В зале установилась потрясенная тишина. Никто из генералов не знал, как реагировать на слова Фюрера. То, что в данный момент возражать ему бесполезно, понимали и Браухич, и Йодль, и Гальдер, и другие участники совещания.
Гитлер еще двадцать минут продолжал патетическую речь о священной и непримиримой борьбе немецкого народа за жизненное пространство и его миссии по искоренению коммунизма во всем мире. Когда оперативное совещание, превратившееся в митинг, наконец, завершилось, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер покинул здание ставки Фюрера и решительно направился к своему автомобилю.
— В госпиталь Белиц-Хайльштеттен, — коротко бросил он шоферу, заняв место на заднем сиденье.
Через час Гальдер уже входил в палату генерала танковых войск Эрвина Роммеля. Раненый не спал, и, похоже, чувствовал себя намного лучше по сравнению с тем состоянием, в котором его доставили в госпиталь.
— Герр генерал-полковник, — Роммель попытался улыбнуться, но обожженная кожа причиняла боль, и он лишь слегка скривился, — Вижу, вы один. Честно говоря, после того, что я наговорил вам позавчера, я бы не удивился, увидев за вашей спиной конвой.
— Вы жалеете о сказанном?
— Ни секунды, — Роммель все-таки смог преодолеть болезненные ощущения и кривовато усмехнуться.
— В таком случае, генерал, вам будет полезно услышать мое мнение по поводу ваших слов. Сегодня я присутствовал на оперативном совещании в ставке Фюрера. Не буду утомлять вас подробностями, но в одном я полностью с вами согласен — Гитлер ведет Германию к гибели.
Глава 9
— Товарищ Нагулин, — Сталин говорил негромко и его голос не выдавал никаких эмоций, однако хорошо знавшие его люди отлично понимали, что это только видимость, — Мы пригласили вас на заседание Ставки, поскольку товарищ Шапошников и товарищ Жуков считают, что именно ваши действия сыграли ключевую роль в нашем успехе под Ржевом и Вязьмой.
Сталин сделал небольшую паузу, наблюдая за моей реакцией. Как младший по званию, причем младший на целую пропасть, я молчал, продолжая внимательно смотреть на Верховного главнокомандующего.
— Есть мнение, — Вождь усмехнулся в усы и обвел взглядом членов Ставки, — что товарищ Нагулин показал себя командиром, способным планировать операции и управлять войсками в масштабах, значительно превышающих уровень, соответствующий его текущему званию. Я верно излагаю вашу точку зрения, товарищи?
— Так точно, товарищ Сталин, — ответил Шапошников, а Жуков ограничился кивком, выразив согласие со словами начальника генштаба.
— А вы что по этому поводу думаете, товарищ Берия?
— Я считаю, что результаты операций, спланированных и проведенных товарищем Нагулиным, говорят сами за себя, — тщательно подбирая слова, произнес нарком внутренних дел. — Мой наркомат принимал участие в контроле режима секретности и частично в техническом обеспечении этих действий, так что я полностью в курсе всех деталей. Необходимо отметить, что решения товарища Нагулина не всегда соответствовали согласованным ставкой планам, однако эти отклонения, на мой взгляд, следует отнести к разумной и оправданной инициативе, а не к нарушению приказов командования, поскольку в итоге они приводили к выполнению и даже перевыполнению поставленных задач.
Во как! Мысленно я аплодировал наркому. Было совершенно очевидно, что мне не забудут историю с использованием в личных целях вверенного мне отдельного авиаполка. Однако до этого момента ни Шапошников, ни Берия ни слова мне на этот счет не сказали. А вот теперь из уст Берии, да еще и в присутствии Сталина, я получил завуалированное предупреждение, в переводе на простой и понятный язык звучавшее примерно так: «Считай, парень, что тебе крупно повезло. Если бы вы не ухлопали Клейста, с тебя бы спросили по всей строгости, а так живи пока, ведь именно гибель командующего спровоцировала самовольный отход первой танковой армии вермахта и, как следствие, быструю деблокаду Ржевского котла».
— Инициатива — это хорошо, — все еще сохраняя на лице легкую усмешку, ответил Сталин. Он тоже явно был в курсе всех подробностей удара по колонне Клейста, — Будем считать, что мнение трех членов Ставки Верховного Главнокомандования — достаточное основание для продвижения товарища Нагулина по службе. Как вы считаете, товарищи, какое звание мы должны присвоить подполковнику Нагулину по совокупности его заслуг в битве за Москву?
— Если подходить формально, — взял слово Жуков, — Нагулин провел, как минимум, две операции на ключевых направлениях, в которых командовал оперативными группами по численному составу близкими к дивизиям. Результаты нам известны — не всякая армия такими похвастаться может. Как ни крути, командир дивизии — должность генеральская. Значит, генерал-майор.
Возникла пауза. Резких возражений никто не высказал, но все отлично понимали, чье мнение здесь является решающим.
— Договаривайте, товарищ Жуков, — кивнул Сталин, — вы ведь сказали, что это формальный подход, а мы с вами здесь не для формальностей собрались.
Жуков не стал мяться и сглаживать углы, это было не в его характере.
— При всем уважении к успехам товарища Нагулина, — ответил генерал, — он еще слишком молод для такого звания. Военные достижения, безусловно, необходимы для генерала, но они не всегда достаточны. Важен опыт, причем не только военный, но и жизненный. Важно военное образование, а у подполковника Нагулина его нет.
Я слушал это обсуждение и пытался понять, что происходит. Вроде бы, на спектакль, разыгранный специально для меня, не похоже. То есть, в какой-то мере это, конечно, именно спектакль, но лишь отчасти. Однако сама идея решать подобные вопросы в моем присутствии меня озадачивала. Что-то, видимо, товарищ Сталин хотел донести до моего сознания, но вот что именно, я пока не понимал.
— Мнение товарища Жукова мы услышали, — с расстановкой произнес Сталин, — а что скажет по этому вопросу непосредственный начальник товарища Нагулина? Борис Михайлович, как, на ваш взгляд, достоин ваш подчиненный генеральского звания?
— Мировая история знает немало молодых генералов, товарищ Сталин. В мирное время я бы десять раз подумал, стоит ли торопиться с подобным решением, но сейчас наша страна ведет войну. Возможно, самую страшную войну в истории. Все, что может приблизить нашу победу, должно быть немедленно пущено в дело. Я бы хотел напомнить товарищу Жукову, что военными успехами заслуги товарища Нагулина не ограничиваются. Помимо побед на полях сражений, он показал себя талантливым инженером-конструктором, создателем нового оружия, продемонстрировавшего высокую боевую эффективность. И генеральный штаб, и Наркомат внутренних дел поддерживали его инициативы в этом направлении, и эта поддержка дала положительные результаты. Я считаю, что товарищу Нагулину необходимо предоставить все возможности для продолжения этой работы, и генеральское звание, несомненно, ему в этом поможет.
— Вот видите, товарищ Нагулин, — неожиданно повернулся ко мне Сталин, — мнения членов Ставки разделились. А меня, товарищи, беспокоит еще один важный вопрос. Почему Герой Советского Союза, орденоносец и талантливый инженер-конструктор подполковник Нагулин до сих пор не является членом Коммунистической партии?
— Этот вопрос уже многократно поднимался, товарищ Сталин, — немедленно ответил Берия, — однако каждый раз его решение упиралось в одно труднопреодолимое обстоятельство. Подполковник Нагулин верующий. Он вырос в семье старообрядцев и категорически не желает отказываться от своих религиозных заблуждений.
— Это серьезная причина, — Сталин вновь перевел взгляд на меня. — Товарищ Берия рассказывал мне, что вы, товарищ Нагулин, хотели бы, чтобы СССР стал для вас новой Родиной. Но если это так, вам бы следовало принять те реалии, которые существуют в нашей стране. Мы ведем борьбу с религиозными заблуждениями, а вы, получается, идете вразрез с устремлениями всего советского народа и курсом Коммунистической партии.
Угрозы в словах Сталина я не слышал, но вопрос требовал ответа. Отказываться от религиозных убеждений было бы глупостью. Старообрядцы всегда держались за веру до последнего, и согласившись назвать ее мракобесием, я бы сломал свою и так не слишком убедительную легенду. В итоге, взвесив разные варианты, я выдал Вождю одну из старых заготовок, припасенных как раз на подобный случай.
— Товарищ Сталин, я не могу отказаться от своей веры, и дело даже не в том, что это противоречит моим представлениям о мире, основанным, с точки зрения материализма, на сплошной мистике и поповских выдумках. В отличие от большинства верующих, для которых религия является традицией, унаследованной от предков, для меня существование высших сил — научно доказанный факт. Все те способности, с помощью которых я достигаю столь высоких результатов в бою, неразрывно связаны с моей верой. Более того, во многом они на ней основаны. Если я откажусь от нее, исчезнут и эти возможности, а как совершенно справедливо заметил товарищ Шапошников, мы должны использовать для достижения победы все, что способно ее приблизить.
На несколько секунд в кабинете повисла напряженная тишина.
— Очень веский аргумент, — задумчиво произнес Сталин.
Вождь неторопливо достал трубку, покрутил ее в руках и вновь усмехнулся.
— Похоже, товарищи, придется нам привыкать к тому, что в Красной армии иногда встречаются не только очень молодые и беспартийные, но еще и верующие генералы. Надеюсь, товарищ Нагулин, вы воздержитесь от религиозной пропаганды и агитации в рядах наших вооруженных сил.
— Таких фактов не отмечалось, товарищ Сталин, — немедленно ответил Берия.
— Хорошо, товарищи. Значит, данный вопрос решен. Поздравляю вас, товарищ Нагулин, с новым званием. И раз уж вы теперь генерал-майор, Ставка с интересом выслушает ваше мнение о дальнейших планах противника. И, кстати, возможно, вам будет интересно узнать, что наш ультиматум о прекращении химической войны, переданный Гитлеру через болгар, до сих пор остается без ответа.