Рассказ ее я мысленно выстроил в хронологическом порядке. Начался он с того момента, когда она обнаружила имена пяти жертв в списке Вэл. Клод Жильбер, Себастьян Арройо, Ганс Людвиг Мюллер, Прайс Бейдел-Фаулер, Джеффри Стрейчен. Все они были мертвы, все тем или иным образом были связаны с Парижем во время и после войны, все так или иначе имели отношение к Церкви. И все по какой-то пока неясной причине были важны для Вэл.
Элизабет пошла по ее следам и, как и Вэл, узнала о существовании ассасинов. Проследила всю их многовековую историю, вплоть до появления на политической сцене Муссолини в 20-е годы. Сумела привязать пятерых жертв из списка и их убийства к событиям Второй мировой войны. Здесь все совпадало — и сами убийства, и их обстоятельства, и документы. Все логично, но имелась одна весьма существенная неясность: какой мотив двигал убийцами по прошествии стольких лет?
Элизабет кивнула, когда я задал ей этот вопрос, потом сказала, что именно это возражение выдвинули и Санданато с Д'Амбрицци.
— Ну и что же ты им ответила?
— Но ведь это же очевидно, разве нет? Что могло подвигнуть представителей Церкви на убийства? Какова цена?... Выборы нового Папы, преемника Каллистия...
— Но при чем здесь эти пятеро и выборы нового Папы? — с добродушной улыбкой спросил ее Данн.
— Послушайте, я же не говорила, что у меня есть ответы на все вопросы. — В голосе ее звучало плохо скрываемое нетерпение. — Я просто задала вопросы, требующие ответов. Вы ни к чему не придете, если не сумеете правильно задать вопрос. Вэл часто это говорила. Все дело в вопросах, говорила она. А теперь я хотела бы вернуться к списку Вэл. Там было еще и шестое имя. И, похоже, человека под таким именем не существует вовсе. Мы ничего не смогли о нем узнать. К тому же после этого имени нет даты смерти. Считала ли Вэл, что он уже мертв? Или думала, что настал его черед умереть? Эрих Кесслер. Его имя Эрих Кесслер...
— Быть того не может! — возбужденно воскликнул я и взглянул на Данна. — Но как, черт побери, Вэл о нем узнала?
— Главное, что узнала, — ответил Данн. — Думаю, это понятно, почему они хотят убить и его тоже. Черт, Бен, он наверняка знает все!...
— Погодите минутку! Вы что же, знаете, кто он такой? — Элизабет явно воспарила духом. И выжидательно смотрела на нас. — Ну? Так кто он?
В таком духе и продолжался этот вечер, истории переплетались, накладывались одна на другую, развивались, потом вдруг вмешивался Данн и возвращал все к началу. И вскоре перед нами начала вырисовываться весьма тревожная картина.
Я сказал Элизабет, что, прежде чем приступить к моей истории, мы должны разобраться с известными ей сведениями и фактами, и она, поворчав немного, согласилась. Сейчас она была в точности такой же, как тогда, поздно вечером, в Принстоне, за кухонным столом, оживленная, возбужденная, полная решимости разобраться во всем. Тогда, несмотря на все трагические обстоятельства, предшествующие этим нашим посиделкам, мы на удивление славно провели вечер.
Она сообщила, что поделилась своими открытиями с Д'Амбрицци и его преданным теневым министром Санданато. Она доверилась им потому, что из всех служителей Церкви больше всего любила кардинала, бесконечно уважала его. И — тут зеленые кошачьи ее глаза блеснули гневом — они не приняли ее всерьез, напрочь отказались поверить в существование ассасинов, назвали их легендой, эдаким старым антикатолическим пугалом. Элизабет заходила к кардиналу дважды, и во второй раз Д'Амбрицци потерял терпение. Она рассердилась и решила ехать в Париж. Как и мы, вспомнила, что Вэл могла останавливаться в квартире у Локхарта... но несколько дней тому назад все круто изменилось. И после этого Д'Амбрицци начал принимать ее всерьез.
— И что же такое произошло несколько дней тому назад? — спросил я.
Но тут вмешался Данн. Призвал к терпению. Ему хотелось побольше узнать о том, что говорил Д'Амбрицци по поводу этого мистического зверя, ассасинов.
По словам Элизабет, кардинал считал все это старинной легендой, в основу которой легли какие-то жалкие крохи истины. А Бейдел-Фаулера назвал старым сумасшедшим. Он ни во что не верил, ни в пятерых убитых из списка Вэл, ни в то, что загадочные убийцы ставили своей целью уничтожить труды Бейдел-Фаулера. Мало ли что происходит на белом свете, люди гибнут каждый день. Между этими событиями нет никакой связи, никакого подтекста. Никаких ассасинов. И он никогда не слышал о человеке по имени Эрих Кесслер.
Данн вздохнул, отодвинул тарелку с тушеной говядиной, вытер уголки губ льняной салфеткой.
— Прискорбно слышать все это, — произнес он. — Нет, мне правда очень жаль. Но вы ведь вроде бы только что говорили, он наконец принял вас всерьез?
Элизабет кивнула.
— Да, именно. А уж что касается Вэл, то к ней он всегда прислушивался. И еще он знает, что я продолжаю исследования Вэл...
— Может, он тем самым просто пытался уберечь тебя от несчастья? — предположил я.
Она пожала плечами.
— Не знаю. Возможно, так оно и есть. Но я слишком хорошо знаю этого человека. Думаю, он говорил искренне и действительно пытался убедить меня бросить все это дело. Он бы не стал лгать, он слишком для этого меня уважает, уважает мою работу и все, что...
— Сестра, — решительно перебил ее отец Данн, — ни в коем случае не хочу вас обидеть, но вы заблуждаетесь. Д'Амбрицци — кардинал. И мы сейчас говорим о римской католической Церкви. — Он улыбнулся, на розовощеком лице появились лукавые морщинки. — Я говорю как священник и как исследователь Церкви. Возможно, Д'Амбрицци действительно вас любит. Охотно верю, что это именно так. Да и как вас не любить?... Но он ничуть не уважает ни вас, ни вашу работу. Вы женщина, это уже плохо. Вы монахиня, а это еще хуже. К тому же еще вы журналистка, обожающая задавать вопросы, совать свой нос в чужие дела, человек со своими принципами и нравственными стандартами... которым, увы, отвечают далеко не все люди на этом свете. И тут загорается красный свет, сестра. К тому же вы американка, еще хуже для вас, поскольку американцы не слишком прислушиваются к голосу разума. И его ложь вам была вполне естественной мерой предосторожности, он лгал вам чисто инстинктивно. Поверьте, вы враг таким людям, как Д'Амбрицци. Впрочем, сам я всегда любил этого старого негодяя... Она, не мигая, смотрела ему прямо в глаза.
— Да, я все понимаю. Но... лгать мне?...
— Сестра, он уже солгал.
— Докажите.
— Вам где-нибудь попадалось такое имя — Саймон? Саймон Виргиний?
— Да. У Бейдел-Фаулера.
— Д'Амбрицци знает об ассасинах куда как больше. Он знал, был близко знаком с Саймоном Виргинием, еще в Париже, во время войны... Саймон Виргиний — вымышленное имя священника, которого Папа Пий прислал в Париж...
— "Заговор Пия", — пробормотала она.
— Пий послал его в Париж к епископу Торричелли, организовать группу наемных убийц, которые должны были сотрудничать с нацистами и Церковью одновременно. Сделать все, чтобы оккупанты не узнали о связях Церкви с движением Сопротивления, делить награбленные у французских евреев сокровища, предметы искусства. И Саймон, кем бы он там ни был на самом деле, пытался помешать гестапо и эсэсовцам убивать людей, и...
— Откуда вы это знаете? — Голос ее слегка дрожал.
— Да оттуда, что Д'Амбрицци сам написал об этом, уже в Принстоне, после войны. Написал, потом спрятал рукопись, но потом ее нашли, и я все прочитал. Да, доложу вам это история! Правда, мы еще не поняли, зачем вообще он писал все это, но сомневаться в подлинности этих записей нет причин... Он написал, я прочел, сестра. Оттуда и знаю.
Какое-то время она сидела молча, прикусив губу, потом не спеша, не пропуская ни единой детали, принялась рассказывать нам о мужчине, священнике в сутане, священнике со страшным белым бельмом на глазу. Рассказала, как он пытался убить ее, как она защищалась, боролась, как он перелетел через перила балкона и разбился, упав на тротуар Виа Венето... Всего лишь раз прикусила губу, и все. Ни слез, ни бури эмоций, даже гнева не чувствовалось. Она просто поведала нам свою историю.
И, закончив, впервые за все время встретилась со мной взглядом.
— Думала я только об одном, — сказала она. — Почему Вэл? Почему именно ей не суждено было выжить? Как так получилось, что она не почувствовала опасности, не пыталась бороться с тем человеком в часовне?
— Потому что в часовне был другой человек, — ответил я. — Если бы в гости к тебе пожаловал Хорстман, ты тоже была бы мертва. Уж поверь мне. — Я сглотнул, во рту почему-то пересохло. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
— Хорстман? — удивленно спросила она. А потом добавила после паузы: — По чистой случайности внизу, на улице, оказался в тот момент монсеньер Санданато...
— Уж не следил ли за тобой, как влюбленный, готовый спеть серенаду под балконом? — с иронией заметил я.
— А вот это ты зря. Не вижу повода для шуток.
— Да не шучу я, успокойся, — ответил я. — Впрочем, это неважно. Продолжай.
— Не ссорьтесь, дети мои! — взмолился отец Данн.
— Санданато был внизу, когда все это произошло. Надо сказать, его очень волновали события последних недель.
И поводов было предостаточно: все эти убийства, болезнь Папы, частые ночные встречи Д'Амбрицци с Папой, все эти интриги вокруг выборов. Выглядел он просто ужасно, страшнее смерти, казалось, того гляди, произойдет нервный срыв. Той ночью он бесцельно бродил по улицам, чисто случайно оказался возле моего дома, даже подумывал ненадолго зайти и поговорить. Мы с ним вели долгие дискуссии о Церкви, ну, как я в свое время с Вэл, мы были готовы говорить об этом часами, даже поздней ночью...
— Да, конечно, — перебил ее я. — Как сейчас помню, насыщенная духовная жизнь, игры разума.
Она проигнорировала эту мою ремарку.
— Как бы там ни было, он услышал крик. Сперва не разобрался, в чем дело, но какая-то женщина, оказавшаяся поблизости, продолжала кричать и указывать куда-то вверх, в темноту... Священник, пытавшийся убить меня, он сорвался с балкона, полетел вниз... Ударился о крышу припаркованной у дома машины, отлетел, упал на асфальт, прямо на проезжую часть... — Она зябко поежилась. — Его переехали две или три машины. Почти ничего не осталось. Он был изуродован до полной неузнаваемости, личность установить не удалось... Может, он и не был никаким священником. Санданато тут же