Немного поразмыслив, Робер де Сабле решил использовать благословение папы и церковный статус, ведь при таких условиях сделать можно было многое. Церковь строго запрещала дачу денег в рост. Недостатка в желающих занять деньги не было, а вот одолжить их решались немногие – церковь в этом вопросе была непреклонна. На тот момент запрет обходили при помощи евреев – им христианский закон был не писан, вот они и давали деньги в долг. Но и евреям приходилось несладко; часто их просто грабили знатные сеньоры, а добиться правосудия удавалось не так уж часто.
Робер де Сабле поднял все свои связи и получил у папы право давать деньги в рост, поскольку прибыль шла на святое дело. И вскоре дело было поставлено на широкую ногу. Ведь отделения ордена были во множестве стран и городов, а подвалы с золотом охранялись и военной силой, и страхом святотатства.
Но главное – при таких условиях тамплиеры могли брать намного меньший процент. Евреи никогда не были уверены, что долг им вообще вернут, поэтому брали грабительские сорок процентов и даже более. Тамплиеры довольствовались ставкой в десять процентов, поэтому неудивительно, что их услуги вскоре стали более чем популярными, и в казну ордена хлынул золотой поток.
Кроме того, тамплиеры изобрели специальные чеки. Именно они решили проблему перевозки денег. Намного удобнее отдать деньги ордену, получить чек, зашить его в одежду и забрать по этому чеку свои деньги или драгоценные металлы в другом условленном месте. Это избавляло путешественников от грабежа разбойников, которых в то время было много. Для удостоверения личности на чек ставили отпечаток пальца вкладчика, а за пользование чеками брали небольшой налог.
Как раз хозяйственными проблемами и был занят Великий магистр по приезде в один из замков ордена, расположенный в Тире. В данный момент тамплиеры возводили крепость Мэтр Жак и укрепляли небольшой замок План близ Рамлы. Кроме того, они строили дороги, которые были намного лучшего качества, чем все другие, притом за проезд по ним не взималась плата. На разных отрезках дорог создавались комтурии, в которых можно было поесть, переночевать и обменять чеки на деньги. Дороги были охраняемые и путешественники, проезжая по ним, чувствовали себя защищенными. Все эти мероприятия требовали больших затрат и опытных строителей. Робер де Сабле очень надеялся на помощь в этом вопросе и бальи города Бернара дю Тампля…
Покинув кладбище, Вилк направился в сторону базара.
Он уже и думать забыл о четверых сарацинах, которые о чем-то совещались возле большой гробницы. Они были очень похожи на заговорщиков, но он мало что понял из их разговора и его совершенно не волновали проблемы подобного рода. Вилк понял только то, что речь шла о каком-то Конраде и Ричарде. Если второе имя ему было знакомо, – кто же не знал в Святой земле короля Англии? – то кто такой Конрад, он понятия не имел.
Вилку нравилось бывать на базаре. Это было поистине захватывающее зрелище. Среди торговцев и покупателей было столько представителей разных народов, племен и рас, что глаза разбегались. И всех этих людей разного цвета кожи и разных темпераментов юный рус видел впервые. Он удивительно быстро освоил язык франков и начал немного понимать речь сарацин. Правда, не всех, потому что их речи напоминали многоголосое щебетанье птиц на току во время обмолота ржи, где собирались ласточки, воробьи, вороны, голуби и прочие представители пернатых, и каждый вид имел свой особый язык.
Юношу притягивали, как магнит, оружейные ряды. Он, конечно, прошел весь базар, с одного конца в другой, однако его мало волновали и пряности, и благовония, и ювелирные изделия, и великолепные ковры, равным которым нет во всем подлунном мире. Но бродить среди сверкающего и звенящего на все лады воинского снаряжения было для Вилка сродни празднику. Он ничего не покупал, хотя его и поставили на денежное довольствие (юный рус не оставлял мысли когда-нибудь покинуть чужие края и вернуться домой, но без денег это невозможно), только глазел.
А посмотреть в оружейных рядах и впрямь было на что. Базар Тира был куда меньше багдадского сук ас-Сарая (правда, этого Вилк не знал), но его почти весь сделали крытым.
Над улицами были сооружены своды, а на перекрестках искусные сарацинские мастера возвели купола. Свет под купола и своды проникал через небольшие отверстия в кровле, а маленькие ремесленные мастерские были объединены в одно помещение с торговыми лавками, открытыми в сторону улицы. Собственно говоря, каждая улица была торговым рядом, потому что в Тире для большого базара, такого как сук ас-Сарай, просто не было места.
Больше всего Вилку нравился булат. Те сабли и мечи, что продавались на базаре Тира, стоили таких больших денег, что юноша даже при большом желании не смог бы скопить их на своей сервиентской должности и за пять лет. Каких только узоров не было на стали «дамаск»! Если на булате виднелись полосы, состоящие из прямых линий, то это был низший сорт «дамаска». А если рисунок занимал всю ширину клинка, то такая сталь считалась самой лучшей.
Потоптавшись добрых два часа в оружейном ряду, Вилк тяжело вздохнул и направился к выходу из базара – пора было подменять Жильбера. Франк ухаживал за лошадьми, к которым питал слабость; может, потому они и сдружились, так как Вилк тоже любил этих благородных животных. Но в торговом ряду, где продавали разную железную мелочевку, юношу словно кто-то толкнул в грудь. Он поначалу резко остановился, а затем подошел к лавке, где продавались железные предметы лошадиной сбруи и начал прицениваться. В этом не было ничего удивительного для торговцев – франки часто покупали различные принадлежности подобного рода.
Возле соседней лавки двое юношей-мусульман – судя по внешнему виду, они были ремесленниками, – пытались сбыть свой товар оптовому покупателю, владельцу лавки. Они отчаянно торговались, не обращая внимания на окружающих, но это впечатление было обманчивым. Вилк заметил: то один, то второй как бы невзначай оглядывался, и тогда его острый взгляд пробегал по толпе, словно коса по высокой траве.
Казалось бы, что нужно юному русу от каких-то замарашек-мусульман? Но в том-то и дело, что возле соседней лавки стояли двое из тех четверых сарацин, которых он видел на кладбище. И тогда чистое и достаточно дорогое одеяние, в которое они были одеты всего несколько часов назад, совсем не напоминало дорожные халаты ремесленников. Вилку не нужно было долго соображать, почему они так преобразились. Он и сам умел хорошо маскироваться благодаря науке деда Вощаты.
Значит, на кладбище он не ошибся: эти двое и их товарищи затевают какое-то опасное дело. И оно – в этом Вилк почему-то был совершенно уверен – направлено против франков. Может, они хотят убить Великого магистра? Эта мысль показалась ему кощунственной, но сарацины, судя по рассказам Жильбера, на все способны. Но если убьют Робера де Сабле, тогда в его судьбе может случиться еще один поворот, в худшую сторону, – Вилк уже понял, что Великий магистр имеет на него определенные виды, связанные с повышением статуса новоиспеченного сервиента.
Вскоре ремесленники и купец ударили по рукам, довольный лавочник отсчитал им деньги – сущий мизер! – и юноши уныло побрели прочь. А какое настроение должно быть у людей, которые очень хотели поправить на базаре свое финансовое положение, а в итоге не получили и пятой части того, на что надеялись? Тем не менее, Вилк подметил одну характерную особенность этой странной парочки: они лишь изображали уныние и старательно пытались идти помедленней, хотя это давалось им с трудом. Руса, уже достаточно опытного воина, трудно было обмануть; статные фигуры двух ремесленников явно указывали на их принадлежность к людям, которым более привычно работать не в мастерской, а орудовать саблей.
Вилк пошел вслед за ними. Он решил проследить, куда они пойдут, и что будут делать дальше. Это решение возникло само по себе, помимо его воли; в юноше вдруг проснулся охотничий азарт. Так они прошли почти до самого выхода, при этом «ремесленники» несколько раз останавливались возле какой-нибудь лавчонки, но только для того, как понял рус, чтобы заметить, не следит ли кто за ними. Это еще больше укрепило его во мнении, что эти двое – очень опасны, возможно, даже лазутчики самого Салах ад-Дина. Он уже подумывал, а не кликнуть ли ему стражу франков. – пусть они разбираются с этими подозрительными «ремесленниками» – как вдруг откуда-то сбоку послышался радостный крик:
– Вилк, постой! Стой, говорю тебе! Вилк, Вилк!
Кричали на языке русов! Кто бы это мог быть? Вилк беспомощно затоптался на месте, не зная, что ему делать, – продолжать идти за двумя сарацинами, которые ускорили ход, или обернуться на зов. Но любопытство пересилило, и он с недоумением уставился на оборванца, который бежал к нему, ловко лавируя между покупателями.
– Ты что, не узнаешь меня? – спросил бродяга, сияющий, как майское солнышко.
– Ачейко?! – Вилк не поверил своим глазам. – Ты живой?!
– Живее не бывает. Только сильно голодный…
– Это дело поправимое. Пойдем в чайхану, я накормлю тебя.
Вилк бросил взгляд в ту сторону, где находились «ремесленники», и тяжело вздохнул: конечно же, их и след простыл…
В чайхане Ачейко поведал ему свою горестную историю – как его продали работорговцу, как он попал на галеры, а затем к ас-Синану, как скитался по дорогам Востока и едва снова не стал рабом, и только бумага, полученная от страшного Старца Горы, заставила разбойников не просто отпустить его восвояси, но еще и денег дать на дорогу, и как он наконец добрался до Тира, надеясь попасть на корабль, который идет в Европу.
В Тире ему пришлось хуже всего. Ни франки, ни мусульмане не принимали Ачейко за своего, а показывать бумагу с именем ас-Синана было здесь смерти подобно. Теперь он уже разобрался, кто такой его «благодетель», и кто такие ассасины. Ачейко работал где придется, в основном за миску плова (в лучшем случае) или за чайник чая с засушенными лепешками и корзинку подпорченных фруктов. Он так обносился, что стыдно было ходить по городу, но купить обновку не мог. Ночевал Ачейко в развалинах, а работу искал ночную – чтобы его поменьше видели. Лишь сегодня ему немного повезло – один старый горшечник попросил отнести его товар в торговые ряды, посулив за это целый дирхем. Как по расценкам, принятым среди носильщиков, это было слишком много; видимо, старик просто пожалел несчастного юношу из далекой страны кафиров.