Это назвали революционным террором.
«Врагов революции» отправляли на гильотину десятками: за противодействие революции, за утаивание запасов зерна, за помощь иностранным армиям. Нынешние вожди объявили гильотину «национальной бритвой», и она трудилась без устали, «сбривая» на одной только площади Революции по две-три головы ежедневно. Франция затаилась в страхе. Угроза попасть на гильотину витает едва ли не над каждым.
Теперь о событиях, имеющих большее отношение ко мне: орден ассасинов ополчился на Арно.
– Его изгнали, – сообщил мистер Уэзеролл, держа в руке письмо.
Когда-то мой наставник гордился своей обширной сетью осведомителей, от которой остались жалкие крохи. Долгое время он вообще не получал никаких сведений. И вот…
– Кого изгнали? – не поняла я.
– Арно.
– Понятно.
– Делаешь вид, что тебе все равно? – улыбнулся мистер Уэзеролл.
– Мне действительно все равно.
– Так и не простила его?
– Однажды он мне поклялся: если ему выпадет шанс, он этот шанс ни за что не упустит. И ему выпал шанс, который он прохлопал.
– Он был прав, – сказал мне как-то мистер Уэзеролл.
Похоже, мой наставник высказал то, что занимало его мысли.
– Как вы сказали? – спросила я.
Добавлю: спросила грубым, раздраженным тоном. Напряжение, возникшее между мной и мистером Уэзероллом, сохранялось неделями, если не месяцами. Наша жизнь свелась к состоянию «быть тише воды ниже травы». Мне хотелось выть от досады и отчаяния. Каждый день я думала только о том, чтобы найти Жермена раньше, чем он найдет нас. Каждый день проходил в напряженном ожидании писем. (Наши «почтовые ящики» постоянно менялись.) Мы жили с сознанием, что ведем бой, обреченный на поражение.
Я негодовала, вспоминая, как близко Жермен находился тогда от меня и моего меча. Мистер Уэзеролл тоже негодовал, но по иной причине. Вслух он об этом не говорил, но я знала: он считал меня слишком вспыльчивой и порывистой. По его мнению, мне следовало готовить заговор против Жермена, дожидаясь благоприятного момента. Словом, действовать так, как действовал сам Жермен, готовя узурпацию власти в ордене. Мистер Уэзеролл упрекал меня в том, что я думаю не головой, а мечом, говорил, что мои родители никогда бы не стали действовать столь поспешно и безрассудно. Стремясь меня урезонить, он использовал любую зацепку. Теперь такой зацепкой стал Арно.
– Арно был прав, – сказал мистер Уэзеролл. – Тебя бы убили на месте. С таким же успехом ты могла бы перерезать собственное горло.
Я вздохнула, вложив в этот вздох все свое отчаяние, и с нескрываемым презрением оглядела комнату, в которой мы сидели. Там было тепло и уютно. Казалось бы, она должна вызывать у меня такие же чувства, но я ощущала ее тесной, переполненной каморкой. И комната, и вся хижина символизировали мое бездействие.
– Что же, по-вашему, я должна сделать? – с вызовом спросила я.
– Если бы ты и вправду любила орден, наилучшей твоей стезей стало бы установление мира. Готовность служить ордену.
Я даже рот разинула от удивления.
– Капитулировать?
– Не капитулировать, а устанавливать мир. Вести переговоры.
– Но они – мои враги. Я не могу вести переговоры с врагами.
– Элиза, постарайся взглянуть на это под другим углом, – напирал мистер Уэзеролл, пытаясь достучаться до моего сознания. – Ты готова идти на мировую с ассасинами, но отказываешься вести переговоры с собратьями по ордену. Со стороны это выглядит странно, согласись.
– Не ассасины убили моего отца, – прошипела я. – Вы считаете, я должна пойти на перемирие с его убийцами?
– Боже, и она еще думает, что тамплиеры и ассасины способны поладить! – всплеснул руками мистер Уэзеролл. – А если они поведут себя так же, как ты? «Я жажду мести, на последствия мне плевать». Как тебе такое?
– На это понадобится время, – нехотя призналась я.
Мистер Уэзеролл сразу же ухватился за мои слова.
– И в этом – твое единственное преимущество. Ты можешь дожидаться благоприятного момента. Действуя изнутри, ты добьешься больше, чем действуя извне.
– Они же сразу меня раскусят. Они будут мне улыбаться, пряча за спиной ножи.
– Миротворца они не убьют. Орден счел бы подобные действия позорными, а сейчас там превыше всего нуждаются в гармонии. Нет, Элиза, если ты придешь к ним как дипломат, их ответ тоже будет дипломатичным.
– Вы же в этом не уверены.
Он слегка пожал плечами:
– Не уверен, но в любом случае ты смертельно рискуешь. И уж лучше тогда рисковать так, чем твоим способом.
Я встала, сердито поглядев на него – старика, сгорбившегося над костылями.
– Значит, вы даете мне такой совет? Установить мир с убийцами моего отца?
Мистер Уэзеролл поднял на меня глаза, полные печали, поскольку мы оба знали: это единственно возможное окончание затеянной мной вражды.
– Да. Как твой советник, я даю тебе этот совет.
– В таком случае можете считать себя уволенным, – бросила я.
Он кивнул:
– Ты хочешь, чтобы я покинул хижину?
– Нет, я хочу, чтобы вы остались.
Хижину покинула я.
2 апреля 1794 г
Мне было довольно тяжело снова ехать в наш версальский замок, но Арно сейчас жил там, и я скрепя сердце отправилась в Версаль.
Поначалу я решила, что меня обманули. Замок внутри выглядел так же, как и в мой прошлогодний приезд, если не хуже.
Но я узнала кое-что еще. Арно тяжело переживал изгнание из ордена ассасинов и заливал свое горе вином. Он даже успел приобрести репутацию местного выпивохи.
– Видок у тебя – хуже не бывает, – сказала я, наконец обнаружив его поселившимся в кабинете моего отца.
Арно устало посмотрел на меня и отвел взгляд.
– А у тебя такой вид, будто тебе от меня что-то нужно, – сказал он.
– Приятно слышать, особенно после того, как ты взял и исчез.
– По-моему, ты тогда без обиняков заявила, что в моей помощи больше не нуждаешься, – язвительно усмехнулся он.
Во мне нарастал гнев.
– Хватит! Не смей говорить со мной так.
– А какие слова ты хочешь от меня услышать, Элиза? Прости, что тогда не оставил тебя умирать? Прости, что твоя жизнь занимала меня больше, чем убийство Жермена?
Наверное, мое сердце чуть оттаяло. Но только чуть-чуть.
– Я думала, мы хотим одного и того же.
– Моим желанием была ты. Мне до сих пор тягостно сознавать, что из-за моей беспечности убили твоего отца. Я делал все, чтобы исправить эту трагическую ошибку и не допустить ее повторения. – Арно опустил голову. – Ты приехала сюда не просто так.
– Париж разваливается на куски, – сказала я. – Жермен ведет революцию к новым высотам вседозволенности. Гильотины почти круглосуточно отсекают головы.
– И как, по-твоему, я должен в это вмешаться?
– Арно, которого я люблю, не стал бы задавать мне подобный вопрос.
Я обвела рукой пространство, бывшее когда-то любимым кабинетом отца. Здесь я узнала о своем тамплиерском предназначении и здесь же родители рассказали мне о наследии Арно. Нынче отцовский кабинет превратился в лачугу.
– Ты лучше, чем жизнь, в которую сполз, – сказала я.
Арно молчал.
– Я возвращаюсь в Париж. Ты поедешь со мной?
Он понурил плечи, и на мгновение мне показалось, что сейчас мы расстанемся навсегда. Слишком много тайн отравляло озеро наших отношений. Могли ли мы рассчитывать, что когда-нибудь его воды станут чистыми? Другие решали за нас, навязывали нам свои замыслы. Все это калечило нашу любовь.
Но он встал, словно принял решение, поднял голову и посмотрел на меня. В глазах, хотя и затуманенных похмельем, появился знакомый блеск. Они снова обрели цель.
– Мне нужно здесь задержаться. Я не могу уехать, не позаботившись о Ла Туше.
Ах да, Алоис Ла Туш. Новый член нашего… или правильнее сказать, «их» ордена. Новый приближенный Жермена. Это он отреза́л руки и ноги парижским нищим. Участь этого живодера меня не волновала. Пусть Арно его убивает. И все же…
– Тебе так приспичило от него избавиться? – спросила я. – Чем дольше мы ждем, тем больше вероятность, что Жермен ускользнет у нас из-под носа.
– Ла Туш уже который месяц подряд измывается над Версалем. Мне уже давно нужно было оборвать жизнь этого мерзавца.
Здесь Арно был прав.
– Хорошо. Я позабочусь о транспорте. А ты смотри не наломай дров.
Арно посмотрел на меня. Я улыбнулась и смягчила наше прощание, добавив:
– И постарайся, чтобы тебя не поймали.
3 апреля 1794 г
– С тех пор как ты покинул Париж, город разительно изменился, – сказала я, когда на следующий день мы уселись в повозку.
– Значит, очень многое придется выправлять, – кивнул мне Арно.
– Но в поисках Жермена мы не продвинулись ни на шаг.
– Это не совсем так, – возразил он. – Есть у меня одно имя.
– Кто? – насторожилась я.
– Робеспьер.
Максимилиан Де Робеспьер. Человек, ставший известным всей стране. Его называли Неподкупным. Глава якобинцев, фактический правитель Франции. Неудивительно, что этот человек обладал громадной властью.
– Лучше расскажи, что ты узнал о нем.
– Элиза, я все видел, – сказал Арно и поморщился, будто не в силах совладать с воспоминаниями.
– Что значит «все»? – осторожно спросила я.
– Это значит… у меня бывают видения. Помнишь, когда я убил Беллека? У меня были видения. Они мне показывают, как действовать дальше.
– Расскажи поподробнее.
С одной стороны, мне хотелось, чтобы Арно открылся, и в то же время я вообще не хотела с ним разговаривать.
– Ты помнишь, что я убил Сивера?
Я скривила губы, подавляя слабое желание ответить «нет».
– Видение подсказало мне, когда это надо сделать, – продолжал Арно. – Элиза, в своих видениях я видел их всех. Все свои цели, с которыми у меня была личная связь. Мужчины, женщины… я видел их всех. Однажды я увидел, как твой отец не допустил Сивера к участию в какой-то тамплиерской встрече. С этого началась его неприязнь к Франсуа. Я видел встречу Сивера с Королем нищих. Я видел, как эта зловещая парочка нападает на твоего отца.