Аудиторе и Макиавелли переглянулись.
– Calma[134], – шепнул ему Никколо.
У Эцио бурлила кровь. Целый день он разыскивал логово сторонников Чезаре. И на тебе! Ему указали точное место. Но какой ценой!
Он сжал кулаки, почти до крови впившись ногтями в ладони.
– Ублюдки! Где она? – крикнул он.
– Входите.
Ассасины осторожно прошли в открытую дверь и попали в тускло освещенный зал. Посередине возвышался постамент с бюстом папы Александра VI (Макиавелли предположил, что это работа скульптора Адкиньоно). Грубые черты лица, крючковатый нос, слабый подбородок, пухлые губы. Полное сходство с оригиналом. Мебели в зале не было. Здесь, как и во дворе, имелись три двери, из которых открыта была лишь противоположная входной. Войдя в нее, Эцио и Никколо очутились в другом, столь же тускло освещенном помещении. Там стоял стол, полный ржавых хирургических инструментов, разложенных на грязной тряпке. Подрагивающее пламя единственной свечи придавало им особо зловещий вид. Рядом, на стуле, сидела полураздетая Клаудия с кляпом во рту. Она была связана. Лицо и обнаженную грудь покрывали ссадины.
Из сумрака, который окутывал заднюю стену, вышли трое. За ними виднелись силуэты еще нескольких мужчин и женщин. На одежде троих красовались потрепанные нашивки с гербом Борджиа. Все были вооружены до зубов.
Клаудия и Эцио разговаривали глазами. Ей удалось шевельнуть клейменым пальцем, показывая, что даже под пытками она не выдала тайн братства. Сестра была настоящим ассасином. И почему прежде он в ней сомневался?
– Мы знаем, Эцио, как вы дорожите своими близкими, – сказал главарь сторонников Чезаре – костлявый человек лет пятидесяти. Эцио видел его впервые. – Когда-то вы не сумели спасти вашего отца и братьев. Ваша матушка нас не интересует, поскольку ей и так осталось недолго. Но сестру вы еще можете спасти. Правда, она уже не первой молодости, да и детей ей почему-то Бог не послал. Может, вы решите, что игра не стоит свеч.
– Что вам надо? – едва сдерживаясь, спросил Эцио.
– Вы хотели спросить, что нам надо в обмен? Я хочу, чтобы вы покинули Рим. Почему бы вам не отправиться в Монтериджони и не заняться восстановлением этого милого городка? Становитесь землевладельцем. А игру под названием «власть» оставьте тем, кто знает в ней толк.
Эцио плюнул ему под ноги.
– Как невежливо, – сказал костлявый.
Он схватил Клаудию за волосы, достал небольшой нож и полоснул ей по левой груди.
Клаудия закричала.
– В данный момент она – подпорченный товар. Но я уверен, ваша нежная братская забота быстро залечит ей раны.
– Сестру я освобожу, а потом я убью тебя. Медленно.
– Послушай, Эцио Аудиторе!.. Я дал тебе шанс, а ты вздумал мне угрожать. Ты не в том положении, чтобы угрожать. Если кто здесь и наделен правом убивать, так это я. Забудь про Монтериджони. Такой утонченной даме, как госпожа Клаудия, жить там явно не по нраву. Ты никуда не поедешь. Ты умрешь здесь.
Сообщники костлявого приблизились, выхватив мечи.
– Говорил тебе: нас заманили в западню, – сказал Макиавелли.
– По крайней мере, мы нашли этих тварей, – ответил Аудиторе, глядя другу в глаза. – Держи! – Он бросил Макиавелли несколько отравленных дротиков. – Пустишь в дело.
– Ты не говорил мне, что подготовился.
– А ты не спрашивал.
– Спрашивал.
– Помолчи.
Сообщники костлявого надвигались на ассасинов. Эцио присел на корточки. Костлявый приставил нож к горлу Клаудии.
Эцио и Никколо одновременно выхватили мечи. В другой руке у каждого застыл отравленный дротик. Через мгновение дротики нашли свои цели.
Сторонники Борджиа гибли один за другим, встречаясь с кинжалом и мечом Макиавелли. Кто-то еще пытался с ним сражаться, но их выучка не шла ни в какое сравнение с выучкой ассасинов. Численное преимущество, на которое рассчитывали эти люди, их не спасло.
У Эцио была единственная задача – убить костлявого раньше, чем он перережет Клаудии горло. Прыгнув, Аудиторе схватил противника за шею, однако тот, верткий, как угорь, сумел выскользнуть и отскочить в сторону, не выпуская своей жертвы.
Наконец Эцио удалось повалить костлявого на пол, схватить его правую руку и так ее повернуть, что острие ножа уперлось в яремную вену мерзавца.
– Смилуйся, – забубнил костлявый. – Я служил делу, которое считал истинным.
– А много ли милосердия видела от тебя моя сестра? – спросил Аудиторе. – Грязная скотина! Сейчас ты умрешь.
Эцио было незачем выдвигать скрытый клинок.
– Я тебе обещал медленную смерть, – сказал он, опуская нож к паху костлявого. – Но каплю милосердия я тебе все же подарю.
Эцио взмахнул ножом и перерезал костлявому горло. У того изо рта хлынула кровь.
– Мерзавец! – задыхаясь, произнес костлявый. – Ты все равно погибнешь от руки Микелетто!
– Requiescat in расе, – произнес Эцио, отпуская голову костлявого.
На этот раз он не особо верил в произносимые им слова.
Вокруг валялись тела убитых и умирающих сторонников Чезаре. Эцио и Никколо поспешили развязать толстые веревки, которыми была крепко связана Клаудия.
Ее избивали, и сильно, но даже у этих мерзавцев имелась запретная черта. На честь сестры они не покусились.
– Эцио, – только и могла произнести освобожденная Клаудия.
– Ничего, сестренка. Все уже позади.
– Надеюсь.
– Идем. Нужно убираться из этого логова.
– Только осторожно.
– Разумеется.
Эцио подхватил сестру на руки. Мрачный Макиавелли пошел следом. Вскоре они уже были на улице, освещенной последними лучами заходящего солнца.
– Ну что ж, одно мы узнали наверняка: Микелетто жив, – заключил Никколо.
51
– Мы нашли Микелетто, – объявил Ла Вольпе.
– Где? – не скрывая нетерпения, спросил Эцио.
– Окопался в Дзагароло[135]. Это к востоку от Рима.
– Едем туда и вытащим его из норы.
– Не торопись. У него там собраны отряды из городов Романьи, которые остаются верными Чезаре. Сражения не миновать, – предостерег Ла Вольпе.
– Я и не стремлюсь.
– Нужно подготовиться.
– Тогда займемся подготовкой. И немедленно!
Вечером Эцио, Никколо и Ла Вольпе устроили совещание на Тиберине. Бартоломео по-прежнему находился в Остии, ведя наблюдение за гаванью. Клаудия отлеживалась в «Цветущей розе», оправляясь после плена. Мать, невзирая на слабость, ухаживала за ней. Из добровольцев Эцио и воров Ла Вольпе можно было набрать сотню мужчин и женщин, умеющих сражаться. Аудиторе считал, что этой силы вполне достаточно и потому незачем отзывать кондотьеров.
– Он занял развалины Ludus Magnus – древней школы гладиаторов. Там сосредоточены две с половиной сотни его солдат.
– Он что-то затевает? – спросил Эцио.
– Понятия не имею, – пожал плечами Ла Вольпе. – Быть может, рассчитывает прорваться на север и соединиться с французами. Черт его знает.
– Любые его замыслы нужно задавить в зародыше.
Едва начало светать, Эцио с отрядом всадников выехали в Дзагароло. Ехать было не слишком далеко, и к восходу солнца они уже окружили лагерь Микелетто. В левой руке, на которую, конечно же, был надет наруч, Эцио сжимал арбалет. К правой он прикрепил клинок, впрыскивающий яд. Пощады не будет никому, хотя Микелетто он рассчитывал захватить живым.
Солдаты Корельи отчаянно сопротивлялись, но численное преимущество их не спасло. Отряд Аудиторе одержал победу, круша противников, будто солому.
Не обращая внимания на раненых, убитых и умирающих, Микелетто отбивался до последнего. Этому мерзавцу нельзя было отказать в храбрости.
– Микелетто да Корелья, мы берем тебя в плен, – объявил Макиавелли. – Больше ты не будешь поганить наш народ своими гнусными замыслами.
– Оковы меня не удержат, – огрызнулся Микелетто. – Еще меньше они могут удержать моего господина.
И тем не менее оковы надежно удерживали его на всем пути до Флоренции. Там Микелетто поместили в башню Синьории, в ту же камеру, где провел свои последние часы Джованни Аудиторе, отец Эцио. Допрашивал Микелетто губернатор Флоренции Пьеро Содерини вместе со своим другом и советником Америго Веспуччи. На допросах присутствовал и Макиавелли. Допросы чередовались с пытками. Микелетто молчал. Тогда от него на время отступились, оставив гнить в камере. Всем казалось, что с ремеслом убийцы для Микелетто покончено навсегда.
Эцио меж тем возвратился в Рим.
– Никколо, я знаю, твое сердце всегда принадлежало Флоренции, – сказал он другу при прощании. – Но я буду по тебе скучать.
– Я не только флорентиец, но в первую очередь – ассасин, – ответил Макиавелли. – И на первом месте у меня всегда будет стоять братство. Если тебе понадобится моя помощь, дай знать, и я тут же явлюсь на подмогу. И потом, – хмуро добавил он, – я еще не теряю надежды выбить важные сведения из этого злодея.
– Удачи тебе, – пожелал ему Аудиторе.
Эцио сомневался, что они сумеют развязать язык Микелетто. При всем своем злодействе этот человек имел отменную силу воли.
52
– Эцио, да выкинь ты Микелетто из головы, – сказал Леонардо.
Их разговор происходил в римском кабинете Эцио.
– В Риме сейчас спокойно, – продолжал художник. – Папа силен. Он сумел подчинить своей власти Романью. Он счастливо сочетает в себе воина и служителя Бога. Возможно, под его властью Италия наконец-то обретет долгожданный мир. Правда, наш юг остается подвластным испанцам, но Фердинанд и Изабелла – наши друзья.
Эцио знал, что Леонардо был счастлив получить новую должность. Папа Юлий взял его к себе военным инженером, и художник вовсю трудился над новыми замыслами, которых у него всегда было в избытке. Временами он тосковал по своему дорогому Милану, остававшемуся в руках французов. Если же у него портилось настроение и начинала одолевать тоска, он заговаривал об отъезде в Амбуаз, где его всегда были готовы принять с распростертыми объятиями и снабдить всем необходимым для спокойной жизни и плодотворной работы. Леонардо не раз говорил, что отправится туда, как только выполнит все поручения папы Юлия.