На очередных скачках Михаил Третий выиграл, и Василискиан тут же бросился поздравлять его. Хвалебную речь он громко произнёс и на пиру, устроенном по случаю победы василевса, подчеркнув, с какой ловкостью и умением тот правил колесницей. И тогда Михаилу, находившемуся под влиянием винных паров, пришла в голову забавная мысль, что с ним обыкновенно случалось во время выпивки.
— Иди сюда, — сказал он патрицию. — Сними с меня красные башмаки и надень их.
Все присутствующие знали, что обуть кампагии значит как бы сразу приобщиться к императорской власти. Правда, василевс давал их надеть шутам и свой дивитиссий — тоже символ власти — на их плечи набрасывал, но то шутам. А тут — патриций, человек знатного рода, и Василий рядом. Македонянина император выбрал в соправители и сделал это официально, в храме святой Софии, при благословении патриарха и всего народа. Как же теперь понимать василевса?
Василискиан смущённо смотрел на Македонянина, точно желая спросить у него совета. Михаил, видя нерешительность нового фаворита, приказал ему повиноваться. После того как патриций надел красные башмаки, василевс повернул голову к Македонянину.
— Право, — заметил он иронически, — я нахожу, что они идут ему больше, чем тебе! — и стал импровизировать стихи в честь своего фаворита, приподнявшись с места, на котором возлежал, и помахивая рукой с чашей вина в сторону Василискиана.
— Смотрите на него, — декламировал Михаил, — любуйтесь на него! Разве он не достоин быть императором? Он прекрасен, кампагии так идут ему, всё способствует его славе...
Василий был вне себя от бешенства, он еле сдерживал себя, чтобы не нагрубить василевсу, который только и ждал этого. Тогда бы и последовал беспощадный приказ... И тут на помощь Македонянину пришла жена Евдокия. Вся в слезах, прильнув к плечу Михаила, она попыталась образумить его.
— Императорский сан — это великая вещь, высокочтимый, не следует его бесчестить. Любимый, прекрати всё это!
Но Михаил, всё более пьянея, кричал:
— Не беспокойся, моя милая! Меня это забавляет — сделать Василискиана императором!
Но все почувствовали, что пыл василевса начал остывать. Покричав ещё немного, Михаил затих, и Евдокия с помощью телохранителей увела его с собой.
Этот эпизод показал Македонянину, как хрупко его положение и что из соправителя он может легко превратиться в покойника. «Спасибо жене, выручила. Есть ещё надежда на сестру василевса, она вроде тоже меня любит, только я не забываю, что её первым любовником был родной брат, Михаил, и эту свою первую нежность к нему она сохранила до сих пор. А тут и Феодора, которую с остальными дочерьми вернул Михаил из ссылки после гибели Варды, настраивает сына против меня, — наедине с собой раздумывал Василий, оказавшись, по сути, в одиночестве. — Правда, Самватий на его стороне, но это до тех пор, пока ситуация будет выгодна ему... Надо написать Даниелиде, чтоб прислала во дворец верных людей, и тогда мне следует упредить императора...»
Просьба любимого белокурого красавца, в высокую судьбу которого верила Даниелида, была для неё законом, и скоро Василия стали сопровождать патрасцы — все молодцы как на подбор, а командовал ими Иоанн Халдий, ставший вскоре одним из друзей Македонянина.
Чувствуя, что Михаил Третий всё больше и больше выходит из-под его опеки, Македонянин решил, что пришло время покончить с ним.
Чтобы оправдать этот последний акт драмы, Константин Седьмой, внук Василия, в своих записках всячески старался представить Михаила в самых мрачных красках и собрал в одно рассказы о всех его безумствах, скандалах и преступлениях; однако он не дерзнул коснуться той доли участия, какую проявил его дед в убийстве человека, бывшего его господином и благодетелем.
Император ужинал во дворце святого Мамы. Несмотря на доносы на Василия, на ненависть, которую он теперь питал к прежнему своему другу, василевс пригласил к столу своего царственного сотоварища вместе с женой Евдокией. Как обычно, император много выпил, а все знали, что когда он пьян, то способен на всё. И все ждали, что последует за этим приглашением.
Но Македонянин сам твёрдо решил действовать, и действовать именно сейчас, почувствовав, что иначе ему не сносить головы. Несколько дней назад он всё же убедил участвовать в заговоре большинство тех, кто помог ему избавиться от Варды. Предупредил Халдия с его патрасцами.
Василевс на этот раз оказался очень любезным, особенно с Евдокией. Пользуясь благоприятной минутой, Василий под самым пустым предлогом вышел из зала, прошёл в императорскую спальню и своей могучей рукой испортил все замки, чтобы лишить василевса возможности там запереться. После этого он вернулся на своё место. Евдокия, расточая комплименты налево и направо, два-три раза бросила внимательный взгляд на своего мужа. Василий старался изо всех сил, чтобы не выдать своих намерений: шутил, смеялся, поддакивал василевсу, хотя опытному глазу по поведению некоторых гостей можно было сразу определить, что готовится что-то необычное.
Патрасцы во главе с Иоанном Халдием собрались в полутёмном углу зала, освещаемом лишь светильником на стене: они спокойно стояли у колонны и будто чего-то ждали; в другом же углу, где ярко горели свечи, оживлённо, ни о чём не догадываясь, переговаривались несколько патрициев, друзей василевса; некоторые, как сам Михаил и Василискиан, возлежали на ложе и пили вино.
Император пил много, но пьянел медленно и как-то тяжело. По его жилистой могучей шее струился пот, и Евдокия едва успевала промокать его тонким платком. Когда Михаил поворачивал к своему новому фавориту лицо, то по нему пробегали тревожные тени; кое-какие свечи уже догорали, и пламя от них то сгибалось, то выпрямлялось. Новых свечей Василий приказал не зажигать...
Все уже видели, что ещё чуть-чуть, и у Михаила наступит сильное опьянение; он находился в таком состоянии, когда становился не страшен, потому что на его приказания можно было не реагировать, ибо завтра утром он уже ничего не вспомнит.
Но не дай бог кому-нибудь ошибиться и не угадать сего состояния. Случалось, что приказы василевса не выполнялись, а он, проспавшись, всё помнил, и тогда наступала расплата.
Дело царедворцев только на первый взгляд очень простое: кажется, пей, гуляй, веселись вместе с повелителем, но всякий раз гулянье по мраморным плитам дворца можно было сравнить с хождением на большой высоте по канату: один неверный шаг, одно неловкое движение — и ты уже лежишь на полу с разбитым вдребезги черепом... Таковы сила одного владыки и зависимое положение его подчинённых. А короче — таково могущество власти! Вот почему и рвутся к ней всеми правдами и неправдами.
Василий очень стремился к власти. Разве ему плохо жилось во дворце без неё?! С одной стороны, это его стремление объяснялось страхом за свою жизнь, которая всецело зависела от прихоти одного человека. И он — страх — и подтолкнул Македонянина на цареубийство. А другая причина заключалась в неодолимом желании властвовать самому, чтобы именно от твоей прихоти зависела жизнь любого в империи — ничтожно малого и того, кто имеет ежедневный доступ к целованию рук василевса.
Всё же недостаточно просто захотеть властвовать, хотя, видимо, так складываются обстоятельства, что они побуждают к этому желанию даже против твоей воли, но уж коли они вознесли тебя на гребень волны могущества, сумей удержаться на нём. Да, возносятся многие, а удерживаются единицы! Значит, нужно ещё родиться способным не только взять власть, но и держать её в своих руках...
Василий никогда не сомневался в том, что власть придёт к нему. И не потому, что мать с детства твердила: «Ты станешь не просто великим человеком, а обязательно императором!» В македонском селении эту женщину называли полоумной, «пришибленной мешком с просом», смеялись над ней, но она стояла на своём. Мать была убеждена в высоком предназначении своего сына.
Высшие силы почему-то предопределили крестьянину высокую судьбу, и им, этим силам, для чего-то нужно было, чтобы в скромной македонской православной семье родился император... Видно, каким-то образом сие обозначилось и на челе Василия, если потом дано было увидеть не только родной матери, но и патрасской богачке красавице Даниелиде, царской семье, аристократке-патрицианке Фёкле, не побрезговавшей стать любовницей бывшего «гусиного пастуха», и, наконец, самому василевсу, сделавшему Василия приёмным сыном и своим соправителем. И сделавшему, кажется, не по разуму своему, а по наитию сердца, словно кто нашёптывал ему на ухо: «Вот человек, который заменит тебя на престоле. Сотвори так, чтобы он при твоей ещё жизни стал равным тебе». Только возникает вопрос: «Кто нашёптывал — Бог или Сатана?»
...Время приближалось к полуночи. Гости начали расходиться. Василий захотел проводить василевса до спальни. Пьяный, тот еле держался на ногах. Василий взял Михаила под локоть, довёл до двери и почтительно приложился к его руке. Император, перед тем как лечь, повёл по сторонам мутными глазами, ища Ингерину; не нашёл её, а учинить скандал не хватило сил, — лёг и закрыл глаза. Македонянин знал, что если Михаил заснёт не сразу, то после некоторого отдыха он протрезвеет, и если с ним такое произойдёт сейчас, то будет трудно осуществить задуманное.
Поэтому Василий резко повернулся и пошёл в зал, где ждут его приказания собравшиеся отдельной кучкой патрасцы и часть бывших заговорщиков против Варды, а теперь нынешних — против его племянника.
С ужасом, не скрывая страха в прекрасных зеленоватых глазах, смотрела Евдокия на только что вернувшегося мужа: она ещё раньше поняла, что он задумал. И тогда в её голове с неумолимой жестокостью возникло несколько вопросов, от правильного решения которых зависела и её жизнь. Самый первый — как ей вести себя в этой ситуации? Сделать вид, что ничего не происходит? Или дать понять мужу, что она обо всём догадалась?
В случае, если она решит последний вопрос положительно, то становится соучастницей убийства: догадалась обо всём, но не предупредила Михаила. А ведь она столько лет любила его, и до встречи с Василием вполне искренне, к тому же и Михаил, который был её благодетелем, также любил её и всегда предпочитал Евдокию жене, её тёзке, дочери патриция Декаполита. С самого первого брачного ложа и до последнего смертного часа... И несмотря на всё это, Ингерина не сделала шага в сторону василевса, и муж понял и оценил по достоинству её поступок.