– Невелика потеря, – сказал Боннет, однако деньги взял.
– Вы еще долго пробудете в Гаване? – спросил я.
– Пару недель точно. А потом – обратно на Барбадос, к привычной, скучной жизни.
– Зачем же возвращаться в скуку? Плывите в Нассау и живите жизнью, о какой мечтаете.
Боннет уже стоял на сходнях. Матросы, которых он нанял, проверяли парус и снасти.
– Наслышан я про Нассау. Это место кишит пиратами, – засмеялся он.
Мои мысли перенеслись в Нассау.
– Зато дышится там свободно.
– А это было бы знатное приключение, – улыбнулся Боннет. – Но я вынужден сказать «нет». У меня жена, дети. Ответственность перед семьей. Жизнь, Дункан, не может состоять из сплошных удовольствий и развлечений.
В тот момент я забыл о своей новой личности и почувствовал угрызения совести. Ведь Боннет мне здорово помог. Словом, сам не знаю, что на меня нашло. Должно быть, чувство вины нахлынуло. Но тем не менее я признался ему:
– Эй, Боннет! Мое настоящее имя – Эдвард. А Дункан – это… только прикрытие.
– Ах вот как… – Он снова улыбнулся. – Тайное имя для вашей тайной встречи с губернатором…
– Точно, губернатор. Пожалуй, он меня заждался.
27
Я отправился прямиком в резиденцию губернатора Торреса. Высокие каменные стены отделяли его внушительный особняк от городского шума. У железных ворот стояли двое караульных.
– Добрый день, сеньоры, – поздоровался я. – Меня зовут Дункан Уолпол. Я прибыл из Англии по приглашению губернатора. Полагаю, он меня ждет.
– Да, мистер Уолпол. Добро пожаловать.
Проще простого.
Ворота скрипнули. Я шагнул внутрь и попал в совершенно иной мир. Наверное, так жила вся испанская знать. Повсюду росли пальмы. На пьедесталах стояли невысокие статуи. Откуда-то слышалось журчание воды. Какой разительный контраст с крепостью, где все яркое, шумное и полное жизни находилось под запретом.
Караульные проследовали за мной, продолжая болтать между собой. Я плохо понимал быструю испанскую речь, но все же сумел разобрать, что опоздал на пару дней. Караульные называли меня asesino – ассасин, делая странный упор на этом слове.
Я шел, распрямив плечи, с высоко поднятой головой, понимая, что еще какое-то время должен разыгрывать из себя Дункана Уолпола. Роль эта мне нравилась. Я хотел освободиться от Эдварда Кенуэя. Бывали моменты, когда я подумывал проститься с ним навсегда. В личности Дункана я находил немало привлекательного для себя. Мне нравилось его одеяние, манера сражаться и удивительное самообладание.
Но сейчас я больше всего хотел получить вознаграждение, обещанное Торресом.
Мы вошли во внутренний двор, отдаленно напоминавший крепость. Однако вместо каменного плаца и окаймлявших его сумрачных проходов здесь повсюду стояли статуи и буйствовала зелень. Это был настоящий palacio[4] с прихотливо украшенными галереями. Его очертания красиво смотрелись на фоне сочного синего неба.
Во дворе я увидел двух мужчин, щеголевато одетых и явно принадлежащих к высшим слоям общества. «Этих одурачить будет сложнее», – сразу подумалось мне. Рядом с ними была оружейная стойка. Один мужчина целился из пистолета в мишень, второй сосредоточенно чистил свой пистолет.
Услышав наши шаги, стрелок обернулся, явно недовольный вторжением. Затем, передернув плечами, он погасил раздражение, вторично прицелился и нажал курок.
По двору разнесся гулкий звук выстрела. Вспорхнули потревоженные птицы. Хлопанье их крыльев было похоже на аплодисменты. Мишень, стоявшая на треножнике, слегка качнулась. Пуля пробила ее ровно посредине, и оттуда теперь поднималась тонкая струйка дыма. Криво улыбнувшись, стрелок взглянул на своего компаньона. Тот удовлетворенно приподнял бровь. Вот как разговаривают между собой богатые люди. Затем оба повернулись ко мне.
«Ты же Дункан Уолпол, – сказал я себе, стараясь не сжаться под их пристальными взглядами. – Ты – Дункан Уолпол. Опасный человек. Ровня им. Ты здесь по приглашению губернатора».
– Добрый день, сэр! – широко улыбнулся человек, чистивший пистолет.
У него были длинные седеющие волосы, заплетенные в косицу. Лицо говорило о многолетнем знакомстве с соленым морским ветром.
– Если мое предположение верно, вы и есть Дункан Уолпол?
Я стал вспоминать манеру речи Уолпола. Он родился явно не в фермерской семье.
– Да, вы совершенно правы, – ответил я.
Произнесенные слова показались мне настолько лживыми, что я бы не удивился, если бы спросивший навел на меня пистолет и приказал караульным арестовать самозванца.
Но вместо этого он произнес:
– Я так и думал.
Продолжая улыбаться, он подошел ко мне и протянул твердую, как мореный дуб, руку:
– Вудс Роджерс. Рад знакомству.
Вудс Роджерс. Я слышал о нем, и пират внутри меня побледнел, ибо Вудс Роджерс был грозой мне подобных. Начинал он капером, а когда мирные договоры положили конец этому ремеслу, объявил, что будет беспощадно расправляться со свернувшими на пиратскую дорожку. Он обещал возглавить карательные экспедиции, намереваясь извести пиратство под корень. Такого, как Эдвард Кенуэй, Роджерс бы тут же приказал повесить.
«Ты – Дункан Уолпол», – еще раз напомнил я себе, крепко пожимая протянутую руку. Я – не пират. Ни в коем случае. Презираю саму мысль о пиратстве. Я – равный этим людям. Я здесь по приглашению губернатора.
Какой бы успокоительной ни была эта мысль, она померкла, когда я почувствовал, что взгляд Роджерса сделался излишне любопытным, а на губах появилась легкая загадочная улыбка. Казалось, он что-то вспомнил и теперь решал, стоит ли говорить об этом вслух.
– Должен сказать, моя жена совершенно ничего не смыслит в красоте, – проговорил Роджерс, решив все-таки дать волю любопытству.
– Что, простите?
– Вы должны помнить мою жену. Несколько лет назад вы встречались с ней на бале-маскараде у Перси.
– Ах да…
– Она назвала вас «дьявольски красивым». Теперь я понимаю: она солгала, чтобы вызвать у меня ревность.
Я засмеялся, словно это было шуткой. Может, мне стоило обидеться на то, что сам Роджерс не считал меня дьявольски красивым? Или радоваться завязавшемуся разговору?
Памятуя о его пистолете, я избрал второй вариант.
Следом меня представили второму мужчине – смуглому темноволосому французу с настороженным взглядом. Некто Жюльен Дю Касс. Он назвал меня «почетным гостем» и заговорил о каком-то «ордене», в который, по его словам, мне предстояло вступить. И снова он называл меня не иначе как «ассасин». Дю Касс делал какой-то странный упор на этом слове, который был мне непонятен.
Asesino. Ассасин.
Дю Касса волновала искренность моего «обращения» и готовность вступить в «орден». Я вспомнил строчки из письма, найденного у настоящего Уолпола: «Ваша поддержка нашего тайного и в высшей степени благородного дела согревает мне душу».
Что же это за тайное и в высшей степени благородное дело?
– Я прибыл не затем, чтобы вас разочаровать, – не слишком уверенно произнес я.
По правде говоря, я не имел даже отдаленного представления о том, во что вляпался. Я хотел просто отдать им сумку и получить взамен туго набитый кошель.
Увы, простого обмена не случилось. Я хотел поскорее покинуть это место, потому что чувствовал, что мой обман вот-вот вылезет наружу, и искренне обрадовался, когда лицо Вудса Роджерса расплылось в улыбке. Не удивлюсь, если такая же улыбка появлялась у него при виде пиратов с петлей на шее. Он дружески похлопал меня по спине и буквально потребовал, чтобы я присоединился к стрельбе по мишеням.
Я с радостью подчинился. Я был готов сделать что угодно, только бы отвлечь их внимание от своей персоны.
– Как поживает ваша жена, капитан Роджерс? – спросил я, вовлекая их в разговор. – Она тоже в Гаване?
Я затаил дыхание, ожидая услышать что-то вроде: «Конечно. Кстати, вот и она… Дорогая, ты ведь помнишь Дункана Уолпола?»
К моему великому облегчению, он сказал:
– Увы, нет. Вот уже два года мы живем порознь.
– Мне грустно об этом слышать, – благовоспитанным тоном произнес я, хотя думал обратное.
– Полагаю, она в добром здравии, – с оттенком грусти продолжал Роджерс, и его грусть пробудила мимолетное воспоминание о моей покинутой любви. – Но… наверняка я не знаю. Последние четырнадцать месяцев я провел на Мадагаскаре, истребляя пиратов.
Я слышал об этом.
– Вы говорите про пиратский город Либерталия?
Был такой город на Мадагаскаре. Если верить легенде, капитан Уильям Кидд высадился там в 1697 году, а когда снимался с якоря, численность его команды уменьшилась наполовину. Остальные прельстились жизнью в пиратском раю, девизом которого было «За Бога и свободу». Естественно, основной упор делался на свободу. Пленных там не казнили, ссоры со смертельным исходом были редки, а добыча делилась поровну вне зависимости от занимаемого положения.
Все это звучало слишком уж красиво и вызывало сомнение в достоверности. Многие считали Либерталию простой выдумкой, но я не сомневался в существовании города.
Мой вопрос рассмешил Роджерса.
– Увиденное на Мадагаскаре я бы назвал затухающими углями печальной вакханалии. Поселением опустившихся негодяев. По-моему, даже одичавшие псы стыдились этой зловонной дыры. Население сего, с позволения сказать, города составляли не то двадцать, не то тридцать человек. Я не могу назвать их оборванцами, поскольку на них вообще не было никакой одежды.
Я подумал о Нассау. У нас бы такого не потерпели. Во всяком случае, днем мне не попадалось никого, кто вздумал бы разгуливать голышом.
– И как вам удалось разобраться с этой публикой? – спросил я, разыгрывая невинность.
– Очень просто. Большинство пиратов тупы, как обезьяны. Я предложил им выбор… Или получить прощение и вернуться в Англию без гроша в кармане, зато свободными, или быть вздернутыми на виселице. Нашлась горстка особо упрямых. Их пришлось уничтожить. Но успех был на нашей стороне. В будущем я надеюсь