– Не приживётся яблонька, Василий Николаевич. Не надо было в такую жару пересаживать.
– Приживётся, приживётся, куда она теперь денется!
Директор стал поливать деревце прямо с макушки.
– Василий Николаевич! – закричала Сашенька. – Что вы делаете?! Кто так деревья поливает? Под корень надо лить!
– Подожди, подожди, здесь случай особый. Это… такое удобрение специальное, надо сверху лить.
Василий Николаевич вдруг внимательно посмотрел на Сашеньку.
– Тебя как зовут?
– Саша.
– Саша, Саша… Вот что, Сашенька, я вижу, тебе нравится в саду работать, да? А ты в следующем году в «Светлячок» приедешь?
– Ну я не знаю… Если папе путёвку дадут…
– Да я тебе путёвку сам выпишу, почётную и бесплатную! А ты за садом смотреть будешь, а? Нужно, чтобы человек был с пониманием, с душой… Должность введём – смотрительница сада.
– Да чего там должность, – смутилась Сашенька, – я и так просто могу. Мне нравится.
Она покраснела и опустила голову, пряча смущённую улыбку. Но ни Ася, ни Василий Николаевич, ни притаившийся в ветвях вишни Горыныч уже на неё не смотрели: маленькая яблонька, посаженная вчера Асей, победно подняла ветки, расправила яркие листья. Яблоки на глазах налились янтарным соком и потяжелели.
31
Ася сидела в гостях у Кондрата Тарасовича. Она стала иногда заходить к нему, помогать лекарственные травы на просушку развешивать, пыль с книг стирать, учиться варить разные травяные настои и чаи: от бессонницы, для хорошего аппетита, для улучшения памяти… Это было интересно. Кондрат Тарасович доставал большой ящик, в котором было много маленьких отделений, и в каждом лежала высушенная измельчённая трава: душица, зверобой, тысячелистник, донник, клевер, мать-и-мачеха… Ася почти всё уже знала. Маленькой лопаткой она брала разноцветные травяные порошки, взвешивала их на старинных весах с медными чашками и гирями, смешивала в чугунной ступке. Иногда она что-нибудь путала, и Кондрат Тарасович сердился, но не всерьёз, а так, для порядка. А однажды Ася вытирала пыль на столе с колбами, нечаянно опрокинула одну и выпустила «дождь грибной, короткий». На лагерь пролился солнечный лёгкий дождик. В окно Ася видела, как малыши прыгают по лужам, но Кондрат Тарасович даже не рассердился, только головой покачал, руку высунул в окно, поймал дождик за хвост и втянул обратно в колбу.
Сегодня Кондрат Тарасович попросил высушенный чистотел измельчить. Ася взяла тяжёлую ступку, положила туда ломкие листья и спросила:
– Кондрат Тарасович, а зачем в Колькином рецепте незабудки? Это же не лекарственное растение.
– Все растения обладают какой-нибудь силой, и незабудки тоже. А у Коли в рецепте они… Понимаешь, средство мы для него готовим очень сильное, встряска у организма будет колоссальная, а организм-то юный, неокрепший, да ещё возраст переходный. Вообще-то можно без незабудок обойтись, но тогда твой друг наверняка потеряет память. Ты этого хочешь?
– Нет-нет!
– Тогда ищи незабудки. Помни только, что от человеческого взгляда они тут же теряют всю свою силу, становятся просто милыми цветами.
– Как же я их с закрытыми глазами найду? И как точно узнать, что на них до этого никто не смотрел?
– Да надо это дело гномам поручить. Они в такие места могут пробраться, куда нам с тобой вовек не попасть. И незабудкам они не страшны. Ведь гномы и цветы, по сути, одно и то же.
В тот же день Ася передала этот разговор Севе, и он обещал поискать:
– Только надо наверняка знать, что их ни один человек не видел. Постой-ка! – вспомнил он. – Тайное озеро за беседкой! Всё, жди меня, через полчаса буду! Покажи-ка рецепт, сколько их там надо? Десять-пятнадцать? Лучше пятнадцать, да? Хорошее число пятнадцать, яркое.
Сева улыбнулся и спрыгнул с Асиной ладони в траву. У земли он замедлил падение, оглянулся на Асю, рукой помахал. Тогда Ася поняла, что Сева всё-таки немножко летает.
32
Сева раздвигал высокую траву, перепрыгивал через ветки, обходил камни. Он знал, что торопиться нельзя. Тайное озеро суеты не любит. Да и не покажется, не пустит к себе, спрячется среди травы и кустов – не найти. На Тайное озеро настроиться надо, только о нём и думать, представлять, будто рисовать мысленно. Тогда оно само тебя позовёт, к себе потянет и появится вдруг среди травы, полное чистой голубой воды, с мягкими берегами, заросшими камышом, осокой и цветущей калужницей. С разноцветными камнями-самоцветами на дне. С чудесными бледно-розовыми кувшинками, распускающимися на рассвете. С семейством дикой утки – пятью коричневыми утятами. Сева вздохнул, зажмурился и… вышел на берег.
Каждый раз озеро было новым. О чём-нибудь да забудешь подумать, пока его ищешь. Вот в прошлый раз была у самой воды тонкая полоска белого песка – Сева только сейчас о ней вспомнил, – а теперь нет её. Ну ничего, он же по делу. Сева подошёл к озеру, опустил руки в воду, голубую, будто перевёрнутое небо, и попросил шёпотом:
– Озеро, озеро, разреши мне твоих незабудок взять, пятнадцать цветочков всего. Они хорошему человеку выздороветь помогут.
По озеру пробежала волна и плеснула Севе на босые ноги.
– Спасибо, – улыбнулся Сева, умылся озёрной водой и пошёл рвать незабудки. Это было непросто, потому что каждый цветок был выше его и тяжелее. Не тридцать минут, как обещал Асе, а три часа провозился Сева, зато собрал все пятнадцать, завернул в большой лопух, чтобы их видно никому не было. Потом свистнул звонко, и тут же прошуршала в траве и появилась перед ним ящерица Юми, посмотрела умными глазами, мигнула и подставила коричневую спинку. Длинными травинками Сева бережно привязал к ней ценный груз, сел верхом и направился к Грозовому дому.
Голубое озеро сверкнуло синим лоскутом в траве и исчезло, растаяло, будто его и не было. Только трава на том месте колышется, но и этого никто не видит – такие здесь заросли непроходимые, что и зверь не пройдёт, а человек и подавно…
33
Замечательный день – пятнадцатое июля, будто самая серединка лета, его сердцевинка, макушечка. Папа давно объяснил Асе, что на самом деле, если быть точным, середина лета – это ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля. Но Ася всё равно думала по-своему: пятнадцатое июля – середина серединного летнего месяца. Очень ей хотелось, чтобы именно этот день был сердцем лета. Чудесный день – Асин день рождения!
По привычке она проснулась рано-рано, сладко потянулась, зажмурилась на солнце и вдруг весело ойкнула. Над её кроватью прямо в воздухе висели золотые буквы: «С днём рождения, Ася!» Она дотянулась до буквы «я» – буква тут же рассыпалась, осталась на пальцах золотой пыльцой. Ася посмотрела на подоконник. Ни Манюни, ни Маруси не было видно, но в горшке белела записка: «С днём рождения, Ася! Приходи на Летнюю эстраду прямо сейчас. Это очень важно! М. и М.»
«М. и М.» – улыбнулась Ася. Наверное, феи подготовили ей сюрприз. Как интересно! Ася умылась побыстрее, надела коралловое платье, причесалась и неслышно вышла из корпуса.
Лагерь «Светлячок» погасил фонари, но ещё спал крепко-крепко, как спится только свежим летним утром. Солнце выкатилось из-за мохнатого леса, обещая жаркий день.
Ася добежала до Летней эстрады. Никого. Обошла кругом, побродила между скамейками. Ничего. Что за ерунда? Розыгрыш? Она ещё раз прочитала послание. Заволновалась: не случилось ли чего?
Пробежал по веткам Ветерок, западали с сосен шишки, будто кто-то затопал по деревянному полу сцены. Ветерок засмеялся, дунул Асе в ресницы, взъерошил волосы, закружился у колен, завертел подол платья.
– Ну перестаньте! – отогнала его Ася.
– С днём рождения! – переливчато засмеялся Ветерок и положил перед Асей дубовый лист. На нём было нацарапано: «Пятнадцать шагов от отца моего в сторону Солнца до знака всех дорог».
– Белиберда какая-то, – рассердилась Ася. Чей отец? Какой знак? И где она – сторона Солнца? А… ну, это восток, конечно. А что значит «от отца моего»?
Ася покрутила лист. Может, какая-нибудь подсказка есть? Нет, обычный лист. Лист! Дубовый лист! Ася крикнула Ветерку: «Спасибо!» – и бросилась к дубу.
Может, дедушка Эхо затеял с ней эту игру? Вроде «Украденного полдника», что в каждой смене организовывают вожатые. А вдруг с дедушкой Эхо что-то случилось? Нет, тогда бы просто послали кого-нибудь из чумсиков. Вот он, Единственный дуб. И опять никого. Ася постучала по стволу, как это делали чумсинки. Тут же складки коры сложились в буквы: «С днём рождения, Асенька!». Ей стало весело. Она отсчитала от дуба по направлению к солнцу пятнадцать шагов. «Надеюсь, имелись в виду мои шаги, а не гномьи», – пронеслось у неё в голове.
И опять тишина: ни записки, ни Манюни с Марусей. Только белели на асфальте нарисованные мелом классики, а рядом – знак. Кто-то в стрелки играл и путал следы. После такого знака не знаешь, куда бежать: на все четыре стороны? Знак всех дорог! Только Ася подумала об этом, зажглась на асфальте золотая надпись: «Вниз летит – смеётся, вверх ползёт – плачет».
«Старая загадка», – усмехнулась Ася и, пустив по ветру не нужный больше дубовый листик, побежала к мостикам. В лагере был только один колодец. А то, что это загадка про колодец, Ася не сомневалась. Они с мамой иногда ходили пить воду из колодца. Просто так, для интереса. Мама говорила, что колодезная вода вкуснее всего, и сама Асе эту загадку загадывала, а потом показывала. Когда ведро вниз опускаешь, оно о стенки колодца стукается и будто смеётся, а когда вверх поднимаешь, капли со дна капают, будто ведро плачет.
Про колодец в лагере знали только самые отчаянные храбрецы. Он был недалеко от первого мостика через ручей, между Старым и Новым лагерем. От асфальтовой дороги уходила в лес тропинка, выложенная разлохмаченными от старости досками. Со стороны её не сразу и заметишь – так буйно растёт здесь высокая тёмная трава. Ася, обмирая, ступила на тропинку. Она не могла даже объяснить, почему боялась этого места. Его, наверное, все в лагере боялись. Там, в тени деревьев и густо разросшегося боярышника, стояла заброшенная избушка. Она была такая старая, что вросла в землю по самые окна, а крыша и стены мхом поросли. Про эту избушку даже никаких легенд не рассказывали – так все боялись сюда заглядывать. А что около избушки есть колодец, ей Колька говорил. Он один в лагере ничего не боялся.