– Сказки, – презрительно фыркнул Ёж.
– Для жадных людей, – подтвердил Сева.
– Да нет, – сказал Горыныч, – это правда. Хочешь клад – копай землю, хочешь Кольку спасать – рви и лети к Грозовому человеку.
– Нужен мне этот клад! – повела плечом Ася и осторожно сорвала цветок-огонёк.
18
– Что с тобой, Ася? – испуганно уставилась на неё Маша.
– Не спрашивайте меня, я уже не могу на эти вопросы отвечать! – капризно выпалила Ася, но, увидев обиженное Машино лицо, всё-таки объяснила: – Упала в овраг вчера на острове, вот и исцарапалась. Там… кусты, колючки.
Её всё утро допекали: всё выясняли, что с ней случилось. Немудрено: на лбу – шишка, лицо – в царапинах, на руке – кровоподтёк, по всему телу – синяки.
– Если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты сильно подралась с кем-то, – сказал Азат.
– Пожалуйста, пойдёмте лучше в сад! – взмолилась Ася.
– И где на острове овраг? – задумалась Маша.
В саду теперь работало много ребят. Это стало такое отрядное хобби. Лена, погружённая в угрызения совести и жалость к себе и Кольке, даже не пыталась узнать, куда после завтрака исчезает половина отряда. Про сад знал Жора. «Мёдом им там, что ли, намазано?» – удивлялся он. Жора надеялся сколотить в седьмом отряде серьёзную футбольную команду, и его такое садоводческое рвение раздражало.
А сегодня к забору сада подошёл Василий Николаевич. Ася вытягивала репейник, разросшийся под старой яблоней, разогнулась, чтобы отдохнуть, и встретилась с ним глазами.
– Ну здравствуй, – улыбнулся Василий Николаевич, – девочка из дачного посёлка.
– Здравствуйте, – прошептала Ася и мысленно начала прощаться с лагерем. Только куда она поедет? Сейчас, когда так много уже сделано! Да и мама через три дня уезжает, а вернётся только в августе. Но разве будет директор её слушать?
– Можно тебя на минутку? Разговор есть.
Ася бросила траву и перелезла через забор. Ребята смотрели ей вслед.
– Ну, давай поговорим, – почему-то вздохнул Василий Николаевич.
Они сели на длинную скамейку-качели.
– Давайте, – с вызовом сказала Ася, а у самой сердце стучало невпопад: тук-тук, тук-тук.
Но директор будто забыл про ночную встречу в лесу. Спросил:
– Где ты так расцарапалась? Здесь?
– Здесь.
– Нравится в саду работать?
– Нравится.
– Это хорошее дело. Замечательное. Даже стыдно немножко, что мне как директору эта идея в голову не пришла. Как ты считаешь?
Ася пожала плечами.
– Ася… скажи только: зачем тебе этот сад?
– Сами же говорите, что дело хорошее.
– Говорю. И думаю. Но что-то не верится мне, что десяток мальчишек и девчонок, забросив всякие весёлые дела, будут добровольно вкалывать в заброшенном саду.
– А нам нравится!
Василий Николаевич помолчал. Оттолкнулся ногой, раскачивая качели.
– У тебя есть какая-то тайна, Ася. Не расскажешь?
Ася покачала головой. Она могла что-нибудь придумать. Ну, например, что бабушка ей часто рассказывала про этот сад, как они сажали тут первые деревья в детстве. Или что те отрядные дела, которые Лена им придумывает, не такие уж и весёлые. И это была бы почти правда. Но Ася промолчала.
– Просто я мог бы помочь. Ну, инструмент дать, чтобы вы перестали его у Евгения Михайловича таскать… Или можно насос поставить и воду для поливки качать.
– Ой, правда? Как было бы хорошо! – обрадовалась Ася. – А грабли есть? И вёдра нам нужны, хотя бы штук пять…
– Есть, есть, всё есть, – засмеялся Василий Николаевич и поднялся. – Только я прошу: обед не пропускать, режим не нарушать. А то меня из-за вас уволят.
– Не будем, – пообещала Ася и тоже спрыгнула с качелей.
Она хотела уже идти, но Василий Николаевич взял её за руки и спросил осторожно:
– Скажи… ты нашла цветок папоротника?
– Да, – честно призналась Ася, глядя ему прямо в глаза.
Василий Николаевич посмотрел зачем-то на небо, потом провёл рукой по щеке, будто проверял, не пора ли бриться, и сказал медленно:
– Что ж… Прасковья… Тебя ведь так на самом деле зовут? Видно, твоё желание было важнее моего…
Он опустил её руки и пошёл прочь. И Ася крикнула ему уже в спину:
– У нас с вами одинаковое желание! Только один цветок папоротника тут не поможет!
Спина директора лагеря окаменела, но Ася этого уже не видела. Она убежала поскорее. Василий Николаевич постоял, посмотрел ей вслед и быстрыми шагами пошёл в сторону Ближних ворот. Он кивнул дежурным и углубился в лес. Там директор лагеря Василий Николаевич Огурцов сделал вещь совсем уж странную: свернул с тропинки, отсчитал двадцать семь шагов на север и перед небольшим мшистым холмом встал на колени, не жалея белых брюк. Потом он три раза хлопнул раскрытой ладонью по макушке холма, дёрнул себя за ухо и негромко позвал:
– Степан!
19
Первая смена в лагере подошла к концу. Прошли последняя дискотека и прощальный костёр. Ребята обмениваются адресами и телефонами, фотографиями, подарками, клятвами, признаниями. На пятьдесят метров вокруг Единственного дуба всё исписано именами.
Только седьмой отряд в этой суете не участвует и смотрит на всех даже как бы свысока: они-то на два дня всего разъезжаются, на пересменку. Так уж подобрался их отряд – на все три смены одним составом. Алёнка Чаплашкина всегда так ездит: ей здесь лучше, чем дома. А Наташка Ястрова сбежала от мамы с бабушкой, которые решили вдруг сделать из неё настоящую леди. У Кирилла Евсеева дома грандиозный ремонт. Артёма Бельца отправили на всё лето дышать полезным сосновым воздухом, а Витюша Ряжских решил доказать родителям, что он – самостоятельный, взрослый человек, способный прожить без них целое лето. У Насти Вигилянской родители уехали в тур по Европе, потом решили пожить на острове Бали, а дочку отправили приобщаться к жизни в коллективе. Ну и так далее. У каждого были свои причины купить путёвку в лагерь «Светлячок» на все три смены. У Аси, например, папа этим летом преодолевает на велосипеде пустыню Сахару, а мама целых два месяца будет ездить с фондом детской литературы по всей стране, открывать библиотеки.
Не все ребята из седьмого отряда и на пересменку поехали, больше половины в лагере остались. Но Ася решила съездить, пока мама ещё дома.
Хорошо дома! Хорошо после большой палаты спать у себя в комнате. Ложиться, когда захочешь, и есть, что нравится. И даже телевизор хорошо посмотреть, и даже поиграть с близнецами. Только мама очень расстроилась из-за обрезанных кос, а ещё больше из-за того, что Ася толком объяснить не хочет – зачем? И где теперь её коса?
– Сохранили бы, – сердилась мама. – Такое сокровище! Когда теперь вырастет!
«Никогда», – грустно подумала Ася.
– По-моему, тебе грустно, Асёнок, – сказала вдруг мама. – Послушай, если ты не хочешь, не возвращайся в лагерь. Поезжай вместе с Соней и Савелием к бабушке.
– Нет, нет! – испугалась Ася.
К бабушке ей очень хотелось. Просто жуть как хотелось, но ведь Кольку не бросишь. И сад не бросишь. И как же Сева, Горыныч и Ёж? Ася видела, как много они ей помогают. Они работали в саду ночами, когда их никто не видел, и делали такую работу, которую никто, кроме гномов, наверное, и сделать-то не может. Они распутывали ветки деревьев, которые переплелись между собой, а это совсем, совсем не просто. Сева сказал как-то, что, пока деревья стоят такие спутанные, сад будет оставаться диким, как бы ни выпалывали и ни облагораживали его ребята.
Уставали гномы страшно. Однажды Ася увидела, что они все трое уснули на ветках вишни. Ёж свернулся калачиком, положив колпачок под голову, уткнувшись лбом в колени; Горыныч раскинулся широко, вольно и спал сладко-сладко, чуть приоткрыв рот. А Сева лёг на ветку животом, обхватил её руками, свесив ногу…
Ася аккуратно сняла их с дерева, стараясь не разбудить, положила в большой лопух и отнесла к Сдобной булочке. Та заохала, запричитала, велела стелить постели. Сева рассказал потом, что проспали они два дня, не просыпаясь.
– Нет, я в лагерь поеду, – вздохнула Ася.
– Что-то тебе совсем не весело…
Ася от маминой нежности чуть не расплакалась, чуть всё не рассказала, но вовремя опомнилась:
– Да нет, просто… Кукумбера жалко.
– Кого? А… это Колю? Который упал? Почему Кукумбер?
– Потому что Огурцов… Мам, а бывает так, что врачи говорят: всё, ничем помочь нельзя, а потом – бац – и какое-нибудь чудо, и…
– Бывает. Тебе этот Коля нравится?
– Он хороший, – уклончиво сказала Ася и вдруг вспомнила, как они с Колькой ходили на остров и там залезли на стог сена. Колька начал ей соломинки в волосы вставлять, а она сопротивлялась. Они даже подрались в шутку, но не удержались на стогу и съехали вниз, как с горки. И как Колькины глаза на секундочку оказались так близко-близко, серьёзные такие, внимательные…
– Да, наверное, он мне нравится, – со вздохом призналась Ася.
Мама притянула её к себе, и они долго сидели так, обнявшись и ничего не говоря.
20
Вернувшись в «Светлячок», Ася первым делом побежала в сад. Оказывается, она соскучилась по нему не меньше, чем по Севе, Горынычу и Ежу, не меньше, чем по Сашеньке, Карине и Варе. Неужели когда-то он казался ей страшным и неуютным? Даже не верится! Теперь, когда большая трава осталась только на задворках и у гадюкиного гнезда, когда умница Сашенька наметила место для грядок и все деревья стали будто чуть выше, – теперь этот сад для Аси был лучшим местом в лагере. Она по-хозяйски обошла его, увидела, как много сделали гномы, пока она была дома, погладила высокую яблоню, на плоды которой была вся её надежда, и пошла к обрыву.
Здесь было ещё много работы. Надо освободить из травяного плена облепиху и две груши. Старая развесистая облепиха росла на самом краю. Внизу белела узкая полоска каменного берега, медленно, дремотно текла река, а за ней был Колькин остров.
Ася вернулась к яблоне и уже хотела бежать в лес, разыскать братьев-гномов, по которым она ужасно соскучилась, как вдруг что-то изменилось, что-то незримое, будто воздух стал гуще. Ася замерла. С реки повеяло каким-то особенным ветром, и ветер этот принёс песню. Ася побежала к обрыву.