(Свт. Григорий Нисский. О блаженствах. М., 1997. С. 18–19).
636 Ср. толкование св. Иоанна Златоуста: «Это и есть победа. Ведь и боец удачнее одерживает победу не тогда, когда подвергает себя ударам противника, но когда приводит себя в такое положение, что противник принужден тратить силу на воздух. Таким образом, он не только сам спасается от ударов, но и истощает всю силу противника. То же бывает и при оскорблениях. Когда ты в свою очередь наносишь обиду, тогда побеждает тебя не человек, а, что гораздо постыднее, низкая страсть, потому что тобою овладел гнев; когда же ты молчишь, ты победил, без труда воздвиг себе трофей и будешь иметь тысячи людей, готовых увенчать тебя и сознающих ложь злословия. Кто возражает, тот своими возражениями показывает, что он уязвлен, а кто уязвляется, тот внушает подозрение в том, что сознается в сказанном о нем; а если ты ответишь смехом, то ты смехом уже опроверг худое о тебе суждение» (Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского, Избранные творения. Беседы на Послание к Римлянам. М., 1994. С. 771).
637 Это изречение во второй своей части в стандартной версии звучит несколько иначе: «Ибо если мы приобретаем брата, то приобретаем Бога; а если соблазняем брата, то грешим против Христа» (Достопамятные сказания. С. 12). По мнению одной исследовательницы, здесь явно напрашивается сравнение с 1 Ин. 3, 14; 4, 12 и 20; само это изречение преп. Антония предполагает ту мысль, что благодаря Своему Воплощению Бог Слово стал близким к нам. См.: Devilliers N. St. Antoine le Grand pere des moines. Abbaye de Bellefontaine, 1971. P. 72.
638 См. Мф. 7, 24–27; Лк. 6,46–49; Евр. 6, 1. Согласно толкованию Евфимия Зигабена, «храминой называет мысленный дом души, созидаемый из различных добродетелей, а камнем — твердость заповедей Его, которые основывают и укрепляют все надстроенное и сохраняют этот мысленный дом недоступным для всяких нападений со стороны искушений» (Толковое Евангелие от Матфея, составленное по древним святоотеческим толкованиям, византийским, XII века, ученым монахом Евфимием Зигабеном. Киев, 1886. С. 112).
639 Согласно толкованию свт. Феофана, первая фраза предполагает, что любовь «не берет в счет зла, и даже совсем не думает, чтобы в действиях другого было зло, не видит во зле зла; другие видят, а она не видит; для любящего всех все кажутся добрыми, и как он ничего не замышляет для других, кроме добра, так и в действиях других в отношении к себе не подозревает никогда ничего злого». Понимание второй фразы Послания возможно, если глагол отгуег («покрывает») соотнести со словом атвуд («кровля»). «Отсюда мысль: любовь служит покровом для всех, все прибегают к ней и в ней находят себе защиту и прикрытие от всех невзгод. Кров дает мысль и о прикрытии: отсюда любовь покрывает грехи, немощи, недостатки и слабости других; не только не разглашает, но прикрывает все то добрым словом». См.: Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкования Посланий апостола Павла. Первое Послание к Коринфянам. М., 1998. С. 483–485.
640 Этой добродетели (επιείκεια; понятие, практически тождественное πραοτης), как и великодушию, научал, по ев. Клименту Римскому, Сам Господь (διδάσκων επιείκειαν και μακροθυμιαν). См.: Die apostolischen Vater / Hrsg. von J. A. Fisccher. Munchen, 1981. S. 40. Св. Иоанн Златоуст говорит о ней: «Нет ничего равного кротости, которая приносит великую пользу и тем, кто имеет ее, и тем, на кого она действует. Будем же достигать ее, чтобы, совершив надлежащим образом путь добродетели, нам сподобиться вечных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа» (Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского, Избранные творения. Беседы на Деяния Апостольские. М., 1994. С. 272).
641 Относительно этого самоукорения (аг)торер\|/1а) преп. Иоанн Лествичник говорит так: «Ты видишь, говорила гордость, что конь, на котором я еду, есть тщеславие; преподобное же смирение и самоукорение посмеются коню и всаднику его» (Преподобнаго отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица. Сергиев Посад, 1908. С. 154). Преп. Исихий же по тому же поводу рассуждает: «Дело благоразумия (φρονήσεως) — всегда подвигать раздражительную силу нашу (το θυμικον — яростное начало души) к схваткам и самоукорению» (Добротолюбие. Т. 2. Сергиев Посад, 1992. С. 165–166. Текст: Φιλοκαλία. Τόμος Α.' Σ. 147). Таким образом, самоукорение, судя по этим свидетельствам древнецерковной аскетической письменности, представляется близким к раскаянию и покаянию, рождает смирение и служит сильным оружием в духовной брани.
642 В данном случае, как и во многих других, свт. Феолипт верен духу заповеди Господа (известные слова Молитвы Господней: «и остави нам долги наши…») и Его апостолов. См. особенно Еф. 4,32. Толкуя это последнее, свт. Феофан мудро рассуждает: «В христианстве под действием благодати всякий дурной естественный нрав переделывается в добрый, когда кто возьмется за это усердно и со своей стороны употребит всякий над собою труд. Не сам собою он переделывает себя, но переделывает его благодать, действуя сокровенно под его собственным над собою трудом. В чем это усилие? Прощать все другим наперекор своему неуступчивому нраву. Многократно повторенные опыты уступчивости и прощения против воли, неохотно приведут к охотному прощанию всего, а далее и к безобидливости — к тому, чтобы и не огорчаться ничем. Чем воодушевляться на такое самопротивление? Живым сознанием того, что сам безответно виноват был пред Богом, и, однако же, Он простил тебе все даром, ради Господа Иисуса Христа. “Переносите, — говорит апостол, — недостатки друг друга и уподобляйтесь Богу всяческих, Который Владыкою Христом даровал нам оставление всего множества наших грехов” (Феодорит). Тут движущая сила есть чувство благодарности; но если припомнить к сему и притчу Спасителя о немилосердном заимодавце и вместе должнике, который за то, что после того, как сам получил оставление большего долга, не хотел простить своему должнику сравнительно очень малого, лишен всякой милости и брошен в темницу, то к чувству благодарности присоединится и страх, которые вместе сильны возбуждать всякий раз достаточно энергии к тому, чтобы не поддаваться немилостивости к тем, кои причиняют нам какое-либо огорчение или оказываются в чем-либо не в должных к нам отношениях. И Господь, начертывая образ молитвы всегдашней, вложил в нее: остави, якоже и мы оставляем, — чтобы всегдашнее сознание нужды получать оставление себе располагало самих нас оставлять другим» (Творение иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование Посланий апостола Павла. Послание к Ефесеям. М., 1998. С. 363–364).
643 Эта страсть себялюбия (самолюбия — φιλαυτία) теснейшим образом связана с гордыней. См.: Зарин С. Указ. соч. С. 300–301. По словам П. Пономарева, «самолюбие уничтожает в человеке искренность и сердечность, убивает всякое живое чувство; человеческая нравственность становится безжизненною и мертвою, холодною и неподвижною» (Пономарев П. Догматические основы древнехристианского аскетизма по творениям восточных писателей-аскетов IV века. Казань, 1899. С. 86). Свт. Феофан так характеризует данную страсть: «Семя всего нравственного зла — самолюбие. Оно лежит на самом дне сердца. Человек по назначению своему должен бы забывать себя в своей жизни и деятельности — должен бы жить только для Бога и людей. Освящая свою деятельность возношением ее, как благодарственной жертвы, к Богу Спасителю, он должен бы всю ее простирать на пользу ближних и на них же изливать все, что бы ни получил от Щедродавца — Бога. Одно здесь не бывает без другого: нельзя любить Бога, не любя ближних, и нельзя любить ближних, не любя Бога, — равно как любя Бога и ближних, нельзя не жертвовать собою славе Божией и благу ближних. Но когда человек мыслию, сердцем и желанием отвращается от Бога и вследствие того и от ближних, то естественно останавливается на одном себе — себя поставляет средоточием, к которому направляет все, не щадя ни Божественных уставов, ни блага ближних. Вот корень греха! Вот семя всего нравственного зла! Глубоко кроется оно во внутренности сердца. Но разрастаясь и подавляясь ближе к поверхности сердца, семя сие выходит из него уже в трех видах, как бы в трех стволах, проникнутых его силою, преисполненных его жизнию: в самовозношении, своекорыстии и любви к наслаждениям. Первое заставляет человека говорить в сердце своем: кто как я; второе: всем хочу завладеть; третье: хочу жить в свое удовольствие» (Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Начертание христианского нравоучения. Ч. I. М., 1994. С. 183).
644 Эта фраза (φιλοσόφησον συ δι ευχής καί υπομονής)намекает на понимание христианской религии как высшей философии, запечатленное уже в древних слоях церковной письменности. В частности, оно прослеживается у Климента Александрийского, который, например, говорит: «Человек разумный никогда не предпочтет приятного доброму. Не говори: “Не всем же быть философами”. Неужели?
А разве не все мы стремимся к вечной жизни? Что скажешь ты на это? Зачем же ты и веру принял? Можешь ли Бога любить и ближнего не философствуя? “Да я и читать-то не умею”, — быть может, скажет кто-нибудь. Если читать не умеешь — чем ты защитишься, если не слушаешь? Слушанью ведь не нужно учиться. Впрочем, вера вовсе и не есть достояние мудрых мира сего (1 Кор. 1, 26–27), а мудрых в Боге. Бога и не зная грамоты можно познавать; свиток, содержащий положения этой веры и обращенный к людям, хотя и к простым и несведующим, есть, однако же, Божественный; это — Божественное самосвидетельство, именуемое Божественной любовью, это — книга печати духовной» (Климент Александрийский. Педагог. М., 1996. С. 270–271). Понимание христианства как высшего любомудрия необходимо предполагало и упражнение в добродетелях: в терпении, кротости, любви и пр. Св. Исидор Пелусиот на сей счет говорит: «Любомудренный и кроткий, переносящий оскорбления и обиды от врагов, когда оскорбляют, не оскорбляется, и когда обижают, не обижается. А если надлежит говорить правду, обиженными и оскорбленными бывают сами обидчики и оскорбители, их и люди осуждают, о них и отзываются худо; а кто выше оскорбления и об