Жак не заставил повторять приглашение и широко улыбаясь, задрав нос и сдвинув шапку набекрень, вошел в приемную.
— Ваше имя? — спросил уже знакомый нам человек в черном.
— Жак Обри.
— Ремесло?
— Школяр.
— Ах да, на вас вчера приходила жаловаться Жер… Жер…
— Жервеза Попино.
— Правильно. Садитесь и ждите своей очереди.
Жак повиновался и стал ждать. В комнате уже сидели пять или шесть мужчин и женщин разного возраста и положения. Они, разумеется, были вызваны к судье первыми. Одни вышли оттуда без конвоя — это означало, что против них не оказалось достаточно улик; другие — в сопровождении полицейского офицера или двух стражников прево. На последних Жак поглядывал с завистью, потому что их вели в Шатле, куда ему так хотелось попасть.
Наконец вызвали и Жака Обри.
Жак вскочил с места и с такой довольной миной вбежал в кабинет судьи, будто речь шла о приятнейшем развлечении.
В кабинете сидели двое. Первый — еще выше, еще чернее, еще костлявей и суше, чем мрачный человек в приемной (каких-нибудь пять минут назад это показалось бы Жаку невозможным), — был секретарем; второй — маленький, толстый, почти круглый человечек с веселыми глазами, приятной улыбкой и жизнерадостным выражением лица — был судьей.
Улыбающиеся взгляды Жака и судьи встретились, и школяр внезапно почувствовал такую симпатию к этому почтенному человеку, что чуть было не пожал ему руку.
— Хе-хе-хе… Так это вы и есть тот самый молодой человек? — спросил судья, пристально глядя на вошедшего.
— Признаться, да, месье, — ответил Жак Обри.
— Вы и впрямь как будто малый не промах, — продолжал судья. — А ну-ка, господин пострел, берите стул и садитесь.
Жак уселся, положив ногу на ногу, и с довольным видом выпятил грудь.
— Так! — потирая руки, произнес судья. — А ну-ка, господин секретарь, прочтите нам показания истицы.
Секретарь встал и, изогнувшись над столом, без труда дотянулся благодаря своему непомерному росту до его противоположного конца, где и достал из груды папок дело Жака Обри.
— Вот это дело, — произнес он.
— Как имя истицы?
— Жервеза-Пьеретта Попино, — прочел секретарь.
— Она самая, — сказал Обри, утвердительно кивнув.
— Несовершеннолетняя, — продолжал секретарь, — девятнадцати лет от роду.
— Ну и ну! Несовершеннолетняя! — воскликнул Жак Обри.
— Так записано с ее слов.
— Бедняжка Жервеза! — пробормотал школяр. — Верно она сказала, что от смущения плела всякую чушь. Ведь сама же призналась мне, что ей двадцать два. И вот нате вам — девятнадцать!
— Значит, ветрогон вы этакий, — сказал судья, — вас обвиняют в том, что вы обманули девушку… Вы признаете обвинение? — спросил судья.
— Признаю, сударь, — решительно ответил Жак. — И это, и любое другое. Я преступник, господин судья, и, пожалуйста, не церемоньтесь со мной.
— Вот плут, вот бездельник! — проворчал судья добродушно тоном комедийного дядюшки.
И, опустив на грудь большую круглую голову, он погрузился в глубокое раздумье.
— Пишите, — проговорил он, встрепенувшись и подняв указательный палец. — Пишите, господин секретарь. «Принимая во внимание, что обвиняемый Жак Обри сознался в том, что лживыми обещаниями и заверениями в любви обманул девицу Жервезу-Пьеретту Попино, приговорить упомянутого Жака Обри к штрафу в двадцать парижских су и к уплате судебных издержек».
— А тюрьма? — спросил Жак.
— Какая тюрьма? — ответил вопросом на вопрос судья.
— Обыкновенная! Разве меня не посадят в тюрьму?
— Нет.
— И я не попаду, как Асканио, в Шатле?
— А кто такой Асканио?
— Ученик мастера Бенвенуто Челлини.
— И что натворил этот ученик?
— Обманул девушку.
— Кого же именно?
— Дочь парижского прево, мадмуазель Коломбу д’Эстурвиль.
— Ну так что же?
— Как — что? Я считаю приговор несправедливым. Мы оба совершили одно и то же преступление, так почему же его засадили в Шатле, а меня приговорили только к штрафу в двадцать парижских су? Да существует ли справедливость на этом свете?
— Конечно, молодой человек, справедливость существует. Вот почему мы и вынесли этот приговор.
— Ничего не понимаю…
— Дело в том, бездельник, что честное имя благородной девицы стоит тюремного заключения, а честное имя простой девушки — не больше двадцати парижских су.
— Но это чудовищно! Отвратительно! — воскликнул Жак Обри.
— А ну-ка, дружок, платите штраф и убирайтесь подобру-поздорову! — сказал судья.
— Никакого штрафа я платить не буду и никуда отсюда не уйду!
— Тогда придется позвать стражников и отправить вас в тюрьму, где вы будете сидеть, пока не уплатите штраф.
— Только этого мне и надо!
Судья вызвал стражников:
— Отведите этого бездельника в тюрьму Отцов-кармелитов.
— Отцов-кармелитов?! — воскликнул Жак. — А почему не в Шатле?
— Потому что Шатле не долговая тюрьма, а королевская крепость. Поняли, дружок? И чтобы туда попасть, надо совершить что-нибудь поважнее. Вам угодно в Шатле? Как бы не так!
— Постойте, постойте… — запротестовал Жак. — Да постойте же, говорят вам!
— В чем дело?
— Если меня отправят не в Шатле, я согласен уплатить штраф.
— Ну вот и хорошо; значит, не о чем больше толковать, — сказал судья и, обращаясь к стражникам, прибавил: — Можете идти, молодой человек согласен уплатить.
Стражники ушли, а Жак вынул из кошелька и положил перед судьей двадцать парижских су.
— Сосчитайте, — велел судья секретарю.
Секретарь опять изогнулся дугой, как мрачная, черная радуга, над заваленным бумагами столом и, не сходя с места, достал лежавшие на нем деньги; казалось, он обладает способностью бесконечно вытягиваться в длину.
— Сумма верна, — сказал он, пересчитав.
— В таком случае отправляйтесь домой, бездельник, и освободите место для других: правосудие не может заниматься только вами. Идите, идите!
Жак Обри и сам видел, что ему нечего больше здесь делать и удалился в полном отчаянии.
XIIIГЛАВА, В КОТОРОЙ ЖАК ОБРИ ПОДНИМАЕТСЯ ДО ВЕРШИН ПОИСТИНЕ ЭПИЧЕСКИХ
«А любопытно знать… — размышлял школяр, выйдя из Дворца правосудия и машинально направляясь по мосту Менял в Шатле, — любопытно знать, как отнесется Жервеза к тому, что ее честь оценена в двадцать парижских су? Она скажет, что я разоткровенничался, сболтнул лишнее, и выцарапает мне глаза».
— Ба! Кого я вижу!
Последний возглас относился к пажу того самого учтивого вельможи, которому Жак Обри поверял как своему лучшему другу свои сокровенные тайны. Юноша стоял, прислонясь к парапету набережной, и забавлялся, подбрасывая в воздух камешки.
— Вот так удача, черт возьми! — воскликнул школяр. — Мой безымянный друг пользуется, насколько я понимаю, достаточным влиянием при дворе, чтобы отправить меня в тюрьму. Само Провидение посылает мне его пажа; парень скажет, где я могу отыскать своего друга. Ведь ни имени его, ни адреса я не знаю!
И, желая поскорей воспользоваться тем, что он рассматривал как особую милость Провидения, Жак Обри направился к пажу.
Юноша тоже узнал его; он сразу поймал все три камешка, положил ногу на ногу и стал ждать Жака Обри с насмешливым видом, присущим всем членам корпорации, к которой он имел честь принадлежать.
— Здравствуйте, господин паж! — еще издали крикнул Жак Обри.
— Здравствуйте, господин школяр, — ответил паж. — Что поделываете в этих местах?
— Как вам сказать… Я кое-что искал и, кажется, нашел, ибо встретил вас. Видите ли, мне нужен адрес моего превосходного друга, графа… нет, барона… то бишь виконта… одним словом, адрес вашего господина.
— Вы желали бы с ним повидаться? — спросил паж.
— Да, и как можно скорей.
— Ну, вам повезло: он сейчас у прево.
— В Шатле?
— Да, и с минуты на минуту должен оттуда выйти.
— Счастливчик, он может входить в Шатле, когда ему вздумается! Наверное, мессир Робер д’Эстурвиль связан с моим достойным другом, виконтом… графом… нет, кажется, бароном…
— Виконтом, — поправил паж.
— С моим другом виконтом… Да подскажите же мне! — продолжал Обри, желая воспользоваться предоставившимся случаем, чтобы узнать наконец имя своего друга. — Виконтом де…
— Виконтом де Мар… — начал было паж.
Но Жак не дал ему договорить.
— A-а, дорогой виконт! Вот я и нашел вас! — воскликнул он, увидев показавшегося в дверях Марманя. — Вы мне так нужны! Я повсюду искал вас.
— Здравствуйте, здравствуйте, милейший, — отвечал Мармань, явно раздосадованный этой встречей. — Я с удовольствием поболтал бы с вами, но, к сожалению, очень спешу. А посему прощайте!
— Постойте, постойте! — закричал Жак Обри, хватая собеседника за руку. — Не собираетесь же вы уйти, черт возьми! Я хочу попросить вас об одной огромной услуге.
— Меня?
— Да. Вы же знаете: святая обязанность друзей — во всем помогать друг другу.
— Друзей?
— Разумеется. Разве мы с вами не друзья! В конце концов, что такое дружба? Это полное доверие друг другу. А я всегда доверял вам и потому рассказывал не только свои, но даже чужие тайны.
— И никогда не раскаивались в этом?
— Никогда! По крайней мере, в отношение вас; к сожалению, не могу сказать того же обо всех своих друзьях. Есть в Париже один человек, которого я напрасно разыскиваю, но когда-нибудь, с Божьей помощью, мы с ним встретимся на узенькой дорожке…
— Слушайте, милейший, повторяю вам: я очень спешу, — прервал его Мармань, прекрасно понимавший, кого именно ищет Жак Обри.
— Но подождите хоть немного — я же сказал: вы можете оказать мне услугу…
— Ну хорошо, говорите, только поскорей.
— Скажите, вас ценят при дворе?
— Так, по крайней мере, говорят мои друзья.
— И вы пользуетесь доверием короля?
— Да, и в этом вполне могли убедиться мои враги.
— Прекрасно! Милый граф… то бишь барон… мой дорогой…
— …виконт, — подсказал Мармань.