— Хм… — актриса смутилась. — Верно, деточка. Шварц и Кэрролл не для 3-летнего ребёнка.
— Нет! Потом я стала понимать! Всё маму просила почитать мне их … — повисла неловкое молчание. — Многим они и сейчас не нравятся, — заключила Олеся. — Если бы не вы, я бы так и не… Ольга Аркадьевна, я тоже хочу, как вы, актрисой быть! Вы знаете, у вас совсем всё как-то… не так. У вас мир такой большой, у вас вот и Тень, и Алиса, и Сонечка, и Офелия, а у других только… «варёнки» и котлеты. Я так не хочу!
— Олесенька, — актриса покачала головой — не надо никого презирать. Иногда стоит просто немного помочь. Вовсе не обязательно быть для этого актрисой. Можно быть, например, учителем литературы или инженером. Но впустить в свой мир Офелию, Сонечку, Раневскую… Решать только тебе. Ты Каверина читала? «Открытая книга», — кардинально менять тему было старой привычкой Ольги Аркадьевны, именно от неё переняла это Олеся.
— Нет, это про театр?
— Это про… прекрасную жизнь вне театра, — старушка лукаво прищурилась. — Помню, как ты плесень у меня на подоконнике выращивала, всё пыталась понять, от чего её цвет зависит.
— Ага, — расплылась в улыбке Олеся — дома мне мама не разрешала. Все мои огрызки выбрасывала. Но вы ведь поможете мне подготовиться к поступлению в театральный?
— Конечно! Если точно решишь.
За пышно накрытым столом сидели немногочисленные соседи по старенькой питерской коммуналке. Времена менялись, большинство квартиросъёмщиков не видело смысла в этих общих сборищах в честь чьих-то там праздников. Не модно в 21-м веке. Ольга Аркадьевна, шаркая, добралась до кухни, держа в дрожащих пальцах маленький свёрток с последней именной серебряной ложкой. Олесеньке 17.
Именинница встала и подняла бокал. «Де жа вю!»: подумалось старой актрисе, уж больно похожа была её воспитанница на мать. Те же белокурые локоны и упрямые губы. Только глаза другие… Немного напоминают сонечкины.
— У меня для вас новость, — Олеся после вступительных слов благодарности сразу взяла быка за рога, мамина хватка. Почему-то Леночка испуганно уставилась на дочь. Место в престижном экономическом вузе было уже «схвачено». — Я поступаю в медицинский.
Над столом повисла тишина. Как 18 лет назад. И всё же что-то было иначе.
Ужасы старого дома
Мои опасения с каждым километром всё больше мутировали в печальную уверенность — никто на мой домишко не польстится. Захолустье. Даже утомлённые непрерывным утробным гудом мегаполиса столичные жители не согласятся на такое сомнительное удовольствие. Ну да, Карелия. Ну да, «остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр». А мобила «умерла» уже часа два назад. До ближайшего сельмага даже от деревеньки километров пять ходу. А моя сомнительная недвижимость и вовсе отрезана от мира зеркальной гладью озера. Когда-то на покрытом сосновым лесом островке, тесно жались друг к другу шесть неказистых домишек. В них отгородились от грешного мира несколько семей староверов. Со временем непреклонные в вопросах веры старики отошли в мир иной, а молодёжь, постепенно отказавшись от строгих догм, разбрелась по цивилизованному миру. Домишки разваливались и их растаскали на дрова последние аборигены.
Как холодно и одиноко там сейчас. Но до острова надо было ещё добраться. Я постучала в покосившуюся дверь деревенского домика. Из промозглого сумрака раздавался злобный лай. Угрожающе скрежетала цепь. А ну как сорвётся!
— Сергевна, ты?! — Из-за двери послышались шаркающие шажки. Лязгнул засов.
— Наталья Матвеевна, это Катя! — Дверь осторожно приоткрылась. На меня недоверчиво сверкнули старческие, почти прозрачные глазки. Резонно. Узнать в дородной 40-летней даме худющую вихрастую пацанку, какой она меня помнила, непросто. — Бабы Стеши внучка приёмная. Помните?
Я попыталась улыбнуться. Получилось заискивающе. Ещё бы! Ужасно хотелось, наконец, оказаться в тёплом, безопасном доме, а симпатия со стороны хозяйки после того, как я не смогла приехать на похороны бабы Стеши, крайне сомнительна.
— Явилась, пропажа… — Хозяйка дома повернулась ко мне спиной и зашаркала обратно в комнату — Заходи уж! — бросила она через плечо, всем видом показывая, что я здесь гость нежеланный. Ну да ладно. Лишь бы впустила!
— Старик мой три года как помер, — Наталья Матвеевна возилась у печи и делилась новостями местного значения за последние десять лет. — Так что не знаю, что там с лодкой. Завтра утром сама посмотришь. — Я кивнула. Всем своим существом я чувствовала неприязнь бабки Натальи. — Только… зачем тебе туда, а?
— Продать хочу, баб Наташ. Я ездить сюда не могу, может, кому сгодится. Места-то красивые! — Я попыталась сыграть на патриотических чувствах старухи. Не тут-то было.
— Красивые… Надо вам больно!
— С мужем развелись, квартиру разменяли. Нам с дочкой гостинка досталась. Продам домик, может быть, смогу однокомнатную купить… — Сменив тактику, я поднажала на бабью жалость. Меня почему-то сильно коробил её колючий взгляд.
— Развелась она… Никто вам не нужен! Стеша вон ждала, ждала… Ай, да что говорить. На лавке вон постели себе. Дедовым тулупом накройся. Он тёплый.
Подольститься к суровой старухе мне так и не удастся. Юркнув под пахнущий табаком и лесом тулуп, я закрыла глаза.
— Дочка, — сквозь дрёму я услышала неожиданно жалобный голос бабки — что ты там за него выручишь-то? Не ездила бы ты туда.— Неприятный холодок лизнул по сердцу. Точно о чём-то таинственном и смертельно опасном предупредил. Но ответить сил уже не было, сон сковал губы и я погрузилась в тревожную темноту.
Лодка оказалась непригодной для того, чтобы добраться до острова, где мирно гнило моё наследство. Пришлось тащиться до магазина, затариваться парой бутылок водки, чтобы оплатить работу приведённого бабкой Натальей мужика. Пропитое лицо, слезящиеся глаза и золотые руки — распространённый портрет российского сельчанина.
Вёсла, когда-то привычные моим рукам, сейчас напоминали приславутые очки в лапах мартышки. Они вихлялись, шлёпали по воде и норовили обдать ливнем холодных, стеклянных капель.
Родимое «гнездо» представляло собой бессистемно наваленную груду прогнивших брёвен кое-как прикрытых съехавшей крышей. Сколько лет я не была здесь? Даже на похороны бабы Стеши не смогла вырваться. Что у меня тогда было? Экзамены? Свадьба? Не помню… Но что-то очень важное.
Завалившийся крест укоризненно смотрел в никуда. Баба Стеша приютила меня, когда мне не было ещё и трёх лет. Родители отправились покорять «большую землю». Старообрядческие устои их давно тяготили. Чем тяготила их я, так и осталось загадкой. Во всяком случае, больше о себе знать они не давали. Ещё при жизни Стеша часто говорила, что похоронить её нужно только здесь. Такие разговоры меня пугали, я старалась перевести их на другую тему. Странная, упрямая баба Стеша. Кто же поплывёт на отчуждённо поглядывающий на мир островок? Кто бурьян на могиле вырвет?
Я попыталась приподнять деревянный крест. Не вышло. Баба Стеша опять упрямилась. Как тогда, когда я предлагала ей переехать ко мне. Я вздохнула.
Заходить в дом было страшно. Казалось, там… Да, что это я, совсем с ума сошла?! Просто опасаюсь, что ветхая крыша обрушится на мою седеющую голову. Уняв дрожь где-то в солнечном сплетении, шагнула через стёршийся десятилетиями порог.
Огляделась, пытаясь разбудить ностальгию по детству. Не смогла. Холодно. Сыро. Сумеречно. Пахнет тленом и пустотой. И тут ужас всерьёз пополз от кончиков пальцев на ногах до самого горла. На грубом деревянном столе стояла старая пожелтевшая от времени чашка бабы Стеши с какими-то опивками. Не с плесенью, что можно было ожидать от неумолимого времени, а именно с тёмной жидкостью, вроде заварки. Я отпрянула, схватилась рукой за печь и… Она была чуть тёплая. В гортани часто забился холодный комок. Спиной почувствовала чей-то тяжёлый взгляд. Я вскрикнула, зажала рот ладонью и обернулась.
— Здравствуйте…
Старик бомжеватого вида. Узловатые пальцы беспокойно бегали по разномастным пуговицам выцветшей телогрейки. В воспалённых глазах страх и беспомощность. Как у маленького ребёнка, впервые столкнувшегося со злобой.
— Вы как тут? — выдохнула я и медленно сползла на колченогий, расшатанный ещё со времён моего детства, табурет.
Пламя в масляной лампе вытанцовывало нечто бесноватое. Сквозняк. Старик отхлебнул из стешиной чашки горячий чай, привезённый мной для личного пользования. Блаженно зажмурился.
— Чаёк. Хорошо! Мой-то когда уж кончился. Травки разные завариваю вот.
— Так вы и в магазин не выбираетесь?
Дедок махнул сморщенной сухощавой рукой. Это у него получилось неожиданно весело.
— Куды там! У меня лодки-то нет. С чего бы?