– Учись, Зигвульф, – шепнул мне Павел. – Вот тебе полезный урок по мастерству взлома.
Теодор позволил себе скупую улыбку:
– Польза от него есть только тогда, когда двери малость неровные.
Отпустив один конец шнурка, он вытянул его на себя.
Через disabitato мы двинулись в обратный путь, стараясь сохранять непринужденность шага. Проводив нас почти до места, Теодор засобирался домой. Павел напоследок посулил ему надбавку.
– Как славно он сработал с засовом! – похвально отозвался он о своем подручном. – Альбин, вернувшись домой, обнаружит пропажу, но не увидит следов нашего вторжения и решит, что его тайник обнаружили слуги и решили поживиться. Возможно, он даже учинит над ними дознание, но они, как один, поклянутся ему в своей невиновности. Это лишь сдобрит нашу таинственную историю специями.
Я дождался, пока мы вернемся к Павлу в дом и окажемся в его кабинете, и уже тогда, закрыв за собою дверь, озвучил мысль, что постепенно обретала очертания в моем уме:
– Вероятно, Альбин, во избежание неудобных вопросов о засаде на Папу, наведался к торговцам краденым и выкупил свой нагрудный крест, который затем возвратил аркарию. У Церкви он уже и без того подворовывал, так что не хотел лишний раз привлекать к себе внимание.
– То, что он вор, это налицо, – кивнул Павел. – Но у меня есть подозрение, что все здесь гораздо глубже.
– В смысле нападения на Папу Льва?
– Все трое, попавшие в наше поле зрения, имели свободный доступ к папской сокровищнице: Пасхалий с Кампулом при Папе Адриане, а затем вот Альбин при Льве.
– Ты полагаешь, что между ними может быть некий сговор?
– Я бы не удивился, – с циничной усмешкой ответил мой друг.
– Звучит как-то несуразно, – усомнился я. – Кампул с Пасхалием принадлежат к партии, ратующей за низложение нынешнего Папы. Альбин же, наоборот, принадлежит к числу их противников. Он ставленник Льва, и, случись что, вместе с ним уйдет и он.
– Это головоломка, о которой ты мог бы поведать архиепископу Арну: пускай он и выискивает ответ, – сухо определил Павел.
Он развернул ткань, в которой нес золотую чашу и сосуд с образом победоносного всадника, и поставил оба предмета на стол.
– Пожалуй, тебе настало время представить ему доклад в личном порядке, а с собою взять эту вот посудину с кровожадным воином, – посоветовал мой товарищ. – Расскажи доброму архиепископу, где ты ее нашел, а также донеси, что в Риме пахнет чем-то весьма скверным.
– А чаша? Что ты с ней думаешь делать?
– Ее я попридержу и покажу кое-кому из своих людей среди торговцев краденым. Если им предлагалась эта вещь или что-нибудь ей подобное, то это могло бы вывести нас на загадочную Меховую Шляпу, который нанял шайку Гавино, или на кого-нибудь из его высокопоставленных сообщников.
Он указал на сосуд и добавил:
– Я и понятия не имел, что среди аваров есть ювелиры, способные на такое. Несомненно, эта вещь была изготовлена в ознаменование какой-то важной победы, одержанной этим самым всадником.
– Интересно, кто бы это мог быть, – сказал я.
Павел пожал плечами:
– Да кто ж про то знает! Это событие могло иметь место десятилетия назад. Хотя сам предмет смотрится отнюдь не старинным.
Мой друг дыхнул на золотую поверхность, потер ее рукавом и поднял на свет, вглядываясь в гравировку.
– Что ты там ищешь? – полюбопытствовал я.
– Что-нибудь, указывающее на создателя этой вещи, – сказал он, поворачивая вещь под разными углами. – Его клеймо. Это работа истинного мастера своего дела. Даже варвару авару достало бы ума поставить на ней какую-нибудь личную метку, пускай хотя бы крохотную и в каком-нибудь укромном месте. – Он удовлетворенно хмыкнул: – Ну вот, я так и думал: вот она, метка! Напоминает значки, что в ходу у вас, северян. Быть может, ты углядишь в ней какой-нибудь смысл?
Он передал мне кувшин:
– Буквы внутри обода подставки, так что, когда вещь ставится на стол, их не видно.
Я не сразу, но разглядел найденную Павлом надпись, а также понял, почему он упомянул письмо севера. Буквы действительно напоминали руны.
– Они тебе о чем-нибудь говорят? – спросил меня друг.
Я покрутил сосуд так и эдак, пытаясь более внятно разглядеть те литеры. Всего их было пять – таких мелких, что сложно и разобрать.
– Не так-то просто их разглядеть, – сказал я. – Если бы их выписать покрупнее, то, может, был бы толк.
Павел поднес мне со стола стиль и вощеную дощечку, и я перерисовал эти буквы, а закончив, оглядел их на воске, но без особого успеха.
– Мой отец разбирался в старых письменах и заставил меня в детстве выучить руническую азбуку. Но с практической целью я ее никогда не использовал, – признался я. – Так что литеры мне толком ни о чем не говорят. Хотя в целом это слово видится мне как lagiz — одна литера напоминает L, а последняя похожа на нашу Z.
– Ну вот, еще одна загадка насчет нашего царственного воина, – заметил хозяин дома. – Так что когда ты вернешься в Падерборн, то, может, найдешь при дворе короля Карла кого-нибудь, способного их перевести. Насколько мне известно, король окружил там себя обществом ученых мужей.
– Честно говоря, я думал подзадержаться в Риме, – нехотя вздохнул я, – помочь тебе с твоими расспросами.
Друг удостоил меня косого взгляда, многозначительно при этом нахмурившись.
– Зигвульф, мы имеем дело с людьми жестокими и безжалостными. Если то твое небольшое приключение в трущобах дойдет до кого надо, то они могут уяснить, кто ты такой и зачем прибыл в Рим. А потом принять меры, чтобы ответ своему хозяину ты не доставил никогда.
Глава 6
В Падерборн я возвратился той порой, когда здешние селяне берут в руки серпы и целыми семьями не разгибаются в полях, занимаясь жатвой. Долгие погожие дни и сухой ветерок сулили в этом году небывалый урожай. Столь же солнечный настрой царил и при дворе короля Карла, поскольку стоял pinguedo — время «жировки», когда свой наибольший вес набирают самцы благородных оленей. Карл, что ни день, столько времени проводил среди своих гончих и охотников, что обычное течение его дел со стремительного замедлилось до вялотекущего. Папа Лев со своей свитой мог бы уже пуститься в обратный путь к себе в Рим, но все еще был вынужден околачиваться в Падерборне, ожидая королевского соизволения отправляться в дорогу.
– Ну, так что ты мне имеешь сообщить? – грубовато и коротко спросил меня архиепископ Арн.
Он был в охотничьей одежде – королевским советникам тоже вменялось участие в охоте, – а в свою рабочую комнату нагрянул, чтобы разделаться со скопившейся на столе грудой бумаг и пергаментов. От архиепископа пахло кожей, звериной кровью и конским потом.
– На Папу Льва напали бандиты-наемники, – стараясь говорить коротко и четко, взялся докладывать я. – Нанимателями, скорее всего, были люди из римской знати, у которых Папа на своем троне вызывает недовольство. Некоторые из высокопоставленных особ в папском окружении знали о нападении заранее и были так или иначе причастны к заговору.
– Имена? – воззрился из-под кустистых бровей Арн.
– Точные имена этих лиц сейчас пытается установить мой человек в Риме. Пока из числа священнослужителей можно назвать двоих: один – примицерий Пасхалий, а второй – главный казначей по имени Кампул.
Глаза архиепископа зажглись интересом. Он повернулся к своему секретарю, который сидел в углу и делал пометки по ходу моего доклада.
– Проверь донесения из Рима, – скомандовал он.
Тот вскочил на ноги и начал перебирать документы в плоском коробе с крышкой, стоящем возле стола. Вытянув три или четыре страницы, он поместил их перед архиепископом, после чего возвратился в свой угол и сел в готовности продолжать записи.
Арн быстро ознакомился с документами.
– Я так и думал. Эти письма пришли из Рима за последнюю пару лет и содержат сетования насчет Льва и его окружения. Среди подписантов частенько значатся именно Кампул с Пасхалием. – Он поднял глаза, уставившись на меня долгим колючим взглядом. – Можешь ли ты доказать их причастность к нападению?
– Я допросил одного из преступников, мелкого разбойника по имени Гавино. Его свидетельства четко указывают именно на этих священнослужителей.
– Еще что-нибудь? – с недоверчивой гримасой усмехнулся Арн.
Я полез в сумку, что была при мне, и, вынув оттуда золотой сосуд с изображением царственного воина, поставил его перед архиепископом.
– А это какое отношение имеет к дознанию? – резко спросил тот.
– Быть может, и никакого, мой господин. Но эта вещь из дома весьма высокопоставленного человека из папского окружения, который тоже присутствовал в момент нападения на Льва.
– Кто он – Кампул? Пасхалий?
– Нет. Он папский распорядитель двора.
Вид у Арна сделался озадаченный.
– Та смутная личность, что всюду тенью семенит за Львом? Со следами от дубины на лице?
– Да, мой господин, это именно он. Его звать Альбин.
Мой собеседник подался вперед, взял сосуд и изучил изображение всадника в кольчуге, тащащего за волосы своего беспомощного пленника.
– Где ты это раздобыл?
– Для этого оказалось необходимым проникнуть к Альбину в дом. Мой человек в Риме искал возможную связь с заговором против Папы Льва. В том доме мы обнаружили тайник со множеством ценных вещей.
– Ты сказал «мы»?
– Я подумал, что мой господин предпочтет своими глазами взглянуть на одну из этих находок.
Архиепископ негромко хмыкнул. Невозможно было сказать, доволен ли он тем, что я проделал. Кувшин он все еще не выпускал из рук, вращая в своих лапищах и осматривая со всех углов.
– Ну а связь между этим и нападением на Льва? – задал он новый вопрос.
– Сосуд происходит из того же источника, что и плата преступникам: из сокровищ аваров. А сама по себе вещь уникальна.
Арн перевернул сосуд вверх дном. Глаза его были остры и сразу же заметили метку мастера. Как и бывший номенклатор, он принял их за руны и попытался прочесть без посторонней помощи. Видно было, как губы его шевелятся в попытке их сложить, но успехом его попытка тоже не увенчалась.