и твое тело!
Так говорил Сократ, и Теодота поблагодарила его улыбкой. Она была достаточно знакома со странностями различных людей, чтобы речь философа могла ее удивить.
— Ты чересчур превозносишь мои заслуги, — сказала она.
— Я еще выразил далеко не все! — вскричал Сократ.
— В таком случае, это будет для тебя причиной придти ко мне снова, возразила Теодота.
Таким образом они разговаривали вдвоем, пока, наконец, и другие не приняли участия, и разговор сделался оживленнее, а Теодота нашла случай бросить Периклу много огненных взглядов и многозначительных слов. Перикл отвечал на то и на другое мягким тоном, свойственным ему с женщинами.
Аспазия наблюдала за обоими, но без страстного ослепления других женщин. Она сама была сторонницей свободной и ясной любви и открыто говорила против рабства не только в браке, но и в любви, кроме того, она знала, что женщина, выказывающая ревность, погибла. Она сознавала разницу между собой и Теодотой. Теодота беззаботно исполняла свое назначение нимфы, тогда как Аспазия никогда не способна была бы на подобную жизнь, она была бесконечно далека от того самопожертвования, о котором говорил Сократ: она не отдала бы своих цветов на радость толпе. Она искала и нашла более блестящую цель, она была любима и любила той ясной, свободной любовью, которую проповедовала. Что же касается средств очаровать и пленять, то Теодота беззаботно отдавала все, что имела, и ее средства скоро истощались, тогда как богатая, глубокая натура Аспазии была неистощима. Однако, ей было бы неприятно, даже на короткое время, уступить победу другой, и в ее душе быстро зародилось намерение, вследствие которого посещение коринфской красавицы осталось не без последствий.
Когда Перикл, Аспазия, Алкаменес и Сократ оставили дом Теодоты, Алкаменес спросил своего товарища:
— Ну, Сократ, чему научился ты для твоей группы Харит во время тройного танца очаровательной Теодоты?
— Многому и чудесному, — отвечал Сократ, — теперь я знаю, что значит тройное число граций, что значат они, каждая сама по себе и все три вместе, но пока это останется моей тайной, так как для меня наступило время взять в руки резец и заставить говорить мрамор. Вы узнаете, чему научился я сегодня у Теодоты, когда моя группа Харит будет стоять оконченная на Акрополе. Но сейчас я благодарю вас, что вы сопровождали меня в пути, на который я вступил по воле прекрасной Аспазии.
9
Из дома богатого Гиппоникоса слышались звуки флейт и хор мужских голосов, разносившиеся по улице. Такие же звуки флейт и мужских голосов раздавались и в доме богатого Пирилампа, и в доме богача Мидия, и в доме Аристокла, так же, как и в домах других богатых афинян. Казалось, что стук молотков в Афинах снова будет заглушен звуками флейт и лир и голосами поющих, — наступал праздник Диониса.
Представления эти в высшей степени возбуждали интерес афинян. По обычаю, все пьесы, написанные к этому времени, были представлены сочинителями второму архонту, который по приговору знающих людей, выбирал наиболее годные для представления. Актеры, которые должны были выступать в этих пьесах, выбирались и содержались за общественный счет, тогда как хоры содержались и одевались за счет богатых афинских граждан, избранных специально для этого.
Богатому Гиппоникосу выпало на долю выставить хор для «Антигоны» Софокла; Пириламп выставил хор для трагедии Эврипида; Мидий — для трагедии Иона; Аристокл — для комедии Кратиноса и так далее. Как всегда в этих случаях, в Афинах началось сильное соперничество между поставщиками хоров, которые старались отличиться один перед другим, выставив самый лучший хор. Победителям в этой борьбе завидовали не менее, чем победителям на Олимпийских играх.
Громкие звуки голосов и музыки доносились из дома Гиппоникоса, в то время как по улице легкими шагами шел высокий, стройный мужчина, казавшийся чужестранцем, так как за ним следовал погонщик с мулом, нагруженным дорожным багажом.
Чужестранец осматривал улицу, как человек, ищущий какой-нибудь определенный дом; вдруг звуки голосов и музыки из дома Гиппоникоса донеслись до его ушей, он прислушался и сказал рабу:
— Нам нечего расспрашивать. Без сомнения, это дом Гиппоникоса.
Он быстрыми шагами приблизился к дому и хотел постучаться в дверь, но в это самое время с противоположного конца улицы подошел другой мужчина и у самого дома Гиппоникоса столкнулся с чужестранцем.
При виде этого человека чужестранец был приятно поражен и в то время, как последний, улыбаясь, подошел к нему, он слегка откинул голову назад, приложил левую руку к груди, поднял правую и сказал трагическим тоном, как будто бы на его ногах были котурны, громким и звучным голосом следующие слова:
— Если мой дух не ошибается, если разум не обманывает меня, то сами боги дают мне благоприятный знак, заставив меня встретиться на пороге дома Гиппоникоса с моим благородным другом Софоклом.
С этими словами он протянул руку поэту, который взял ее и с жаром пожал.
— Приветствую тебя благородный Полос, — вскричал он, — приветствую появление в Афинах человека, приобретшего себе славу во всех городах Эллады, где он очаровывал людей своим звучным голосом.
— Да, — сказал Полос, — мне оказывали честь во многих городах, где во мне нуждались во время празднеств, и когда в Галикарнасе я получил послание от вашего архонта, призывавшего меня в Афины и обещавшего мне такое вознаграждение, какое я захочу, и когда я, кроме того, узнал, что по твоему желанию мне предназначается первая роль в твоем новом трагическом произведении, я полетел, как на крыльях, через море, так как нигде я не надеваю на ноги котурны с таким удовольствием, как в Афинах.
Поэт снова дружески пожал руку актера.
— Я также предпочитаю тебя всем другим, — проговорил он. — В доме Гиппоникоса ты встретишь хор и учителя хора, а также и двух твоих сотоварищей: Деметрия и Каллипида. Гиппоникос приглашает тебя в этот час к себе в дом для того, чтобы свести нас всех, раздать роли и приготовить все необходимое, чтобы обеспечить победу нашей трагедии. Войдем скорее, Гиппоникос с нетерпением ожидает тебя.
Они постучались в дверь и были сейчас же впущены.
Гиппоникос принял Полоса с великой радостью и пригласил его быть гостем у себя в доме на все время пребывания в Афинах.
— Неужели ты желаешь, — возразил Полос, — ко всем заботам и трудам, которые ты имеешь в настоящую минуту, взять на себя еще такую ношу, как я.
— Если бы ты и был тяжелой ношей, — сказал Гиппоникос, — то в настоящее время я не обратил бы на это внимания, но ты прав, говоря, что у меня не мало забот и трудов: с тех пор, как мне поручено приготовить хоры для «Антигоны», нужно было выбрать необходимых певцов и музыкантов. Все они у меня в доме и желают, чтобы им платили и ухаживали за ними, постоянно требуют всяких сладостей и молока, чтобы их голоса не охрипли. Нельзя более ухаживать за соловьями, чем я ухаживаю за этими людьми. Затем мне нужно для них приготовить роскошные костюмы, а вы знаете, чего в настоящее время требуют афиняне от актерских костюмов! Без позолоченных венков и всевозможных украшений нечего и думать о победе. Не знаю, удастся ли мне на этот раз отделаться пятью тысячами драхм, но я готов был бы заплатить и вдвое, если бы был уверен, что превзойду воспитателя павлинов Пирилампа, желающего одержать победу с трагедией ненавистника женщин Эврипида. Софокл уже знает, а ты еще нет, любезный Полос, что уже сделал этот человек, чтобы добиться победы. Сначала он хотел подкупить архонта, потом старался отбить у меня лучших хористов, затем подкупал начальника хора, чтобы он небрежно исполнял свои обязанности. Всего этого ему было недостаточно: когда мои украшения и роскошные костюмы для хора были готовы, этот человек отправился к мастеру, который их приготовил и хотел заставить его перепродать ему костюмы. Когда последний не согласился, то Пириламп приказал рабам схватить его и угрожал ночью поджечь его дом со всем, что в нем есть. Вот как ведет себя Пириламп!
В ответ на эти слова Полос патетически пропел:
Не бойся дорогой,
На небе есть еще Зевес,
Который видит все и мудро управляет.
— Вообще говоря, — продолжал Полос, понижая тон, — я знаю этого человека очень хорошо. О, Гиппоникос, ты думаешь, что можешь сообщить мне о нем что-нибудь новое, но я сам могу рассказать тебе то, чего ты не знаешь: какие средства он употреблял, чтобы заставить меня отказаться от участия в трагедии Софокла. Он обещал мне прибавить большую сумму к общественной плате за мое участие, если я соглашусь играть в трагедии Эврипида. Я же поступил, как Филоктет с хитроумным Одиссеем.
— Благодарю богов, Полос, — сказал Гиппоникос, — что такой человек, как ты, остался верен нам, так как хор может быть безупречен, но если авторы никуда не годятся, то афиняне будут свистать и кричать.
— А я благодарю богов, — сказал Полос, — что хор Софокла достался тебе, Гиппоникос, потому, что как бы ни были хороши актеры, но если хор недостаточно блестящ, то афиняне стучат руками и ногами и заглушают пьесу.
В это время в дом вошли двое новых посетителей, то были актеры Деметрий и Каллипид. Они были любезно приняты Гиппоникосом и обменялись приветствиями с Полосом, с которым уже много раз встречались на подмостках в трагедиях Софокла.
— Теперь я вижу в моем доме собравшимся все, что должно обеспечить победу «Антигоне», — заметил Гиппоникос.
— Упражнение хора, — сказал Софокл актерам, — уже давно началось. Гиппоникос с нетерпением ожидал вас, наконец вы здесь, и мы немедленно приступим к раздаче ролей. Сначала идет роль Антигоны, которую, само собой разумеется, возьмет Полос… Но, — перебил он сам себя, обращаясь к Полосу, — скажи мне, слышал ли ты о прекрасной милезианке Аспазии?
И когда последний отвечал утвердительно, поэт продолжал:
— Если бы мы захотели послушаться этой милезианки, любезный Полос, то я должен был бы просить архонта дозволить мне взять женщину для роли Антигоны. У меня был с ней небольшой спор, в котором она сильно порицала наше обыкновение отдавать женские роли мужчинам и утверждала, что женщине следует дозволить выступать на подмостках. Напрасно ссылался я на маски, которые скрывают лицо и громадное пространство театра…