– Обыщите все пространство! Найдите способ прекратить это безумие! – заткнув себе уши, кричал губернатор.
Потом он обернулся и увидел меня.
– Вот он! Убейте его! – вопил Великий магистр, указывая на меня пальцем.
Вместе со словами из его рта вылетали брызги слюны. Меня удивили глаза Торреса. Никогда бы не поверил, что этот человек способен поддаться панике.
– Убейте его!
Двое солдат, еще находившиеся в зале, возможно, были смелыми ребятами, но явно не горели желанием меня атаковать. Стены зала снова вздрогнули, словно желая избавиться от всех нас. Тем временем я быстро избавился от солдат. В зале остались только мы с Торресом.
Великий магистр тамплиеров озирался по сторонам, глядя то на тела солдат, то на меня. Паники в глазах как не бывало. Я вновь увидел прежнего Торреса. Ни горечи поражения, ни страха, ни даже печали. Он знал о своей неминуемой смерти, но сейчас его лицо выражало только фанатичную страсть. Он все-таки нашел Обсерваторию.
– Эдвард, а мы ведь могли бы действовать сообща, – воззвал он, простирая ко мне руки. – Мы могли бы стяжать власть для себя и поставить на колени все эти жалкие империи.
Он качал головой, словно я – его блудный сын, доставивший ему немало огорчений.
«Нет, приятель. Я перестал быть блудным сыном».
– Эдвард, в тебе столько нераскрытых возможностей, – продолжал Торрес. – Есть столько дел, которые ты бы мог осуществить. Я мог бы показать тебе так много интересного. Открыть тайны мироздания, которые ты даже и представить себе не можешь.
Нет. Он и его собратья заботились не о моем развитии. Они стремились всячески ограничить мою свободу и убивали моих друзей. И началось это с поджога родительской фермы. Собратья Торреса не принесли мне ничего, кроме несчастий.
Я вонзил в него лезвие скрытого клинка. Торрес застонал от боли. Его рот наполнился кровью. Она сочилась из губ.
– Убив меня, ты испытаешь удовлетворение? – слабеющим голосом спросил он.
(Нет, убив его, я не испытал никакого удовлетворения.)
– Я всего лишь стремлюсь доделать свою работу до конца, – ответил я. – Ты бы на моем месте сделал то же самое.
– Думаю, мы это уже сделали. – Слова давались ему с трудом. – У тебя больше нет ни семьи, ни друзей, ни будущего. Твои потери намного превосходят наши.
– Возможно, и превосходят, но твое убийство исправит гораздо больше ошибок, чем я совершил.
– Ты искренне в это веришь?
– Ты и твои собратья загнали бы все человечество в чистенькую, уютную тюрьму. Там бы господствовали трезвость, безопасность и невероятная скука, забирающая у человека все жизненные соки. Учитывая все, что я узнал за последние годы… да, я искренне в это верю.
– Ты тверд в своих убеждениях, – сказал Торрес. – Они тебе к лицу…
Я находился словно в трансе. Гудение Обсерватории, грохот падающих камней, отчаянные крики солдат, пытающихся выбраться наружу… пока я говорил с Торресом, все это как будто притихло. Только сейчас, когда Великий магистр испустил дух и его голова запрокинулась, окружающий мир снова напомнил о себе. Кажется, снаружи шло сражение, в котором гибли испанские солдаты. Неожиданно в зал вбежали Энн, Адевале и А-Табай. С их мечей капала кровь. Дула пистолетов дымились.
– Торрес сделал что-то страшное с Обсерваторией, – сказал я А-Табаю. – Думаешь, мы в безопасности?
– Будем, как только вернем устройство на его место, – ответил он, указывая на древний череп.
Энн стояла с открытым ртом, удивленно разглядывая зал. Даже поврежденный камнепадом, он производил сильное впечатление.
– Как называется это место? – шепотом спросила она.
– Причуда капитана Кенуэя, – ответил Адевале, подмигнув мне.
– Мы запечатаем это место и выбросим ключ, – провозгласил А-Табай. – До тех пор пока не появится новый Мудрец, эта дверь останется закрытой.
– В прошлый раз я видел здесь кубы с образчиками крови, – сказал я ему. – Робертс говорил, что это кровь людей древней расы. А сейчас они куда-то исчезли.
– Значит, нам нужно обязательно их разыскать, – вздохнул А-Табай. – И сделать это раньше, чем о них пронюхают тамплиеры. Ты бы мог нам в этом помочь.
Мог бы. Конечно мог бы. Но…
– Только после того, как я исправлю все, что наворотил дома, в Англии.
Старый ассасин кивнул. Потом, словно вспомнив о чем-то, порылся в кармане плаща и достал конверт:
– На прошлой неделе получили.
Все трое отошли, не мешая мне читать письмо.
Думаю, радость моя, ты уже догадалась о его содержании?
66
Октябрь 1722 г.
У нас был солидный повод для праздника, и мы его устроили. Однако новые знания, приобретенные мной, существенно уменьшили тягу к попойкам. И потому я отдал устройство праздника в руки команды «Галки». Матросы развели на берегу костры и жарили кабанов. Они горланили песни и плясали, после чего в изнеможении падали там, где стояли, и засыпали, а чуть проспавшись, тянулись к ближайшей бутылке, и все начиналось заново.
Я в это время сидел на террасе своего дома в компании Адевале и А-Табая.
– Ну что, господа, как вам здесь?
Я предложил ассасинам сделать остров своей базой.
– Нам отлично подойдет это место, – ответил А-Табай. – Но в дальнейшем мы должны распространить наше кредо по всему миру. Жить и работать среди тех, кого мы защищаем, как некогда советовал Альтаир ибн Ла-Ахад.
– А пока распоряжайтесь этим местом по своему усмотрению.
Я встал, собираясь пойти к Энн, но меня окликнул Адевале:
– Эдвард…
– Да?
– Неприятная новость: капитан Вудс Роджерс сумел выжить после ран, которые ты ему нанес, – сказал он.
Я выругался. Новость и впрямь не из приятных.
– Потом Роджерс вернулся в Англию. Опозоренный, по уши в долгах, но все еще опасный для нас.
– В Англии я исправлю свою оплошность. Даю слово.
Он кивнул. Мы обнялись, и я пошел к Энн.
Некоторое время мы с ней сидели молча, слушая песни и улыбаясь голосам подгулявших матросов.
– Через несколько месяцев я отплываю в Лондон, – сказал я ей. – Буду только рад, если и ты отправишься со мной.
– Для ирландки Англия – неподходящее место, – засмеялась Энн.
Я кивнул. Возможно, так будет лучше.
– Значит, останешься с ассасинами? – спросил я.
– Нет, – покачала головой она. – В моем сердце нет такой убежденности, как у них. А ты?
– Может быть, когда-нибудь потом, когда разум успокоится и кровь остынет.
Издали донесся крик – известие о корабле, входящем в бухту. Мы переглянулись, поскольку оба сознавали: с приходом этого корабля и для меня, и для нее начиналась новая жизнь. Я по-своему любил Энн. Думаю, и она меня любила. Но пришло время расстаться, и мы на прощание поцеловались.
– Ты – хороший человек, Эдвард, – сказала Энн, и ее глаза блеснули. – И если ты научишься жить на одном месте дольше недели, ты станешь и хорошим отцом.
Оставив ее, я поспешил на берег, где к причалу швартовался большой корабль. Спустили сходни. Появился капитан, держа за руку очаровательную девятилетнюю девочку, которая вся светилась от радости.
«Вылитая мать», – глядя на тебя, подумал я.
67
Ты была прекрасным видением, моя маленькая Дженнифер Кенуэй, моя дочь, о существовании которой я даже не подозревал. Ты храбро отправилась в далекое путешествие по морю. Твой дед был категорически против, но твоя бабушка благословила тебя, и ты поплыла, чтобы разыскать меня и сообщить запоздалую и очень печальную весть.
Моя любимая Кэролайн умерла.
(Наверное, тебя удивило, почему тогда, на причале Инагуа, я не проронил ни слезинки, услышав об этом. Дженни, я и сам удивлялся почему. Честное слово.)
Нам с тобой предстояло плавание в Англию, и за это время я рассчитывал получше тебя узнать. Я многое тебе рассказал, однако кое-что был вынужден утаить, поскольку у меня еще оставалось достаточно незавершенных дел. Кажется, я тебе говорил о незавершенных делах, которые мне обязательно нужно довести до конца? Что ж, предстояло сделать еще немало.
В плавание к английским берегам я взял горстку матросов, выбрав самых надежных. Пересечение Атлантического океана было тяжелым. Нам пришлось сделать остановку на Азорских островах и дожидаться благоприятной погоды. Оттуда мы взяли курс на Англию, на Бристоль. Я плыл в родные края, где меня не было более десяти лет и куда мне категорически запретили когда-либо возвращаться.
На подходе к Бристольскому каналу мы сняли с мачты «Галки» черный флаг и надежно спрятали в сундуке моей каюты. Вместо него мы подняли британский торговый флаг. Этого было вполне достаточно, чтобы позволить нам войти в гавань. Убедившись, что «Галка» не является военным кораблем, портовые власти Бристоля разрешили судну встать у причала, а мне – сойти на берег.
После долгого отсутствия я вновь очутился в гавани Бристоля. У меня перехватило дыхание. Я успел полюбить Кингстон и Гавану, не говоря уже о горячей любви к Нассау. Но вопреки всему, что здесь когда-то случилось, а может – благодаря тем событиям, Бристоль по-прежнему оставался моим домом.
Я шел по причалу, и люди оборачивались мне вслед. Естественно, я не был одет как пират, но меня окружал ореол таинственности. Возможно, те, кто постарше, помнили меня. Торговцы, которым я сбывал овечью шерсть и мясо. Завсегдатаи таверн, с кем я выпивал накануне отплытия и кто слышал мою хвастливую болтовню. Людскую молву не удержишь, и вскоре по городу распространится весть о моем возвращении. Как скоро об этом узнают Мэтью Хейг и Уилсон? А Эмметт Скотт? Поймут ли они, что Эдвард Кенуэй не просто вернулся, нарушив запрет? Он стал сильнее и могущественнее и намерен расквитаться с ними за старое.
Ночь я провел в одном из городских пансионов. Наутро, раздобыв лошадь и седло, я отправился в Хэзертон. Я скакал без остановки, пока не оказался на месте старой отцовской фермы.
Зачем я сюда приехал? Этого я сам толком не знал. Думаю, просто захотелось взглянуть на родные места. Спешившись, я долго стоял в тени дерева, глядя на свой старый дом. Разумеется, его отстроили заново, и он лишь отчасти был похож на тот, в котором я вырос. Но пристройка к дому ничуть не изменилась. Она выглядела как во времена совместной жизни с Кэролайн. И ты, Дженнифер, была зачата именно в этой пристройке.