— Вполне уверен, ваше величество.
— В таком случае, Бенвенуто, сделайте для дворцовой часовни фигуру Христа, — благодушным тоном произнес Франциск I.
— Ваше величество, будьте милосердны и закажите мне что-нибудь другое.
— Но почему же?
— Потому что я дал обет Господу Богу посвятить это творение только Ему.
— Превосходно! Тогда, Бенвенуто, мне нужна дюжина светильников для стола.
— О, это другое дело! Я с радостью повинуюсь вам, сир.
— И не просто светильники, а серебряные статуи.
— Ваше величество, это будет великолепно!
— Да, двенадцать статуй с меня ростом — шесть богов и шесть богинь.
— Как вам будет угодно, сир.
— Да вы заказываете целую поэму! — промолвила г-жа д’Этамп. — Чудесную, удивительную! Не правда ли, господин Бенвенуто?
— Я никогда ничему не удивляюсь, ваше величество.
— А я бы удивилась, — сказала герцогиня, задетая за живое, — если бы какой-нибудь ваятель, кроме античных, создал нечто подобное.
— Я все же надеюсь, что выполню заказ не хуже античных мастеров, — хладнокровно возразил Бенвенуто.
— А нет ли тут хвастовства, маэстро Бенвенуто?
— Я никогда не хвастаюсь, мадам, — проговорил Челлини, пристально глядя на г-жу д’Этамп.
И надменная герцогиня невольно опустила глаза, не выдержав его твердого, спокойного взгляда, в котором даже не было гнева. Анна затаила неприязнь к Челлини; она почувствовала духовное превосходство художника, хотя и не могла постичь, в чем его сила. До сих пор герцогиня воображала, что красота всемогуща: она позабыла о могуществе гения.
— Но какие же нужны сокровища, чтобы вознаградить талант, подобный вашему? — желчно спросила герцогиня.
— Разумеется, моих сокровищ мало, — заметил Франциск I. — Кстати, Бенвенуто, вы, кажется, получили только пятьсот золотых экю. Довольно ли вам будет того жалованья, какое мы платили нашему придворному живописцу Леонардо да Винчи, — семьсот золотых в год? Кроме того, все работы, заказанные лично мною, будут оплачены особо.
— Ваше величество, эти щедроты достойны такого короля, как Франциск Первый, и, смею сказать, такого ваятеля, как Челлини. И все же осмелюсь обратиться к вашему величеству еще с одной просьбой.
— Заранее обещаю, что она будет исполнена, Бенвенуто.
— Ваше величество, у меня неуютная и тесная мастерская. Один из моих учеников нашел помещение, более подходящее для создания объемных работ, которые, быть может, закажет мне мой повелитель. Это собственность вашего величества — Большой Нельский замок. Он находится в распоряжении парижского прево, но прево не живет там, а занимает лишь Малый Нельский замок, который я охотно ему уступлю.
— Да будет так, Бенвенуто! — сказал Франциск I. — Водворяйтесь в Большой Нельский замок, и, когда мне захочется побеседовать с вами и полюбоваться вашими шедеврами, мне придется лишь перейти по мосту через Сену…
— Как, ваше величество! — перебила короля г-жа д’Этамп. — Вы без всяких оснований лишаете права на владение замком дворянина, преданного мне человека?
Бенвенуто взглянул на нее, и Анна во второй раз опустила глаза, не выдержав его удивительно проницательного, пристального взгляда.
А Челлини продолжал с тем же наивным простодушием, с каким рассказывал о своих видениях:
— Но ведь я тоже благородного происхождения, ваша светлость! Мой род ведет начало от человека знатного, самого главного полководца у Юлия Цезаря, по имени Флорино, уроженца Челлино, что близ Монтефиасконе. Его именем названа Флоренция, а именем вашего прево и его предков, если память мне не изменяет, еще ничего не названо… Однако ж, — Бенвенуто повернулся к Франциску I, причем выражение его глаз и голоса тотчас изменилось, — быть может, я слишком дерзок… быть может, я вызвал к себе ненависть власть имущих и, невзирая на покровительство вашего величества, она в конце концов погубит меня. У парижского прево, говорят, целая армия…
— Мне рассказывали, — перебил его король, — что однажды в Риме некий Челлини, золотых дел мастер, не пожелал отдать незавершенную серебряную вазу, заказанную его высокопреосвященством Фарнезе, в те времена кардиналом, а ныне папой.
— Сущая правда, ваше величество.
— Говорят еще, что вся стража кардинала явилась со шпагами наголо и пошла на приступ мастерской, чтобы взять вазу силой.
— И это сущая правда.
— Но этот самый Челлини, притаившись за дверью с мушкетом в руках, доблестно защищался и обратил в бегство телохранителей его высокопреосвященства, а наутро кардинал заплатил ему сполна.
— Все это истинная правда, ваше величество.
— Уж не вы ли тот самый Челлини?
— Да, сир, именно я, и ежели ваше величество сохранит свое благоволение ко мне, ничто меня не испугает.
— Смелее же вперед! — воскликнул король, чуть заметно улыбнувшись. — Смелее же, ибо вы дворянин!
Госпожа д’Этамп промолчала, но с этой секунды возненавидела Челлини смертельной ненавистью оскорбленной женщины.
— Ваше величество, прошу вас о последней милости, — снова заговорил Челлини. — Не смею представить вам всех своих подмастерьев: их десять человек — французов и немцев, все славные ребята, мои искусные помощники. Но двух учеников — Паголо и Асканио — я привез из Италии… Подойдите, Паголо, выше голову, смотрите веселее! Как смотрят не наглецы, а честные люди, которым нечего краснеть, ибо они не совершили ничего дурного… Паголо, пожалуй, не хватает изобретательности, ваше величество, а также вдохновения. Зато он исполнительный и добросовестный мастер; работает он медленно, но хорошо, прекрасно понимает мои замыслы и точно их выполняет… А вот Асканио, юноша благородный, милый моему сердцу ученик, мой любимец. Он, без сомнения, не обладает могучим творческим воображением, по воле которого сталкиваются и бьются на барельефе батальоны двух вражеских армий или же вонзаются в края вазы когти льва или зубы тигра. Нет, фантазия не подскажет ему причудливого, волшебного образа: ни чудовищных химер, ни сказочных драконов, — зато его душа, такая же прекрасная, как и тело, по наитию воспринимает, если можно так выразиться, божественный идеал. Попросите Асканио создать ангела или группу нимф — и никто не сравнится с ним: столько утонченности, поэтичности, неподражаемого изящества в его творениях! Когда я работаю с Паголо, у меня четыре руки, а когда с Асканио — две души. Прибавлю: он любит меня, и я очень счастлив, что вблизи меня бьется такое чистое, преданное сердце, как сердце Асканио.
Пока учитель говорил, Асканио скромно, но без всякого стеснения стоял возле него, и поза его была так грациозна, что г-жа д’Этамп не могла отвести взгляда от черноглазого и черноволосого итальянца, от очаровательного юноши — живой копии Аполлона.
— Если Асканио такой тонкий мастер изящных вещиц, — проговорила она, — пусть придет как-нибудь утром ко мне во дворец. Я хочу, чтоб он сделал какой-нибудь чудесный цветок из драгоценных камней и золота.
Асканио поклонился, взглянув на герцогиню с сердечной признательностью.
— А я, — сказал король, — назначаю ему и Паголо жалованье сто золотых экю в год.
— Они его отработают, — произнес Бенвенуто.
— А что за прелестная девушка с длинными ресницами притаилась там, в уголке? — спросил Франциск I, только сейчас приметив Скоццоне.
— О, не обращайте на нее внимания, ваше величество! — ответил Бенвенуто, хмуря брови. — Не люблю одного: когда среди всех чудесных творений, украшающих мою мастерскую, замечают и ее. Мне это, право, не по вкусу.
— О, да вы ревнивы, Бенвенуто!
— Что поделаешь, сир, не люблю, когда посягают на мою собственность. Представьте себе, хотя это сравнение и неуместно, что кто-нибудь посмел бы возмечтать о госпоже д’Этамп, — как бы вы разгневались, ваше величество! Скоццоне же — моя герцогиня.
Эти слова вывели из задумчивости герцогиню, любовавшуюся Асканио, и она прикусила губу. Кое-кто из вельмож невольно улыбнулся, дамы зашушукались. Король рассмеялся:
— Полно, полно! Вы вправе ревновать, Бенвенуто, слово дворянина! Все мы — и художники, и короли — понимаем друг друга… До свидания, друг мой! Прошу вас, приступайте к работе над статуями. Начните, разумеется, с Юпитера и, когда вылепите модель, принесите ее мне. Прощайте, желаю успеха! До встречи в Нельском замке.
— Легко сказать, ваше величество, — принести вам модель! Как же я попаду в Лувр?
— Часовым у дворцовых ворот будет приказано пропускать вас.
Челлини поклонился и в сопровождении Паголо и Асканио дошел с королем и его свитой до ворот. Тут он преклонил колено и поцеловал руку Франциску I, промолвив с чувством:
— Ваше величество, благодаря посредничеству господина де Монлюка вы спасли меня от заточения, а быть может, и от смерти! Вы осыпали меня щедротами, вы почтили мою бедную мастерскую своим присутствием! Но главное — и я не знаю, как благодарить вас за это, — вы с поразительным проникновением предвосхищаете мои замыслы. Так повелось, что мы, художники, работаем для тех, кто оценит нас много веков спустя. Мне же посчастливилось: я при жизни нашел судью, который всегда поддержит меня, всегда даст просвещенный совет. До сих пор я был мастером грядущих поколений. Отныне позвольте мне быть королевским золотых дел мастером, ваше величество!
— Вы будете моим мастером, моим ювелиром, моим ваятелем и моим другом, Бенвенуто, если только такое звание вам по душе! Прощайте же, или, вернее, до свидания.
Нечего и говорить, что, по примеру короля, все придворные, кроме г-жи д’Этамп, осыпали Челлини ласками и похвалами.
Когда все уехали и Бенвенуто остался во дворе с двумя учениками, Асканио стал горячо благодарить его, Паголо же — словно через силу.
— Не благодарите меня, сынки, не стоит труда. Но послушайте: если вы и вправду считаете себя обязанными мне, я попрошу вас об одной услуге, раз нынче зашел об этом разговор; речь идет о том, что мне всего дороже. Вы слышали, что я сказал королю про Катрин, и слова эти отвечают сокровеннейшему моему чувству. Девушка стала необходима мне, друзья, и в творчестве — ведь вы знаете, с какой радостью Скоццоне служит мне моделью, — и в жизни; я верю, что она любит меня. Итак, прошу вас — хотя Скоццоне хороша собой, а вы молоды, как молода и она сама: не помышляйте о ней. На свете много других хорошеньких девушек. Не терзайте моего сердца, не оскорбляйте моей дружбы к вам, бросая на Скоццоне пылкие взгляды. А когда меня нет, заботьтесь о ней и берегите ее, как братья. Заклинаю вас об этом: я знаю свой нрав, знаю себя и клянусь Богом: замечу неладное — убью ее и предателя!