Ходил сторож по городским улочкам, взмахивал двумя дубовыми дощечками, скреплёнными на одном конце кожаным ремнём.
Тук-тук!
Первым просыпался Подол, за ним гора Щекавица, потом Хоревица, а уж позже всех те, кто жил на Старокиевской горе.
Недалеко от того места, где находилась сгоревшая деревянная церковь святого Николая, стояла посольская изба, в которой сейчас жили люди, посланные Рюриком из Новгорода. Несмотря на то, что убийство Аскольда новгородский князь резко осудил, на неудачу киевлян с походом на Византию первым откликнулся с добром. Послов своих он прислал для того, чтобы договориться с Диром об увеличении торговли между Русью Северной и Киевской, уменьшении пошлин на товары и о прочих выгодных для обеих сторон сношениях. Дир оценил благородный поступок северного правителя и не только хорошо принял посланников Рюрика, не только сделал им богатые подношения и одарил красивыми рабынями, но и сам, пока новгородцы жили в Киеве, захаживал в посольскую избу. Новгородцам сие льстило.
Да и Дир, узнав о чинах и родственных связях послов, тоже гордился: не каких-то там мелких людишек прислал Рюрик... Сивоусый, с глазами разного цвета Ветран, занимавший в Новгороде должность старшого княжеской дружины, являлся родным дядей Рюрику по отцу, норманн Одд приходился братом жене князя, а Крутояр, Венд и Соснец были самыми влиятельными боярами в Новгороде, ходившими в скандинавские страны за Ефандой в качестве сватов.
За посольской избой низко, по-лягушачьи, уместилась длинная, похожая на византийскую казарму, ещё одна изба для служилых людей, сопровождавших послов, — там сейчас располагались дружинники Ветрана и воины-норманны Одда. Слава богам Святовиту и Одину, пока крупно не ссорились, бывали мелкие стычки из-за рабынь, которых Дир подарил — по одной на три ратника.
Поначалу удовлетворялись своею, потом начали меняться — вот тут и начались столкновения. Один рус не поделил с норманном красивую булгарку и проломил шестопёром ему череп. Чудо, что сие происшествие не вылилось во всеобщую кровавую резню; вовремя подоспел Ветран к зачинщику, не раздумывая, отсёк мечом голову. Жалко было своего, но ничего не поделаешь.
После этого притихли и успокоились. Одд тоже по достоинству оценил поступок дяди Рюрика.
Просыпался Ветран первым, ещё лучи солнца не касались приднепровских низинных лугов. Он спускал ноги с ложа до пола и с удовольствием касался горящими подошвами холодных, настывших за ночь досок; болели также и лодыжки, некогда изрубленные, да и раны в боку, нанесённые в прошлом норманнским коротким копьём вроде русской короткой сулицы, тоже ныли по утрам. Заботливо укрывал покрывалом рабыню — светлоокую славянку с берегов реки Тетерев — и скашивал глаза в угол, где, посадив к себе на колени восточную пышнотелую красавицу агарянку, забавлялся спозаранку богатырского сложения белокурый Крутояр (имя ему очень подходило!). С рабыней он мог заниматься этим полезным, сладострастным делом по четыре раза в день, и восточной красавице сие очень нравилось.
Венд, которому досталась рабыня из угро-финского племени, маленькая и вёрткая, всё просил Крутояра поменяться, но тот отвечал отказом; наконец, Венд допёк богатыря — поменялись, и сразу оба разочаровались. И рабыни тоже. Снова образовали прежние пары.
Ветран пригладил большим и указательным пальцами длинные пепельные усы, потёр бок и начал одеваться. Опоясался мечом, надел шлем, накинул корзно и отправился погулять.
Он любил ранние прогулки, когда ещё только просыпаются в кустах соловьи, начинают петь и остальные мелкие птахи, а в озерках и реке, взблескивая, уже играет рыба: она выныривает из воды и серебряной радугой снова уходит в неё. Пахнет чешуёй и свежестью. По лугам стелется белый туман, меняя у самой земли цвет на более тёмный.
Ветран направился к кумирне, где полыхали большие костры, в которые по мере угасания помощники жрецов (костровые) сыпали уголь и клали дрова, взглянул на Перуна и увидел, что длинный ус у него слегка подрагивал: с Днепра задул неласковый ветер. С середины речной шири доносились деловые голоса рыбаков. Им нужен улов, поэтому они встают спозаранку, а рыбу, пойманную в реке, предстоит ещё и продать.
Ветран подошёл к самой круче высокого правого берега, узрел дымы, тянувшиеся из дымоволоков чёрных изб на Подоле, услышал блеяние стада и моления пастухов возле идола Велеса, казавшегося отсюда очень маленьким.
Рядом с ним был вытоптан круг. «На этом месте, наверное, тоже находилась кумирня», — подумал Ветран. И он угадал: перед походом на Византию воины Умная поставили здесь своего племенного бога Леда и молились ему, пока жили в Киеве, а когда вернулись (слава ему, в проливе погибло не очень много древлян), выкопали Леда и увезли обратно на берег Припяти.
Не спал сегодня и Дир. Выглянул в окно, увидел стоявшего на берегу Ветрана, позвал Ставра, которого поставил старшим своей дружины вместо погибшего в волнах Храбра, и велел передать новгородцу, чтобы тот никуда не уходил — подождал его. Сам быстро оделся и вышел. За ним тронулись рынды, но князь рукой приказал им остаться. Достаточно и одного Ставра. Новый старшой дружины в сражениях выказывал не только чудеса храбрости и хитрости. Присмотревшись, Дир обнаружил в нём и глубокую порядочность. Но являлся Ставр всё-таки собственностью сына Вышаты и в Византию сопровождать епископа был послан Аскольдом. А когда узнал о гибели старшего князя, мог ведь и не вернуться... Но служил Ставр не князьям, а Киеву! «Моё дело — хорошо владеть оружием. Остальное меня не касается!» — рассуждал закалённый в боях ратник, и не один он из дружины так мыслил. В противном случае пришлось бы затевать жестокую бойню из-за того, что братья княжеский стол не поделили... А раз верх взял Дир, служат и ему верой и правдой. К тому же он хорошо платит.
Вот на таких покладистых умельцах и стояли на Руси троны. Качались, но стояли... Пока Дир и Ставр шли на крутой берег к Ветрану, тот, несмотря на свои уже преклонные годы, ещё острым оком обнаружил расположенные неподалёку от вымола живодёрни. Убой скота начинался рано, и оттуда нёсся рёв быков.
Потом забойщики спустили в реку накопившуюся в корытах кровь и всякую нечисть; видно стало, как у берега разошлась неровными полосами бурая грязь.
«За такое у нас бы голову сняли... — подумал Ветран. — А тут богов на кумирне много, а главную богиню — природу-мать — чтут плохо... На Подоле ещё и Велес стоит. Лучше бы одному Перуну, как Мы, кланялись: крепче был бы порядок... А когда богов много, тогда больше душевного распыла. Вон Дир подходит, сказать ему об этом?.. Хотя нет, пусть каждый устраивает у себя жизнь так, как хочет. Всё же на живодёрни на берегу и грязь в реке надобно бы указать князю».
Дир и Ставр приблизились, поздоровались. Старшой киевской дружины сразу отошёл в сторонку: не дело подчинённого слушать княжеский разговор. Дир сел, свесив ноги вниз, пригласил уместиться рядом новгородца.
Князь внимательно взглянул в лицо ему, подивился несхожести цвета его глаз: один был спокойно-голубой, другой — серый, скорее даже зелёный, хищный... «Наверное, и душа такая: с одной стороны тихая, добрая, с другой — как у волка...» — подумал Дир, улыбнувшись.
Дядя Рюрика сразу догадался, какие мысли пронеслись сейчас в голове киевского князя.
— Ветран, — доверительно положил ладонь на колено новгородца Дир, — я бы хотел, чтобы наш разговор пошёл в открытую...
— Правдивому мужу, княже, лукавство не по нужу, — пословицей ответил Ветран.
— Во-во! — воскликнул киевский князь. — А то ведь бывает и так: одна слеза скатилась, а другая воротилась...
— Что верно, то верно... Прямику одна дорога, поползню — десять.
— Были у Рюрика наши люди. Посылал их Аскольд, когда меня в Киеве не было. Иного чего говорено ими было с вашим князем, мне об этом доложили тоже, но всё уже в прошлом... Сейчас я Рюрику очень благодарен, что откликнулся на беду мою. И я тоже откликнусь... Передай ему сие.
— Хорошо, княже, — заверил Ветран.
— Но просьба у меня к тебе... Ожидаю из Итиля гостей, и не могли бы и вы участвовать во встрече их?
«Гостей! Это он о своей невесте... Иудейке... Ишь, как подвёл разговор! Коли птицу ловят, так её медком кормят...» — голубой глаз Ветрана по цвету стал похож на соседний.
— Княже, отчего же не встретить?.. Это можно. Но нам время нужно, чтоб получить разрешение у Рюрика. Ведь он нас на сие не готовил. А на себя ответственность я брать не буду. Наш князь на расправу скор. Да и ты того не приветишь, кто своевольничать станет... Отвечаю прямо, без лукавства, как и договорились.
— Ладно, — Дир быстро, словно ожёгшись, убрал с колена новгородца ладонь. — Мы сами своих гостей встретим. — Сделал ударение на словах «своих гостей». — А как вас кормят, содержат?
— Благодарим, княже, всем довольны.
— Завтра пожалуйте ко мне. Договоры о торговле и пошлинах подпишем. — Киевский князь встал, отряхнулся.
«Вот и не удалось о живодёрнях и грязи сказать Диру... На Руси Северной гостей из Хазарии не жалуют и не принимают... Мы свой союз с норманнами крепим. Наша горница по-своему кормится, а наша печь будет тоже по-своему печь... Завтра хартию подмахнём и домой наладимся. Пусть киевляне сами тут своих гостей встречают и привечают... Их дело!» — Ветран поднялся с земли тоже.
Дир со Ставром заторопились. Но новгородец захотел ещё побыть на просторе, поглядеть на окрестные дали, а может статься, и поразмышлять.
Похожее на арабскую карабу с палубой и просторными каютами под нею, шло по Днепру хазарское судно.
Как только показались вдали горы, на которые восходил один из двенадцати первых учеников Иисуса Андрей, где по его пророчеству стоит теперь великий град Киев, дочь хазарского царя красавица Рахиль, обладавшая ясным умом, собрала подруг своих и обратилась к ним:
— Сейчас я прочитаю вам притчи, а после спрошу: «Уяснили, о чём они?» И вы должны ответить мне правдиво. Знайте, подобно тому, как при свете даже малой свечи отыскивается оброненный золотой или жемчу