Анисимов прошел за ограждение и подошел к трупу. Он невольно стиснул зубы от нахлынувшей боли. То, что еще несколько часов назад представляло собой объект его вожделения, теперь лежало на грязной земле в углу сквера. Ни одна деталь ее внешности не связывала ее с миром живых. Слово «красота» к ней было больше неприменимо, теперь это была всего лишь груда белков, которые через каких-то несколько часов подвергнутся безжалостному процессу разложения. Длинные русые волосы, что еще совсем недавно пленили его воображение, теперь, свалявшись, лежали на земле, склеенные грязью. Светлое платье, слегка задравшись выше колен, было в темных каплях, словно до него дотрагивались сотни мужских ладоней.
В лицо лучше не смотреть, оно было в крови, но, поддавшись какому-то любопытству, сродни разве что животному инстинкту, Анисимов сделал шаг вперед и заглянул в застывшие глаза. Чуть выше переносицы — пулевое отверстие. На щеках небольшие черные точки — пороховая гарь. Удивительное дело, но крови было не особенно много, возможно, потому, что девушка лежала на спине. Ее лицо выглядело безмятежным, скорее всего она даже не успела испугаться. Человек, подошедший к ней на расстояние вытянутой руки, был хорошо ей знаком, от него она не ожидала неприятностей. Даже если предположить, что она увидела, как поднимается рука со стволом, то скорее всего восприняла подобное как безобидную шутку, недостойную внимания.
А оно вот как обернулось.
Лицо Анисимова невольно приняло страдальческое выражение.
— Вот и я о том же, — сказал подошедший Мигунов, глянув на Анисимова. — Не знаю, как у нее складывалась личная жизнь, но девкой она была интересной. При ней нашли документы на имя Аллы Евгеньевны Шуховой, двадцати шести лет от роду. А теперь рассказывай, каким боком ты причастен ко всему этому.
— А как вы узнали, что я был с ней?
— Официант тебя признал. Оказывается, ты сюда частенько наведывался. Вот он и сказал, что вы вместе с ней и ушли.
— Ростовцеву об этом уже доложено?
— Разумеется… Такие вещи прокуратура каким-то образом всегда узнает раньше нас. Так что его присутствие здесь не случайно. Выглядишь ты неважнецки, хочу тебе сказать.
— Это вы про синяки, что ли?
— Синяки тоже… Но весь вид у тебя какой-то потрепанный. Извини меня, но ты сейчас напоминаешь использованный презерватив. Жалеть себя надо, а не шляться по сомнительным кабакам, где можно по башке получить. А если приспичило, то нужно ходить туда, где тебя хорошо знают и помогут выбраться из дерьма. У тебя, кажется, подруга симпатичная была. Разладилось?
Не самое подходящее место, чтобы обсуждать личные проблемы, но не будешь же делать замечания начальнику отдела.
Пожав плечами, Анисимов нехотя буркнул:
— Вроде того.
— Вот то-то и оно. Вот и ищешь по кабакам приключений оттого, что сперма в висках стучит. Советую завести тебе спокойную бабенку безо всяких предрассудков, желательно чистенькую. Чтобы, кроме тебя, у нее никого не было. Ну и наведывайся к ней по мере надобности. Учтешь пожелания?
— Учту, — снова буркнул Анисимов. — Давайте отойдем. Что-то не хочется мне исповедываться в этом месте. Хотя я ее не знал, но все-таки…
— Как скажешь, — легко согласился Мигунов и пролез под ленточку ограждения.
Для беседы они облюбовали небольшой сквер, расположенный неподалеку. С десяток деревьев, огороженных по периметру низеньким чугунным заборчиком, да три скамейки. Вот и все. Но иллюзия уединенности присутствовала. А самое главное — с этого места не было видно ни толпы, что окружала место убийства, ни Ростовцева. Спокойно здесь было.
— И как же тебя угораздило?
— А сам удивляюсь, — искренне ответил Анисимов. — У меня, конечно, были планы на вечер. Если честно… Подцепить какую-нибудь бабенку да провести с ней приятный вечер. К этому все и шло. Контакт я с ней установил быстро. Думаю, отведу в гостиницу, и мы займемся делом. А она мне говорит, что в гостинице может знакомых встретить, вот и предложила этим в машине заняться…
— А ты озорник, — сдержанно отметил Мигунов. — Видно, тебя нестандартная обстановка возбуждает.
— …А когда мы уже подошли к машине, так меня кто-то тюкнул чем-то тяжелым по затылку. Дальше я уже ничего не помню, а только очнулся на кладбище со связанными руками и заклеенным ртом.
— А все потому, что при виде хорошенькой женщины у тебя слюни потекли, как у какого-то малолетки. А ты всегда должен оперативником оставаться, даже тогда, когда на бабе лежишь.
— Они меня стали спрашивать о каком-то пакете. Я так ничего и не понял, что им нужно. Затем столкнули меня в яму и землей присыпали. Думал, живьем закопают. — При воспоминании о прошедшей ночи Анисимова внутренне передернуло. — Ну, ничего, обошлось, пришел домой, вымылся. Переоделся.
— Задал ты нам загадку. А сам-то что ты об этом думаешь?
— Честно говоря, чего-нибудь подобного я ожидал. Снилась мне накануне какая-то чертовщина.
— Я не о твоих ощущениях, — раздраженно отмахнулся полковник, — что ты думаешь по поводу факта нападения?
— Уже ничего не думаю. Устал думать… Голова трещит. Может быть, они ошиблись? Ничего ни о каких пакетах я не знаю. Так им и говорил. Похоже, они поверили.
Верхняя пуговица у Мигунова была расстегнута (он предпочитал носить рубашки и свитера), на шее поблескивала золотая цепочка. В качестве объекта наблюдения он облюбовал двух мужичков, которые, прислонившись к фонарному столбу, попивали пиво. На их лицах отчетливо отражался похмельный синдром, но после первых глотков живительного напитка в глазах отразилась благодать, и охотно верилось, что на земле не было сейчас более счастливых людей, чем эти двое.
— В таких вещах не бывает случайностей. Все это очень напоминает какое-то серьезное предупреждение. Ты им как-то мешаешь, вот поэтому они решили тебя устранить с помощью этой женщины.
— Вот только кто же они?
Мигунов развел руками:
— Ну, брат, вот это ты должен знать. Кстати, насколько я помню, ты ведь служил в спецподразделении «Скиф»?
Анисимов попытался сохранить невозмутимость. Об армейской жизни рассказывать он не любил, в ней имелось немало такого, что хотелось бы позабыть. Но частенько воспоминания выползали из подсознания в виде весьма впечатляющих образов. И тогда он просыпался в холодном поту от скрипа собственных зубов и долго не мог поверить, что лежит в комнате на кровати, а то, что он принимал за явь, — не более чем расшалившееся воображение.
В его армейской жизни было все неожиданно, включая призыв в спецназ. Из тридцати отобранных туда человек двадцать четыре происходили из семей потомственных охотников, выросших в тайге. А следовательно, генетически каждый из них обладал сверхчувствительным восприятием, которое не раз уберегало подразделение от неминуемых потерь.
После окончания училища в числе трех десятков выпускников он был направлен во Вьетнам перенимать опыт маскировки, которая делала местные подразделения почти невидимыми.
Это была первая запоминающаяся командировка, за которой вскоре последовала вторая, но в этот раз в Южную Америку. Из высокой башни, расположенной на горном перевале, нужно было вытащить одного нелегала. Своеобразный тест на выживание, который они сдали на «отлично». После этой операции через месяц их переправили в Замбию.
В общей сложности таких серьезных боевых операций было четырнадцать, каждую из которых он помнил в мельчайших деталях. Самой сложной была вылазка в Гималаи, где они в одежде местных жителей должны были прикрывать отход дипломатической миссии, неожиданно оказавшейся в центре разборки двух могущественных местных кланов. Тогда из двадцати четырех человек погибли пятеро. Это была одна из самых серьезных потерь.
Об этих операциях он не рассказывал даже самым близким. В офицерской книжке у него было написано, что пять лет он прослужил в ракетной части. Демобилизовавшись, Игорь долгое время старался не спать в присутствии посторонних, боясь, что воспоминания, свившие уютный уголок в подсознании, могут прорваться в сонном бреду.
Потом он был переведен на точку в ракетную часть, где прослужил еще полтора года, а незадолго до того, как вышел в отставку, дал подписку о сохранении государственной тайны. Надо признать, ему было что скрывать. В одном из пунктов документа, который он подписал, было написано, что в случае разглашения подробностей операций он будет уничтожен. Анисимов нервно сглотнул: а может, это привет от прежних сослуживцев, которым показалось, что он недостаточно ревностно хранит армейские секреты?
— Я никогда тебя не спрашивал, чем ты там занимался в «Скифе», — глуховатым голосом продолжил Мигунов. — Но мне кажется, что ты больше чем оператор на ракетной точке… А когда мне позвонили несколько человек, хлопоча о твоем трудоустройстве, я понял, что ты не совсем тот человек, за которого себя выдаешь. Признаюсь тебе честно, я даже отнесся к тебе с некоторой настороженностью. Думал, что наш отдел взяло под контроль ФСБ. А если так, значит, мы где-то не справляемся со своей работой и чего-то нарушили. А ты оказался ничего… своим человеком.
Игорь невольно улыбнулся. Полковник Мигунов никогда не разговаривал с ним столь откровенно. Значит, сейчас для этого у него имелись веские основания.
— И как же вы мне поверили?
— Я ведь тоже не без друзей, — многозначительно протянул Мигунов. — Пробил тебя как следует… Мне сказали, что за тобой ничего не числится и что тебе можно доверять.
— Спасибо.
— Так вот я к чему это… Не знаю, кем ты там был на самом деле, но для обыкновенного ракетчика ты слишком расторопный. Я хочу спросить, может, за тобой тянется какой-то хвост прежней жизни?
Анисимов отрицательно покачал головой:
— Не думаю… Я уже основательно позабыл о том периоде своей жизни. Это было как будто бы не со мной. Но ты все-таки не думаешь, что эту женщину убил я?
Мигунов усмехнулся:
— Разумеется, нет. Ты бы это сделал гораздо тоньше. К тому же ты слишком любишь женщин, чтобы их убивать.