Стать старшим в Гнилом доме — это здорово, но справлюсь ли без Луки? Тот не просто мог дать в рыло, он ещё и умел договариваться. У него — репутация. А я — второй номер, вечно на подхвате. Ещё и не вор. Меня точно продавить попробуют. Сам Бажен и попробует. Придётся прыгнуть выше головы. Будет непросто.
И вот ещё вопрос — перебираться ли в комнатушку Луки или остаться в своей? Я тут давно обжился, но там есть окно. Может, предложить переселиться туда Рыжуле?
Так или иначе, но мысли неизменно возвращались к девчонке, а потом я ненадолго забывался беспокойной полудрёмой, вновь просыпался и опять начинал пялиться в потолок.
Нервы — ни к чёрту.
Встал рано, куда раньше необходимого, просто совсем уж маетно сделалось на душе. Оделся, напился, умылся, отодвинул запорный брус и растолкал Хрипа.
— Запри за мной, — тихонько шепнул ему и спустился с ботинками в руках на первый этаж.
Выглянул на улицу, постоял, прислушиваясь и принюхиваясь. Щебетали птахи, и брехали где-то вдалеке собаки, тянуло откуда-то дымком, но и только. Никакого намёка на мерзкую стылость. Утро как утро.
Увы, вскоре вся эта благость отправилась прямиком псу под хвост. Стоило лишь мне выбраться с болота, миновать подтопленную улочку и вывернуть к сараям, как сразу углядел непонятную суету. Негромко переговаривались замершие поодаль местные мужики, выискивали что-то в траве сурового вида дядьки в невзрачных зеленовато-серых куртках, просторных штанах и высоких кожаных сапогах — все, как один, с ног до головы обвешанные оружием, здесь же натягивали поводки здоровенные волкодавы. У накрытого дерюгой тела — точно ведь тела! — о чём-то толковали настоятель нашей церквушки, незнакомый мне священник и непонятный тип, на шее которого серебрилась цепь то ли с бляхой, то ли с крупным медальоном.
Разумеется, тёрлись поблизости и пацаны. Я приметил знакомцев с соседней улочки, к ним и подошёл. Ничего даже спрашивать не пришлось, на меня всё так прямо сразу и вывалили.
— Зырь, Серый, старуху из углового дома демон порвал!
— Она корову доить пошла, а он ей башку открутил!
— Да не бреши! Не оторвал он ничего, просто удавил. Тятька сам ожоги от ладоней на шее видел!
— Вот ты врать горазд! Когда твой батька пришёл, её уже дерюгой накрыли!
— Да это он из церкви вернулся! За попом кто бегал, а?
— Ой, сейчас собак спустят!
— Не спустят, так поведут. А то их без стрельцов демон порвёт!
Я едва успел вставить вопрос:
— Это кто вообще?
— Дьяк с Холма ватагу охотников за головами привёл. Им без разницы на кого охотиться: на душегубов или демонов! Серьёзные дядьки!
И вот с этим было не поспорить: у каждого ватажника помимо короткой сабли или топора имелся карабин и револьвер, а один и вовсе оказался тайнознатцем. Он заранее начал выписывать замысловатые петли волшебным жезлом, и на меня повеяло отголосками непонятного жара. Пацаны рты от изумления пооткрывали.
— На болото не лезьте! — повысив голос, объявил дьяк. — Старуху одержимый загубил, там ему делать нечего. Проверяйте чердаки, подвалы, сараи и вообще все укромные закутки, где можно от солнечного света на день схорониться. Ну да не мне вас учить!
— Тю-у-у! — протянул кто-то из босяков. — Не демон, а одержимый!
— Видать, приблудный дух в кого-то вселился, — предположил другой.
— Айда за ними! — позвал всех третий.
Я бы и сам с превеликим интересом понаблюдал, как охотники за головами затравят одержимого, но и волкодавы поглядывали на меня как-то очень уж недобро, и в церковь Серых святых пора было топать. Там я всё утро следил за свечами, а ещё пытался, пытался и пытался втянуть в себя тепло, коим представлялась мне энергия неба. Втянуть, прогнать по себе, вытолкнуть обратно. И — смог, пусть и только под самый конец заутрени. Сперва ощутил прилив бодрости, даже перестала болеть голова, а потом перед глазами замелькали серые точки, и начали подгибаться колени. Такое впечатление — в одного баржу с углём разгрузил. Аж пропотел весь, и от свечного дыма замутило.
Но — смог. А это главное.
Удержаться старшим в Гнилом доме будет непросто. А вот если подготовлюсь и быстренько пройду тот драный ритуал очищения, тогда — другое дело. С адептом шутки шутить поостерегутся. Не наши, с нашими и так столкуюсь, чужие не полезут. Бажен-то забесплатно и палец о палец не ударит, не станет по доброте душевной прикрывать, а общак пуст.
После службы меня покормили, но уж лучше бы отказался и восвояси отправился. В столовой подсел и завёл пустой вроде бы разговор дьячок, но не пустой то был разговор, вовсе нет. На Заречной стороне всяких хитрованов хватает — и бродячие проповедники захаживают, и вербовщики всех мастей. Одни свежее мясо в бордели ищут, другие на рисковые дела простофиль подбирают, насмотрелся. Ухватки у всех одни: вот так поговоришь по душам и сам не заметишь, как на крючке окажешься.
Я принимать постриг не собирался, поэтому всё больше отмалчивался. Быстренько выхлебал жиденькую баланду, доел хлеб и ушёл. Мелькнула шальная мыслишка сделать крюк и полюбоваться на витраж с огнедревом, но выкинул её из головы и потопал домой.
У Чёрного моста, как обычно, крутился Угорь с босяками, останавливать меня он не стал, лишь пристроился сбоку и зашагал нога в ногу.
— Слышь, Серый! Чумазого и вправду купили, чтобы лёг?
Я остановился и недоумённо нахмурился.
— На кой?
— Купили-то? Чтобы Лех на ставках заработал.
— Да какие там ставки на двух босяков! — рассмеялся я. — Добран, поди, придумал? Оторвёт ему Лех за такое голову!
— Да почему сразу Добран? — насупился Угорь. — Люди говорят.
— Собака лает, ветер носит! — бросил я и потопал дальше.
Не могу сказать, будто настроение совсем уж испортилось, но глухое раздражение в душе определённо заворочалось. Сначала из-за профуканной Лукой ставки в полной мере себя победителем не прочувствовал, теперь эти слухи. Бесит!
Дождя не было уже несколько дней кряду, грязь просохла, и прохожие больше не толкались на протянувшихся вдоль дорог деревянных мостках, зато собирались тут и там на перекрёстках. Горожане о чём-то возбуждённо судили да рядили, у многих мужиков при себе были крепкие палки. Несколько раз попадались на глаза толковавшие с жителями подручные Барона.
Да оно и понятно: шутка ли — одержимый завёлся!
На моей памяти такое пару раз только и случалось, да и то обходилось без жертв. А теперь, даже если охотники за головами эту погань изничтожат, люди долго ещё при каждом шорохе вздрагивать будут.
Так-то у нас и нечисть изредка заводится, и даже неупокоенный невесть откуда в прошлом году забрёл. Но приблудных духов настоятель церкви Чарослова Бесталанного изгоняет, а ходячего мертвеца плотники топорами на куски порубали. Одержимый — совсем другое дело. Тварь с каждой выпитой жизнью сильнее становиться будет.
Первым делом я наведался на базар. Там мы с Хватом на пару затеяли игру в пристенок и успели облегчить карманы босяков грошей на пятнадцать, прежде чем один из лопухов полез в драку и нас прогнал привлечённый шумом и гамом охранник.
Лёгкие деньги? Да как сказать!
И проиграться можно, и босяки скандалить начинают, чуть что не по-ихнему. А если ещё и Сивого с Гнётом для поддержки подтягивать, то на брата всего ничего выходить станет. Уж лучше бы обувь чистил. Там-то заточкой в бок не получить.
Подумал об этом, когда у ворот заслышал ругань и злые крики, а следом завизжали тётки. Поспешил на шум и успел заметить улепётывающих со всех ног босяков. Выскочившие на пятачок базарные охранники их преследовать не стали, лавочники и прочий люд тоже угомонились и начали расходиться, только несколько кумушек сгрудились у кровавых пятен на земле и живо обсуждали недавнее происшествие.
— Чего тут? — спросил я Кудрявого.
— Гороховские со ждановскими схлестнулись, — пояснил тот. — Филю крепко подрезали, еле ушёл.
Судя по протянувшейся к ближайшему переулку цепочке кровавых отметин, порез и вправду был серьёзней некуда, вот и мелькнула мысль, что всё у меня было просто-таки замечательно, пока чисткой обуви промышлял. О-хо-хо…
После базара я заглянул к двоюродному братцу, вручил ему деньгу и битый час вникал в премудрости завитков, коими выводились и соединялись между собой прописные буквицы. Потом двинул в Гнилой дом, а только повернул к подтопленной улочке и сразу прибавил шаг: у сараев на краю болота Лука о чём-то толковал с тремя черноволосыми и кудрявыми типами в красных рубахах, расписных жилетках, просторных штанах и кожаных полусапожках.
Фургонщики!
Ох ты чёрт! Видать, скрипач нажаловался!
Впрочем, пока что на крик и ругань никто не срывался, да ещё за разговором следил лузгавший семечки Сыч, а чуть поодаль расселись на брёвнышке босяки из Соломенного переулка. Чужаков на Заречной стороне всем миром бьют, случится драка — подсобят. Вот только где фургонщик, там и нож, а эта троица на хлюпика-скрипача нисколько не походила. Двое молодых были жилистыми и резкими, а дядька средних лет, шевелюру и курчавую бородку которого уже тронула седина, хоть и набрал вес, но шириной плеч и мускулистыми руками напоминал кузнеца.
— Да как не видел⁈ — рыкнул фургонщик на Луку, когда я подошёл и встал рядом. — Он вашу девку увести собирался!
Увести? Вот тебе и лучшие подмостки Поднебесья!
Меня будто что-то толкнуло изнутри, и я опередил подбиравшего слова Луку, резко бросив:
— Кому девка, а кому сестра!
Один из молодых немедленно шикнул на меня:
— Умолкни, щегол!
— Кому щегол, а кому и оброк плачу!
Рука парня скользнула под жилетку, но седой одёрнул его, а мне пригрозил:
— Побольше уважения! За иные слова языки отрезают!
Я оттёр плечом Луку и оскалился.
— Точно хочешь об уважении поговорить? Пришли к нам без приглашения, назвали меня щеглом, нашу сестру — девкой, ещё и увести её хотели, будто кобылу украсть! Может, старших нас рассудить попросим?
Молодчики напряглись, на лице седобородого дядьки заиграли желваки, он даже быстро огляделся по сторонам, но в итоге всё же сдал назад.