Ассасины тщательно выбирали того, кто будет их жертвой. Некоторые авторы-сунниты предполагали, что они вели беспорядочную войну против всего мусульманского сообщества. «Хорошо известно и установлено, – пишет Хамдаллах Мустоуфи, – что батиниты [то есть исмаилиты], да получат они по заслугам, не упускают ни одного случая причинить вред мусульманам любым доступным им способом и считают, что получат за это богатое вознаграждение и щедрую компенсацию. Не совершать убийств своих жертв они считают большим грехом». Хамдаллах, который писал это в 1330 году, представляет более позднюю точку зрения, засоренную мифами и легендами, циркулировавшими в те времена.
Современные ассасинам источники и в Персии, и в Сирии предполагают, что террор исмаилитов был направлен на конкретных людей, осуществлялся с конкретными целями и, кроме некоторых совершенно исключительных взрывов насилия со стороны толпы, их отношения с соседями-суннитами были довольно обычными. Это кажется соответствующим действительности и в отношении исмаилитских меньшинств в городах, и в отношении правителей территорий исмаилитов в их делах с суннитами.
Жертвы ассасинов принадлежат к двум основным группам. В первую входят правители, военачальники и министры; во вторую – кади и другие религиозные сановники. Промежуточная группа, в которую входили городские префекты, тоже периодически пользовалась их вниманием. С несколькими исключениями их жертвами были мусульмане-сунниты. Обычно ассаси-ны не нападали на двунадесятников или других шиитов, а также не обращали свои ножи против местных христиан или иудеев. Было всего несколько нападений даже на крестоносцев в Сирии, и большинство из них, по-видимому, произошли после договоренности Синана с Саладином и союза Хасана с халифом.
Врагами для исмаилитов были правящие круги суннитов – политический и военный, чиновничий и религиозный. Убийства представителей истеблишмента должны были вселять страх, ослаблять и, в конечном счете, свергнуть его. Некоторые убийства были просто актами мести и предупреждения, такие как убийства суннитских священнослужителей, которые что-то сказали или сделали против них, в их собственных мечетях. Других жертв выбирали по более неотложным и более конкретным причинам; такими жертвами были командующие армиями, напавшими на исмаилитов, или жители цитаделей, которыми они хотели завладеть. Тактические и пропагандистские мотивы соединяются в убийствах видных деятелей, таких как великий визирь Низам аль-Мульк, двое халифов, и при покушениях на Саладина.
Гораздо труднее определить источник материального обеспечения исмаилитов. Большая его часть, вероятно, шла из сельских местностей. Главные опорные пункты исмаилитов находились в замках; наибольшего успеха исмаилиты достигали тогда, когда могли опереться на население окрестных деревень для оказания им материальной помощи, а также пополнения их рядов. И в Персии, и в Сирии эмиссары исмаилитов пытались укрепиться в регионах, где существовали старые традиции религиозных уклонов. Такие традиции поразительно живучи и еще кое-где сохранились. Некоторые религиозные произведения «нового проповедования» в противоположность сложному городскому интеллектуализму богословия Фатимидов демонстрируют многие магические черты, связанные с крестьянской религией.
Материальное обеспечение исмаилиты могли весьма эффективно получать в сельских и горных районах, но оно не было ограничено только ими. Ясно, что у исмаилитов были последователи и в городах, которые при необходимости оказывали осторожную помощь посланцам из замков, приступающим к своим миссиям. Иногда, как в Исфахане и Дамаске, они были достаточно сильны, чтобы открыто бороться за власть.
Обычно считают, что городские сторонники исмаилизма принадлежали к низшим слоям общества – ремесленникам и стоящему еще ниже их колеблющемуся беспокойному простонародью. Это предположение основывается на периодических упоминаниях деятельности исмаилитов-активистов именно такого социального происхождения и общей нехватке доказательств существования сочувствующих исмаилитам среди более состоятельных представителей общества, даже тех, которые оказались в невыгодном положении под властью суннитов-Сельджукидов. Есть много признаков существования симпатий исмаилитам среди шиитов-купцов и образованных людей, но они больше предпочитали пассивное несогласие двунадесятников радикальной подрывной деятельности исмаилитов.
Неизбежно многие лидеры и учителя исмаилитов были образованными горожанами. Хасан-и Саббах был из Рея и получил образование писца; Ибн Атташ был врачом, как и первый эмиссар Аламута в Сирии; Синан – школьным учителем и, по его собственному утверждению, выходцем из знатной семьи в Басре. И все же «новое проповедование» не обладало манящей интеллектуальной привлекательностью, которая соблазняла поэтов, философов и богословов раньше. С IX до XI века исмаилизм в своих разных формах был главной интеллектуальной силой в исламе, серьезным соперником в борьбе за умы и сердца верующих и даже добился симпатии такого высочайшего интеллектуала, как философ и ученый Авиценна (980—1037). В XII и XIII веках это уже не так ощутимо. После Насир-и Хосрова, который умер после 1087 года, в богословии исмаилизма нет уже крупной интеллектуальной личности, и даже его последователями были всего лишь крестьяне и горцы в отдаленных уголках. Под властью Хасан-и Саббаха и его преемников исмаилиты представляли собой огромную политическую, военную и общественную проблему для ислама суннитов, но уже не бросали интеллектуальный вызов. Их религия стала все больше и больше приобретать магические и эмоциональные черты, включая надежды на избавление и милленаристские надежды, связанные с культами обездоленных и колеблющихся людей. Богословие исмаилитов перестало быть и больше уже никогда не стало серьезной альтернативой новой ортодоксальности, которая главенствовала в интеллектуальной жизни мусульманских городов, хотя духовные концепции и позиции исмаилитов продолжали в завуалированной и косвенной форме влиять на персидский и турецкий мистицизм и поэзию, а элементы исмаилизма можно разглядеть в таких более поздних всплесках революционного мессианизма, как восстание дервишей в Турции в XV веке и бунт сторонников бабизма в Персии в XIX веке.
Есть еще один вопрос, который вынужден задать современный историк: что это означает? С религиозной точки зрения новое проповедование исмаилитов можно рассматривать как возрождение определенных милленаристских и антиномистских тенденций, которые периодически повторяются в исламе и имеют аналоги – а возможно, и предшественников – в других религиозных традициях. Но когда современный человек перестал ставить на первое место религию в своих собственных заботах и тревогах, то также перестал верить, что другие люди в другие времена вообще могли это делать, и начал заново изучать великие религиозные движения прошлого в поисках интереса и мотивов, приемлемых для современных умов.
Первая великая теория о «настоящем» значении мусульманской ереси была разработана графом де Гобино, отцом современного расизма. Для него шиизм представлял собой отклик индоевропейцев-персов на арабское господство, на ограничивающий семитизм арабского ислама. Для Европы XIX века, помешанной на проблемах национального конфликта и национальной свободы, такое объяснение казалось разумным и даже очевидным. Шиизм означал Персию, борющуюся против арабского и турецкого господства. Ассасины представляли собой форму воинственного национально-освободительного экстремизма, подобную террористическим тайным обществам в Италии и Македонии в XIX веке.
Развитие научных знаний, с одной стороны, и изменения в Европе – с другой привели в ХХ веке к некоторым модификациям в этой теории о расовом или национальном конфликте. Полученные знания показали, что шиизм в целом и исмаилизм в частности не были характерны исключительно для Персии. Эта секта зародилась в Ираке. Халифат Фатимидов добился главных успехов в Аравии, Северной Африке и Египте; и даже реформированный исмаилизм Хасан-и Саббаха хоть и был «запущен» в Персии персами, добился самой широкой поддержки в арабской Сирии и даже распространился среди туркоманских племен, которые мигрировали из Центральной Азии на Средний Восток. И в любом случае национальность уже не рассматривалась как достаточная основа для великих исторических движений.
В ряде исследований, первое из которых появилось в 1911 году, русский ученый В.В. Бартольд предложил другое объяснение. По его мнению, настоящим смыслом движения ассасинов была война замков против городов – последняя и, в конечном счете, безуспешная попытка сельской иранской аристократии оказать сопротивление новому городскому общественному порядку ислама. Доисламская Персия была рыцарским обществом, в которое город пришел как исламское новшество. Подобно баронам – и баронам-разбойникам – средневековой Европы землевладельцы-рыцари в Персии при поддержке сельского населения вели войну за свои замки с этим чуждым им и наступающим на них новым порядком.
Позднее русские ученые пересмотрели и усовершенствовали экономическое объяснение исмаилизма, данное Бартольдом. Исмаилиты были против не городов как таковых, в которых у них были сподвижники, а против определенных доминирующих элементов в этих городах – правителей, военной и гражданской аристократии, новых феодальных владык и официально привилегированных священнослужителей. Более того, исмаилиты не могли быть просто приравнены к старой знати. Они не наследовали свои замки, а захватывали их, а свою поддержку получали не столько от тех, кто все еще владел своими поместьями, сколько от тех, у кого они были отняты новыми владельцами – откупщиками, чиновниками и офицерами, которые получили от новых правителей в дар земли и доходы с них за счет мелкопоместного дворянства и крестьянства. Одни видят исмаилизм как реакционную идеологию, разработанную крупными феодальными магнатами с целью защиты своих привилегий от эгалитаризма суннитского ислама; другие – как изменяющийся в зависимости от обстоятельств ответ