А Бенвенуто Челлини вернулся домой, не говоря никому ни слова о своем поступке, запер дарственную в шкаф, где у него хранились драгоценные камни, и спокойно принялся за работу.
Новость, переданная секретарем короля по делам финансов Роберу д'Эстурвилю, доказывала, что виконт де
Мармань был прав и Бенвенуто действительно задумал любой ценой завладеть Нельским замком. Прево решил быть начеку. Он созвал всю свою охрану – двадцать четыре стражника, расставил часовых на крепостных стенах и отлучался в Шатле только по неотложным делам.
Меж тем время шло, а Челлини по-прежнему спокойно работал и не предпринимал наступления. Но прево был убежден, что это кажущееся спокойствие лишь хитрость, что враг ждет, когда он ослабит надзор, и постарается захватить замок врасплох. Поэтому мессер Робер все время приглядывался, прислушивался, жил в напряжении, пребывая в самом воинственном расположении духа, и это состояние не то мира, не то войны, лихорадка ожидания, душевная тревога угрожали, затянувшись, довести его до сумасшествия, как и кастеляна замка Святого Ангела.
Прево не ел, не спал и худел на глазах.
Иногда он вдруг выхватывал шпагу, размахивал ею и, наступая на стену, вопил:
– Пусть явится! Пусть только явится этот мошенник – я жду его!
А Бенвенуто все не появлялся. Порой мессер Робер успокаивался, убеждая себя, что ваятель лучше владеет языком, чем шпагой, и никогда не посмеет осуществить свое гнусное намерение. В одну из таких минут Коломба, выйдя случайно из своей комнаты, увидела приготовления к схватке и спросила отца, что все это означает.
– Собираюсь наказать одного шалопая, вот и все, – отвечал прево.
Наказывать господину прево полагалось, поэтому Коломба даже не спросила, кто же этот шалопай, для наказания которого велись такие приготовления, – она так была занята своими мыслями, что удовольствовалась этим объяснением.
И действительно, недавнее решение мессера Робера внесло глубокие и печальные изменения в жизнь его дочери. До сих пор она жила безмятежно, скромно, уединенно. Тихо и беззаботно проводила она дни, спокойно спала по ночам. А теперь ее жизнь можно было сравнить с озерцом, взбаламученным бурей.
О, как сожалела девушка о той поре неведения и спокойствия, когда она довольствовалась дружбой с грубоватой, но заботливой госпожой Перриной и была почти счастлива, о той поре, когда она надеялась и верила, когда она уповала на будущее, как уповают на друга, и, наконец, о той поре дочерней доверчивости, когда она полагалась на чувства отца! Увы! Будущее стало настоящим: появился граф д'Орбек, который ей так противен; любовь отца оказалась замаскированным честолюбием. Отчего она родилась единственной наследницей богатого вельможи, а не дочкой какого-нибудь скромного обывателя из предместья, который о ней заботился бы, лелеял бы ее? Ведь тогда она могла бы встречаться с молодым художником, взволнованные речи которого ее пленили, с красавцем Асканио, взгляд которого сулил столько счастья, столько любви…
Но, когда учащенное биение сердца, когда румянец, заливавший щеки, предупреждали Коломбу, что образ чужеземца уже давно занимает ее мысли, она всякий раз с твердостью обещала себе изгнать сладостные грезы, и это ей удавалось, ибо она понимала, как безотрадна действительность. Впрочем, с той поры, как отец объявил Коломбе о своем решении выдать ее замуж, она строго-настрого запретила госпоже Перрине принимать Асканио, под каким бы предлогом он ни явился, пригрозив иначе все рассказать отцу. И дуэнья из боязни, что ее обвинят в сговоре с Асканио, умолчала о дерзких планах его учителя, поэтому бедная Коломба вообразила, что она защищена от всяких случайностей.
Однако не следует думать, что кроткая девушка решила принести себя в жертву и покориться отцовской воле. Нет, все ее существо восставало при мысли о браке с человеком, которого она возненавидела бы, если бы ей ведомо было чувство ненависти. Итак, под прекрасным белоснежным челом Коломбы теснилось множество мыслей, совершенно чуждых ей прежде, мятежных, негодующих мыслей, которые она считала чуть ли не преступными и на коленях вымаливала прощение за них у господа бога. Порой она даже думала пойти к Франциску I, броситься к его ногам.
Но и до нее дошли слухи, которые передавались шепотом, о том, что при обстоятельствах еще более ужасных такая же мысль осенила Диану де Пуатье64 и что за свой поступок она поплатилась честью. Госпожа д'Этамп могла бы оказать покровительство Коломбе, спасти ее, если бы захотела. Но захочет ли она? Не усмехнется ли в ответ на жалобы девушки? Такую презрительную, насмешливую усмешку она уже видела на губах своего отца, когда умоляла его не разлучаться с ней, и эта усмешка причинила девушке много душевных страданий.
64 Диана де Пуатье – знаменитая в свое время придворная красавица, фаворитка сына
Франциска I, впоследствии французского короля Генриха II; по преданию, бросилась к ногам Франциска I и вымолила помилование для своего отца, приговоренного к смерти за политические интриги.
Коломба сто раз на дню преклоняла колени, творя молитву и заклиная всевышнего помочь ей, послать избавление за эти три месяца, оставшиеся до бракосочетания с ненавистным женихом; а если уж это невозможно, позволить ей соединиться с матерью.
Что же касается Асканио, то и в его жизни было не меньше тревог, чем в жизни той, кого он любил. Много раз с тех пор, как Рембо заявил, что двери Нельского замка для него закрыты, он по утрам, когда еще никто не вставал, или по вечерам, когда все уже спали, бродил вокруг высоких стен, отделявших юношу от счастья всей его жизни. Но ни разу ни явно, ни украдкой он не пытался проникнуть в запретный сад. В нем еще жило чистое, юношеское уважение к женщине, которое охраняет возлюбленную даже от самой любви.
Но это не мешало Асканио, чеканя на золоте узор, вставляя и вделывая в оправу жемчуга и алмазы, предаваться безумным мечтам, уж не говоря о грезах в часы утренних и вечерних прогулок, о тревожных ночных сновидениях. В помыслах он устремлялся чаще всего к тому страшному, а теперь желанному дню, когда Бенвенуто станет хозяином Нельского замка, ибо Асканио хорошо знал своего учителя и видел, что внешнее спокойствие
Челлини было спокойствием вулкана перед извержением.
И вот извержение началось: Челлини решил захватить замок в следующее воскресенье и объявил об этом. Асканио не сомневался, что в следующее воскресенье Челлини осуществит свой план.
Но этот план – о чем он мог судить, обходя вокруг
Нельского замка, – нельзя было осуществить беспрепятственно, ибо на стенах день и ночь сменялись часовые.
Асканио заметил в замке все признаки подготовки к обороне. Итак, если пойти на приступ, осажденные будут защищаться; очевидно, крепость и не собирается сдаваться –
значит, придется брать ее штурмом.
Одним словом, в этот решительный час Асканио должен вести себя по-рыцарски. Начнется сражение, они ворвутся в замок через брешь… может быть, вспыхнет пожар… Ах, только бы случилось нечто подобное! И лучше всего – пожар. Пожар разгорается, жизнь Коломбы в опасности. И вот он, Асканио, взбирается по шатким ступеням, перепрыгивает через горящие бревна, перелезает через стены, объятые пламенем; он слышит ее голосок, взывающий о помощи, и добирается до нее, поднимает умирающую, почти потерявшую сознание девушку, проносит сквозь море огня, прижимая к своей груди, чувствуя, как ее сердце бьется рядом с его сердцем. А потом, преодолев все опасности, все препятствия, он кладет Коломбу к ногам обезумевшего от горя отца, и прево, чтобы вознаградить спасителя за мужество, отдает ему дочь. Или же, перебегая по шаткому мостику, под которым полыхает пламя, Асканио вдруг оступается, и они вместе умирают, соединив свои сердца в последнем дыхании, в первом и последнем поцелуе… И такой страшный конец не мог ужаснуть человека, потерявшего всякую надежду, как потерял ее Асканио; ибо после величайшей радости – жить друг для друга – наивысшее счастье – умереть вместе.
Как видит читатель, наши герои дни и ночи проводили в треволнениях, кроме Бенвенуто Челлини, который, казалось, совсем забыл о дерзких планах осады Нельского замка, и кроме Скоццоне, которая о них не знала.
Итак, неделя прошла в тревогах, которые мы уже описали, и Бенвенуто Челлини, добросовестно проработав все семь дней недели и почти закончив глиняную модель
Юпитера, в субботу около пяти часов вечера надел кольчугу, поверх нее камзол, позвал Асканио и, велев юноше проводить его, направился по дороге к Нельскому замку.
Подойдя к подножию стены, он обошел замок, отыскивая уязвимые места и обдумывая план осады.
Штурмовать замок будет нелегко, о чем и говорил прево своему другу де Марманю и о чем сообщал Асканио своему учителю, да, впрочем, и сам Челлини это видел. В
Нельском замке были бойницы и машикули; двойная стена огибала его со стороны берега, рвы окружали со стороны
Пре-о-Клер. Это был один из тех прочных и внушительных замков-исполинов, которые могли отлично защищаться, если только ворота крепко-накрепко заперты, и отбрасывать без посторонней помощи воровские и разбойничьи ватаги, как говорилось в те времена, а в случае надобности
– даже ратников короля. Впрочем, в ту любопытную эпоху частенько приходилось служить самим себе и полицией и стражей.
Окончив осмотр по всем правилам древней и современной стратегии и решив, что сперва следует потребовать сдачи крепости, а уж потом приступать к осаде, Бенвенуто постучался в ту самую дверцу, через которую однажды вошел в замок Асканио. Как и тогда, на стук сейчас же открылось оконце; но на этот раз вместо мирного садовника перед пришельцами предстал вооруженный страж.
– Что вам нужно? – спросил он незнакомца, стучавшего в дверь Нельского замка.
– Вступить во владение замком, ибо дарственная на него пожалована мне, Бенвенуто Челлини, – ответил ваятель.
– Что ж, подождите, – отвечал честный воин и поторопился, как ему было приказано, предупредить мессера д'Эстурвиля.