Тычок в ребра заставил меня опомниться. Мой сопроводитель добивался, чтобы я смотрел впрямую на кагана. Аварский правитель указывал на меня пальцем и вместе с тем что-то говорил сидящему рядом малышу-посланнику. Тот вежливо кивал, и его манерность меня впечатляла. Судя по всему, он понимал язык аваров. Они обменивались фразами еще несколько минут, и по ходу этого разговора посланник несколько раз поглядел на меня с абсолютно отрешенным лицом. Ну а я стоял, где стоял, ожидая, что меня подзовут.
Однако этого не произошло. По окончании разговора каган небрежно махнул в мою сторону рукой: мол, увести. Сопроводитель, не мешкая, вывел меня на улицу. От отчаяния и горькой, уничижительной иронии к самому себе я готов был расплакаться. Кто ты есть, думал я, и кем ты стал теперь? При этом я нутром чуял, что виденный мною золотой сосуд был парой тому, что уплыл из Падерборна. И если бы я мог каким-то образом завладеть им и доставить его архиепископу Арну, то моя миссия оказалась бы выполненной. Но что такое мечты в сравнении с действительностью? Призрачный туман. Может статься, что свободы мне не видать вовек. И жизнь свою я закончу прислужником у аваров, отвергнутый и забытый окружающим миром. Невыносимая тошнота безвременья снедала меня.
Когда наутро я выходил из лачуги с пустой бадьей, настроение мое было по-прежнему сумрачным. К несказанному удивлению, снаружи на улице меня дожидался тот коротышка-посланник. Одет он был столь же прихотливо, как и на вчерашнем пиру, только теперь на нем был плащ с лисьим воротником и парчовый берет с оторочкой. Стоял посланник без сопровождения.
– Если у тебя есть пара свободных минут, мы могли бы перемолвиться словом, – сказал он на отменном франкском, нежно и чуточку загадочно улыбаясь.
На секунду я оцепенел, но быстро собрался с мыслями.
– Уж чего, а времени у меня предостаточно, – ответил я с гордым безразличием, а сам поспешил открыть перед ним дверь.
Войдя, он учтиво поклонился Фаранак, глянувшей на него подозрительно и вместе с тем с любопытством. Мне хватило начатков аварского, чтобы понять смысл его слов:
– Почтенная госпожа, буду благодарен, если ты позволишь мне поговорить с твоим слугой.
Сомнительно, чтобы старуха по своей глухоте его расслышала. Он же в ответ лишь с надменной резкостью втянул ноздрями воздух и, повернувшись ко мне, сказал:
– Имя мое Никифор. Я посланник Ее величества императрицы Ирины к Кайяму, кагану аваров. – Сделав паузу, он насмешливо и внимательно оглядел убогую комнатушку. – Каган Кайям утверждает, что Его величество король Карл послал тебя сюда чинить беды.
– Каган Кайям заблуждается, – резко ответил я.
Мне было любопытно, для чего этот человек все-таки явился. Ирине, императрице Константинополя и повелительнице греков, до моей скромной персоны вряд ли есть дело, а разочарований с меня хватит.
– Каган убежден в обратном, – с вежливым достоинством осадил меня Никифор. – Он говорит, что ты был застигнут с большим количеством золота и картами аварских укреплений. Он считает, что деньги предназначались для оплаты восстания, а то и для найма возможного убийцы.
– Жизни кагана я не угрожал ничем, – сказал я, не пытаясь скрывать недоверия к этому коротышке-греку. – Судя по тому, что он никому не позволяет носить при себе оружия, врагов у него достаточно и без меня. Так что множить их число я не собирался.
Посланник с примирительной улыбкой развел руками:
– Прошу понять меня правильно. Прошлой ночью каган мне заявлял, что не прочь подвергнуть тебя пыткам. Так он надеется установить, к кому именно из аварских вождей ты думал обратиться с теми деньгами. Я-то думал, что смогу его переубедить.
Во мне, сковывая дыхание, взрастал душный страх.
– Король меня никуда не посылал. Указания мне давал Арн, – рассказал я гостю.
– Архиепископ Зальцбургский?
Я кивнул, в очередной раз впечатленный осведомленностью греческого посланника.
– И что же добряк архиепископ приказал тебе сделать с этими деньгами? – нежно вопросил он. – Чтобы воздействовать на кагана, мое объяснение должно быть убедительным.
Что же в самом деле ему ответить? Я знал, что архиепископ Арн намеревался как-то выставить этот сосуд против папского распорядителя Альбина, но, как и почему, мне было невдомек. По каким-то причинам за обладание тем сосудом гибли люди.
– Все те деньги были золотыми монетами. Их предполагалось переплавить для изготовления столовой утвари. Как я и сказал кагану, выполнить такие изделия под силу лишь аварским мастерам, – повторил я свою легенду, хотя, отвечая, заранее знал, что объяснение мое слабо и расплывчато.
Неверие в глазах Никифора мелькнуло лишь на миг – в следующую секунду он уже владел собой.
– А зачем она ему, та столовая утварь? – чуть насмешливо улыбнулся он. – Ну не в алтарь же? Я слышал, что нрава архиепископ довольно бесхитростного, но ведь не настолько, чтобы обращаться с заказом к ремесленнику, да еще языческому?
– А может, он хотел преподнести кагану подарок? – заартачился я. – Арн, как известно, отвечает за обращение аваров в христианство. Может, он таким образом изыскивает возможность установить с каганом добрососедство?
Прозвучало это опять же неестественно, но мною двигало ощущение, что чем меньше вести речь о сосуде с воином, тем лучше.
Между тем Никифор не отставал:
– А как должна была выглядеть та утварь?
– Чаша или кувшин, с образом конного воина. Который тащит за волосы пленного врага.
Глаза грека чутко сузились. Уже в который раз я подивился быстроте его мысли.
– В таком случае Арн не так сметлив, как мне казалось. У кагана такой кувшин уже есть. Даже, может статься, не один, а целых два.
– Два?
– У аваров большая любовь ко всему па€рному, – сказал посланник. – Это мы в Константинополе усвоили уже давно. И подарки им посылаем непременно в парах: то пару белых лошадей, то пару девушек-близняшек, что танцуют и поют, ну и так далее.
Он прервался и направил на меня взгляд своих проницательных глаз:
– Я так полагаю, монеты, которые ты вез, – золотые солиды?
Я кивнул.
– Где же, интересно, архиепископ Арн мог их раздобыть? – якобы с недоумением спросил Никифор. – Прав ли я, полагая, что речь идет об аварском кладе и что именно по этой причине при тебе была зарисовка Хринга?
Он меня, можно сказать, поймал. Врасплох. Мое замешательство дало ему ответ.
– Если дело и впрямь дойдет до дознания, – заговорщически подмигнул грек, – то советую не упоминать людям кагана, откуда взялись те монеты.
Он искоса глянул на Фаранак.
– Знаешь, как она потеряла своего мужа?
Я помотал головой.
– При взятии Хринга, – сказал мой новый знакомый.
С этими словами он подошел к двери и удалился, оставив меня стоять в полумраке и полной растерянности.
Само собой, после этого я был как на иголках. И немудрено: ведь в любую минуту меня могли схватить и поволочь к кагановым истязателям на дознание! А потому несколько дней спустя, завидев деловито шагающего к лачуге стражника, я испытал тошнотную мутную слабость. В это время я сидел на низенькой кровле лачуги, куда взобрался, чтобы ее подлатать, так как с весенней оттепелью там обнаружилась течь. Посмотрев на стражника сверху, я узнал в нем старшего дозорного, что четыре месяца назад взял нас с Беортриком в полон.
– Спускайся! – скомандовал он, глядя наверх. – Ты нужен!
Я ощутил, как по спине у меня скатывается холодная струйка пота. Если меня начнут допрашивать о моей миссии в Аварии, то при дознании логичней всего присутствие именно этого воина как свидетеля.
Когда я спустился на землю, он велел мне идти с ним, но при этом не сказал куда.
Мне хватило запаса аварских слов, чтобы объяснить, что очаг у Фаранак почти совсем угас, так что надо бы вначале подзапасти ей дров и хвороста.
– Некогда, – отмахнулся дозорный и двинулся прочь, не оглядываясь. Пришлось поспевать следом.
Мне представлялось, что целью визита Никифора было упредить меня, что предстоят допросы насчет золотых монет. Я отчаянно раздумывал, как мне построить рассказ при дознании. Уповать оставалось, пожалуй, лишь на то, что авары дадут мне проглядеть конфискованные ими записи, и тогда я разыщу ту копию метки золотых дел мастера, оставленной на сосуде с воином, – тот рунический символ, который я перерисовал в Риме. Тогда я смогу предъявить его как свидетельство, что в Аварию я прибыл единственно с целью разыскать того мастера, а солиды вез как материал для переплавки. На самом же деле единственной моей надеждой было то, что аварские дознаватели вызовут на допрос еще и Беортрика, а он выскажется в мою защиту. Но и это казалось маловероятным. Вероломный саксонец уже отверг в присутствии кагана свою осведомленность насчет цели моей миссии и теперь менять свои показания не будет ни за что. С мстительным и злым удовольствием я подумал: если Беортрик решит бросить меня один на один с моей участью, то за его предательство я отплачу тем же и расскажу аварам, что он принимал участие в той резне при взятии Хринга.
Авар, пришедший за мной, шагал размашисто и быстро. Утро выдалось тусклым и безрадостным, с хмурой свинцовой синью низкого неба. Воздух уже утратил свою зимнюю жесткость, и по бокам от тропы дотаивали острые хребты грязно-серых сугробов. Казалось, отовсюду сочится вода: на тропе ступить было некуда от мутных глинистых луж – или огибай, или шлепай прямо по ним. Вокруг слышалась людская речь, причем не только на аварском, но и на других наречиях, которых я не распознавал. Как видно, зимняя столица каганата была домом не только местным, но и заезжим кочевым племенам и народам. Так мы дошли до площадки перед срубом кагана, но, к моему удивлению, не остановились, а двинулись безостановочно дальше. Так далеко от лачуги Фаранак я еще не забирался, а потому понятия не имел, куда именно мы держим путь. Вскоре деревянные строения сменились раскидистым лабиринтом шатров, кибиток и хижин. По дороге мы миновали пустые стойла и загоны для скота, где земля была взбита в слякотную жижу. Видимо, авары уже частично выгнали свои табуны и стада на весенние пастбища.