о, как войти в него, а как вошёл, так и забыл о нём!.. Вот бы Аскольда спросить! Он уже горел в нём... Он-то точно знает, что такое огонь... Значит, узнаю и я. А не сгорю, заживо сгорит душа и превратится в пепел. Так и буду жить с холодным сердцем... А нужно ли так жить?.. Да, Аскольд, я иду к тебе... Я иду! Но со жрецом об этом говорить не стану, не то он расскажет Мадину, а тот всё насильно отменит. Скажу лишь Джапару. Он любит меня, он поймёт меня... — тешила себя княгиня мыслью о большой верности раба. — Если что... если не выдержу... он поможет мне умереть».
Так и решилась Сфандра, во имя искупления грехов, на самое жуткое, пока ещё не думая о своих дочерях. А потом пришло ей на ум и такое: жертвуя собой, она приобретает милость у бога не только для себя, но и для своих девочек...
Вскоре княгиня велела Джапару незаметно свезти на вершину холма телегу дров и вбить там столб. Ещё ни о чём не догадываясь, тургауд всё сделал, как сказала ему повелительница. Всё выполнил в точности.
Затем Сфандра попросила Предславу искупать её в деревянной бочке и надеть чистую рубаху. «Для молодого жеребца старается...» - с неприязнью подумала Предслава, но очень удивилась, когда Сфандра со слезами на глазах стала обнимать своих дочек. Будто прощалась... Потом княгиня ласково сказала Пред славе:
— До встречи, милая...
«До какой встречи? — снова подивилась мамка. — Утро только начинается. Ещё лучи Хорса земли не коснулись. Целый день впереди. Ещё не раз повстречаемся...»
Покончив со всем, Сфандра заторопилась на холм.
— Джапар, любимый мой, ты должен исполнить то, что я прикажу тебе. Привяжи меня к столбу и подожги дрова...
— Сфандра, родная, звезда моя! — взмолился Джапар.
— Не возражай! Я иду к Хорсу... Так велено мне!
— Госпожа моя, джаночка, а выдержишь ли?!
— Если нет, то убей меня. Как крикну, выпускай стрелу...
— Сделаю! Но и я пойду за тобой следом...
— Нет, нет! — вскричала Сфандра. — Ты должен жить! Поначалу, правда, я и выбрала тебя, чтобы именно ты сопровождал меня в страну солнечного Света. Но недавно позвал туда муж... Аскольд. Мой повелитель... И теперь нельзя, чтобы ты был рядом со мной. Прости, Джапар... Я тоже любила тебя.
Тургауд сильно опечалился и сник, но опять сделал всё в точности так, как просила княгиня.
Огонь запылал... Красными хищными языками он охватил подошвы ног Сфандры, крепко привязанной к столбу, поднялся кверху; на княгине занялась исподница, затем вспыхнули волосы; лицо Сфандры судорожно перекосилось, но княгиня терпела, не кричала от боли. Не выдержал Джапар, словно огонь опалил и его тело. Он зарычал, будто лев, выхватил из колчана стрелу и, почти не целясь, выпустил её из лука в Сфандру, уже полностью окутанную пламенем...
Из огромного огненного клубка раздались предсмертные стоны, которые тут же стихли, и лишь стало слышно, как пламя с треском, жадно пожирает не только дрова, но и прекрасное женское тело.
Джапар опустился на корточки, обхватив голову руками и заплакал — громко, навзрыд, как ребёнок, повторяя в беспамятстве:
— Джаночка, госпожа, повелительница, люба моя...
Когда огонь снова взметнулся кверху, тургауд вскочил и бросился к круче, заглянул вниз, на выступы острых камней... Но вспомнил, что Сфандра не велела ему следовать за ней. Там уже ждал её настоящий муж, киевский князь, а не любящий раб...
Сгорбившись, Джапар начал спускаться с холма.
Увидел, как Хоре, приняв дорогую жертву, широко и радостно распростёр над долиной свои лучи.
А с первыми яркими лучами солнца зазвучал и колокольный звон, тоже вплетаясь в Аскольдову тризну...
Должна, значит, быть и ещё одна, третья, последняя составляющая часть её.
2
Общее горе сдружило таких разных людей, какими были бойкая бабёнка Внислава и степенная, больше похожая на госпожу древлянка Настя. У первой из похода на Византию не вернулся всеми уважаемый на приграничье кузнец Погляд, а у второй — сам воевода Светозар; тот и другой погибли во время бури в Босфорском проливе. На лодье тогда вместе с ними утонули и другие мастера с границы — Ярил Молотов и Дидо Огнёв.
Ещё один их товарищ, Данила Хват, погиб, будучи в разведке с сыном Светозара Яромиром.
Дом воеводы остался без хозяина, Настя проживала в нём с сыновьями Радованом и Зорием и девочкой-сиротой Добриной, которую Светозар взял к себе после того, как утопили в озере её бабушку-колдунью.
Четверо их было, жили не скучно, а вот Внислава в своём доме оказалась одна-одинёшенька: мужа убили хазары, позже Погляд пришёл к ней жить, но не успела она стать ему настоящей женой — была только в полюбовницах, а теперь и он сгинул...
Начала вдовушка захаживать к Насте, её детям, Добрине. Через некоторое время почти родней им сделалась. И они для неё близкими стали.
Порой не хотелось Вниславе в свой холодный пустой дом возвращаться, ночевала у Насти. Только в последнее время вдове проходу не давал купец Манила — сманивал на бесстыдство, обещал бусы и золотое кольцо на запястье. Но Внислава так его шуганула, что он теперь её за попроще обходил. И к Насте однажды с этим же приступился, обнаглел. Нету теперь Светозара, его сына и кузнецов, и некому Маниле укорот дать, а он ещё и обозлённый на то, что дом его хазары опалили, хотя уже и новый построил, не хуже старого, сгоревшего. Но на посулы купца древлянка, как истинная дочь старшины рода, ответила:
— Золото твоё против меня — дерьмо собачье! А как муж мой вернётся, он глаз твой паскудный на задницу тебе натянет... Знаешь, как мальчишки это делают?..
Радован и Зорий слышали материнские слова, но рассмеялся лишь Зорий, а повзрослевший полугрек-полудревлянин, смелый и вспыльчивый, схватился за вилы... Попятился Манила, натолкнулся на корыто, в котором грязное белье замачивалось, да и сел в него, задрав ноги.
Настя рассказала об этом Вниславе. Похохотали вместе.
— Только сия гниль мстить нам будет, — отсмеявшись, серьёзно сказала вдовушка.
— А вместе держаться сподручнее. Переходи-ка, Внислава, к нам насовсем.
— Ну а ежели Доброслав твой объявится?
— Словно сгинул куда-то... А как объявится, видно будет: жильё-то твоё стоять останется.
— И то верно!
Вот так и зажили впятером в просторном светлом доме воеводы.
А на границе обязанности старшого перешли к помощнику Светозара Милонегу. Когда он появлялся в селении, то для всех будто наступал праздник. С ним, как правило, приезжали отдохнуть от службы и некоторые засечники. Тогда звучали песни, водились хороводы и даже справлялись свадьбы.
Милонег по старой привычке заглядывал в дом к Светозару, где теперь хозяйничали женщины, и они его как самого дорогого гостя сажали за стол на почётное место и угощали дорогими яствами.
Случалось, что делился он и пограничными новостями. Оставшись как-то с Настей вдвоём, Милонег рассказал, что после неудачного похода Дира на Византию границу снова стали сильно тревожить. Особенно стараются царкасы, переселённые с Обезских гор; поначалу им за непослушание хазары устроили взбучку.
— Ничего не слышно о Сфандре? — спросила Настя.
— Прошёл слушок, что принесла себя в жертву солнечному божеству бывшая наша княгиня... Точно не ведаю, так ли это.
— Если так, значит, грех искупить хотела... Ведь к гибели Аскольда и сына её Всеслава она свою руку крепко приложила.
— О чём это ты, подружка?.. — Сверкая очами и белыми зубами, вошла в горницу Внислава. Она старалась понравиться закалённому в боях ратнику.
— Я тебе после всё скажу, — улыбнулась Настя.
Милонег бросил взгляд на шаловливый завиток волос возле плеча вдовушки и тоже улыбнулся.
— Думаю, что сии набеги на наши границы добром не кончатся, так что глядите в оба, особенно за детьми. Охотятся за ними, потом выкуп требуют... Царкасы этим делом не занимаются, считают его для себя позорным. Аланы — христиане, у них тоже строго. Только хазары. Если б не их начальник Суграй, который разбои эти пресекает, здесь бы такое творилось... Знаешь, Настя, ведь его в Итиль переводят. Видно, он кому-то поперёк горла встал... Знать, потребовался здесь другой начальник, более воинственный. Ну ладно... Спасибо, и пойду я.
Прошло какое-то время, и то, о чём говорил Милонег, начало свершаться. Ведомые присланным из Итиля вместо Суграя новым начальником хазарские отряды напали на селение, стали жечь дома.
Как и тогда, Внислава взяла в руки вилы. Успела заколоть одного изверга, но погибла сама от вражеского меча; случилась беда и с древлянкой Настей. Когда на подворье ворвались хазары, она, защищая своих детей и Добрину, схватила топор и была сражена стрелою.
Мальцов и Добрину схватили, а дом воеводы подожгли.
Получил своё и купец Манила; не умея хорошо владеть оружием, он, чтобы как-то отстоять своё добро, начал отчаянно орать. Хазары повалили купца на землю и загнали, бедному, в глотку кол.
Часть приграничных земель русов снова отошла к хазарам, царь и каган опять настойчиво потребовали от Дира дань.
Собрали целый обоз в Итиль. Высокий совет, в котором только один Вышата представлял старую, проверенную ещё при Аскольде гвардию воевод, вместе с дарами отписал и просьбу к хазарскому царю выдать замуж за киевского князя свою юную дочь, прекрасную Рахиль, и послал с этой целью сватов. Диру пора снова жениться, а если Рахиль станет его женой, то будет создан крепкий союз с Хазарским каганатом, такой нужный сейчас Руси Киевской.
«Вот и пришло время, когда я смогу исполнить завет покойного богослова Зембрия... Дадим мы вместе с Рахилью в качестве её подружек многих красивых дочерей израильских. А они подыщут себе мужей среди вятших людей Киева... — довольный потирал руки первый советник Хазарии Массорет бен Неофалим. — Наши женщины — наше великое богатство. Так решил Яхве. И слава ему, до небесных высот слава!»
Тук-тук!