Мармань. – Весьма странно. И вы не догадываетесь, кто эта женщина?
– Просто ума не приложу. А вы?
– Я тоже… Ну, а потом? Что же было потом?
– Потом? Я так расхохотался, что потерял равновесие и свалился со своего сука и если бы при этом не ухватился за другой сук, то непременно сломал бы себе шею. Тогда я решил, что, раз уж я все видел и к тому же проделал половину пути, лучше всего отправиться восвояси. Так я и поступил: вышел потихоньку за ворота и пошел домой, все еще смеясь, а по дороге повстречался с вами, и вы заставили меня рассказать эту историю. И, если вы друг Бенвенуто, посоветуйте, что мне делать. Ну, что касается госпожи Перрины, это ее личное дело; милейшая дама –
совершеннолетняя, значит, вправе располагать собой. Но как быть со Скоццоне? Как быть с прелестной Венерой, поселившейся в голове Марса?
– Вы хотите, чтобы я дал вам совет?
– Да, как честный человек! Видите ли, я оказался в довольно затруднительном положении, мой дорогой… мой дорогой… Э-э-э… Вечно я забываю ваше имя!
– Мой совет – молчать. Тем хуже для простофиль, которые позволяют водить себя за нос. А теперь, милейший
Жак Обри, разрешите поблагодарить вас за приятную компанию и занятный рассказ, ибо я вынужден вас покинуть. Плачу вам доверием за доверие, мой друг: мы на улице Отфей, а здесь живет дама моего сердца.
– Прощайте, мой славный, мой дорогой, мой превосходный друг! – вскричал Жак Обри, пожимая виконту руку. – Вы дали мне мудрый совет, и я непременно ему последую. Желаю вам удачи, и да хранит вас Купидон!
И попутчики расстались. Мармань отправился дальше по улице Отфей, а Жак Обри свернул на улицу Куклы, чтобы выйти по ней на улицу Арфы, в самом конце которой находилось его жилище.
Мармань солгал, уверив злосчастного школяра, что он не подозревает о том, кем может быть демон в образе девы, перед которым стоял на коленях Асканио. Он сразу понял, что в голове Марса поселилась Коломба; и чем больше думал об этом, тем больше убеждался в справедливости своей догадки. Бедняга Мармань оказался в затруднительном положении. Как мы уже говорили, ему хотелось насолить всем троим: прево, графу д'Орбеку и Челлини, а этого никак не получалось. В самом деле, если он сохранит тайну, граф и прево останутся в своем прискорбном неведении, но зато будет ликовать Челлини; и, наоборот, объявив о похищении Коломбы, он повергнет в отчаяние
Бенвенуто, но тем самым поможет прево отыскать дочь, а графу – невесту. Поэтому он решил хорошенько поразмыслить и найти наиболее выгодное для себя решение.
Мармань недолго колебался. Он знал, что по каким-то непонятным для него причинам госпожа д'Этамп заинтересована в женитьбе д'Орбека на Коломбе, и решил на следующее же утро все рассказать фаворитке. Таким образом, он поднимется во мнении герцогини, доказав ей, за неимением храбрости, хотя бы свою проницательность. И, приняв это решение, он в точности его выполнил.
По счастливой случайности, приходящей иногда на помощь человеку в дурных делах, все придворные в это утро были в Лувре, куда они отправились на Поклон к
Франциску I и Карлу V. Вот почему, когда госпоже д'Этамп доложили о приходе виконта де Марманя, у нее были лишь двое преданных ей друзей: прево и граф д'Орбек. Мармань почтительно поклонился герцогине, она же ответила ему своей особой высокомерно-покровительственной и слегка презрительной улыбкой. Но это ничуть не обескуражило
Марманя, ибо так улыбалась герцогиня не только ему, а очень и очень многим придворным. К тому же он знал, что стоит ему сказать одно слово, и эта презрительная улыбка сменится самой благожелательной.
– Ну как, мессер д'Эстурвиль, – сказал он, обращаясь к прево, – ваше блудное дитя все еще не вернулось?
– Вы опять за прежнее, виконт! – угрожающе вскричал прево, побагровев от гнева.
– Полно, полно, зачем же горячиться, достойный друг?
– продолжал Мармань. – Я сказал это лишь потому, что в случае, если вы еще не нашли Коломбы, я мог бы указать, где ваша голубка свила себе гнездышко.
– Вы? – самым дружеским тоном спросила герцогиня. –
Но где же, где? Говорите, говорите скорей, любезный господин де Мармань!
– В голове статуи Марса, которая стоит у Бенвенуто в парке Большого Нельского замка…
ГЛАВА 9
Марс и Венера
Разумеется, читатель вместе с Марманем разгадал правду, какой бы странной на первый взгляд она ни казалась. Итак, Коломба скрывалась в голове колосса. Марс, по выражению Жака Обри, приютил Венеру. Бенвенуто вторично призвал искусство на помощь судьбе, художника на помощь человеку. Он не только вкладывал в свои статуи гениальный замысел и талант скульптора, но и вверял им свою участь. В первый раз, как известно, он связал со своим творением план побега. Теперь он доверил огромной статуе свободу Коломбы и счастье Асканио. Однако, дойдя до этого места повествования, мы должны для большей ясности вернуться назад.
После того как Челлини кончил свой рассказ о Стефане, несколько минут царила полная тишина. Перед умственным взором художника, на фоне ярких и суровых образов его бурной юности, промелькнул печальный и чистый образ Стефаны, умершей двадцати лет от роду. Асканио, опустив голову, силился припомнить бледное лицо женщины, склонившейся над его колыбелью; ведь слезы матери так часто падали на розовые щечки ребенка и будили его. А Коломба растроганно глядела на Бенвенуто, которого любила некогда такая же чистая и юная девушка, как она сама. Голос Челлини казался ей теперь не менее нежным, чем голос возлюбленного, и рядом с этими двумя мужчинами, одинаково сильно любившими ее, она чувствовала себя в полнейшей безопасности, словно дитя на коленях у матери.
– Ну как, может ли довериться Коломба человеку, которому Стефана доверила своего единственного сына Асканио? – спросил, помолчав, Бенвенуто.
– Будьте мне отцом, а вы, Асканио, братом, – скромно и с достоинством ответила Коломба, протягивая им обе руки.
– Я, не раздумывая, отдаюсь под вашу защиту. Сохраните меня для моего будущего супруга!
– Благодарю тебя, любимая! Благодарю за то, что ты ему веришь! – воскликнул Асканио.
– Итак, вы обещаете мне во всем повиноваться, Коломба? – спросил Бенвенуто.
– Во всем! – ответила Коломба.
– Хорошо. Тогда слушайте, дети мои. Я всегда был убежден, что при настойчивости человек может добиться чего угодно. Для того чтобы спасти вас от графа д'Орбека, уберечь от бесчестия и выдать за Асканио, необходимо время, а через несколько дней, Коломба, вы должны стать женой графа. Значит, главное сейчас – оттянуть эту ненавистную свадьбу. Не так ли, Коломба, дитя мое, сестра моя и милая дочь моя? В жизни бывают тяжелые минуты, когда приходится совершать проступок, чтобы предотвратить преступление. Будете ли вы достаточно отважны и тверды, Коломба? Почерпнете ли вы хоть немного смелости в своей чистой и преданной любви к Асканио? Отвечайте, Коломба!
– Пусть отвечает Асканио, – сказала Коломба, с улыбкой взглянув на юношу. – Я принадлежу ему и сделаю все, что он пожелает.
– Не беспокойтесь, учитель, Коломба будет мужественна, – ответил Асканио.
– Тогда доверьтесь нашей чести, Коломба, и смело следуйте за нами прочь из этого дома!
При этих словах учителя Асканио не мог скрыть удивления. Коломба с минуту молча глядела на обоих мужчин, затем поднялась со скамьи и сказала просто:
– Куда мне идти?
– О Коломба, Коломба! – вскричал Бенвенуто, до глубины души тронутый столь полным доверием. – Вы благородное, святое создание! И, однако, узнав Стефану, я стал требователен к людям. Все зависело от вашего ответа.
Но теперь мы спасены. Час пробил; сам бог помогает нам.
Не будем же терять драгоценного времени; дайте мне руку, и идем.
Коломба опустила на лицо вуаль, словно желая скрыть краску смущения, и пошла вслед за Бенвенуто и Асканио.
Дверь, соединявшая Большой и Малый Нельские замки, была заперта, но ключ торчал в замке, Бенвенуто бесшумно открыл ее. Тут Коломба остановилась.
– Подождите немного, – сказала она взволнованно.
Опустившись на колени у порога отчего дома, который не мог уже служить ей надежным пристанищем, девушка стала молиться. О чем – это известно одному лишь богу, но, видимо, она просила у него прощения и за отца, и за себя.
Потом, преисполненная спокойствия и твердости, Коломба поднялась и последовала за Челлини. Асканио шел сзади в полном смятении и с нежностью глядел на плывшее перед ним во мраке ночи белое платье. Дрожа от волнения, какое обычно охватывает человека в решающие минуты жизни, они пересекли парк Большого Нельского замка. До их слуха донеслись песни и смех пирующих подмастерьев: в этот день, как известно, в замке был праздник.
Дойдя до статуи Марса, Челлини оставил Асканио и
Коломбу у подножия статуи и, принеся из литейной мастерской лестницу, приставил ее к статуе. Всю эту сцену озарял бледный свет луны. Бенвенуто опустился перед
Коломбой на одно колено, и в его суровом взгляде появилось выражение трогательной почтительности.
– Дитя мое, – сказал он, – обхвати меня обеими ручками за шею и держись крепче.
Коломба молча повиновалась, и Бенвенуто легко, будто перышко, поднял ее с земли.
– Я думаю, – обратился он к Асканио, – что любящий брат позволит мне отнести свою сестру в безопасное место.
И мускулистый, крепкий Челлини стал взбираться по лестнице с драгоценной ношей, да так проворно, будто нес маленькую птичку. А Коломба, склонив голову на плечо
Бенвенуто, разглядывала сквозь вуаль мужественное и доброе лицо своего спасителя, испытывая чувства доверия и дочерней привязанности, которые, увы, ей были до той поры неведомы. У Челлини была поистине железная воля: каких-нибудь два часа назад художник охотно отдал бы жизнь за любовь этой девушки, и вот теперь он держал ее в объятиях, а сердце его билось ровно и ни один мускул на лице не дрогнул. Бенвенуто приказал сердцу успокоиться, и оно повиновалось.