Жанна выехала из Тура и, помимо двух знамен, доспехов и коня, достойного благородного рыцаря, имела в своем распоряжении еще пять боевых лошадей, несколько рысаков для повседневных нужд и полную рыцарскую свиту. В свиту, помимо духовника, входили оруженосец, два пажа (Луи и Раймон), два герольда (Амблевиль и Гийонн) – особенно большая ценность, по мнению герцога Алансонского. Еще в Пуатье дофин поручил охрану Девы опытному воину Жану д’Олону.
– Свита у нее отличная, – сказал герцог Алансонский, – но герольды… они обладают неприкосновенностью, их нельзя взять в плен. Они одеты в ливреи, самим королем им дано право озвучивать волю своего господина и передавать его поручения. В моих глазах это свидетельство того, что король считает Деву важной персоной и требует относиться к ней с великим почтением.
Тем более что она возглавляет армию из нескольких сот тяжеловооруженных всадников, пеших солдат и лучников.
К сожалению, Жана де Меца среди них не было. Как он и говорил, он был, в отличие от Девы, под началом де Бодрикура, о чем знали все, и Наставника, о чем знали лишь немногие. Жанне и Габриэлю не хотелось с ним расставаться. На прощание де Мец сказал Жанне: «Я помню о своем обещании. Я буду служить тебе и сделаю все, чтобы беда тебя не коснулась». Оставшись с Габриэлем с глазу на глаз, он сказал: «У нас глаза повсюду. Ты можешь даже не знать о них. Не все члены нашего братства оруженосцы, королевы или герцоги».
– Я буду скучать по тебе, Жан, – искренне ответил Габриэль.
Де Мец похлопал его по плечу:
– Думаю, мы с тобой еще встретимся, Лаксарт. Береги ее. Лучшей тени, чем ты, среди нас не найти.
Жанна практически не снимала доспехов, а вот шлем надевать забывала. Почувствовав на себе взгляд Габриэля, она повернулась к нему и улыбнулась.
– У тебя счастливый вид, – сказала она.
– Да, я счастлив, – признался Габриэль. – Ты наконец идешь той дорогой, на которую тебя направили твои голоса.
– Да, хорошо, что мы двинулись в путь. У меня есть чуть больше года – так они сказали мне.
Габриэля словно громом поразило. Что она говорит?! Это значит…
– Жанна!
Девушка повернулась и растерянно посмотрела на него, затем поняла, что его так встревожило:
– О нет! Габриэль, я не вижу своей смерти! Человеку не дано знать часа своего конца, это известно только Богу. Я могу дожить и до ста лет, а могу завтра отравиться какой-нибудь тухлой рыбой!
Страх мгновенно улетучился, но Габриэль почувствовал пустоту в груди.
– Слава Богу! – И его слова прозвучали как молитва.
– Но… мои голоса сказали мне, что у меня есть только один год, ну, может быть, чуть больше, чтобы выполнить то, что мне назначено. Поэтому любое промедление вызывает у меня раздражение. Я должна использовать это время наилучшим образом, чтобы освободить Орлеан и привести дофина в Реймс. – Чуть помолчав, она добавила: – И сделать все, что Бог мне повелит.
– Я всегда буду рядом с тобой, – незамедлительно выпалил Габриэль.
– На то воля Божья, – напомнила ему Жанна, и, несмотря на прежние ее заверения, Габриэль почувствовал, как холодок пробежал по его спине.
Пение впереди стихло. Они поднялись на вершину холма, остановили лошадей и молча смотрели на армию, ставшую лагерем у подножия холма.
В Блуа французским солдатам ничто не угрожало. Габриэль знал, что большинство из них должно было разместиться за светло-серыми крепостными стенами города. Но сейчас в поле под открытым небом они видели сотни палаток и густую россыпь маленьких оранжевых пятен костров. Лошади, казавшиеся с высоты холма букашками, щипали весеннюю траву, по всему лагерю копошились, как муравьи, сотни, а может быть, тысячи французских солдат.
Отряд Жанны спустился с холма, радуясь, что они прибыли на место назначения. Иоланда Арагонская сдержала слово, Габриэль лишился дара речи при виде огромного количества повозок и телег с провиантом и прочим армейским скарбом, которое наводняло лагерь. Здесь были телеги, забитые мешками с крупой, нагруженные большими бочками, по всей видимости с сушеной рыбой и мясом. Но большинство заполняли овцы, клети с курами и свиньями; несколько коров и ослов были привязаны к бортам телег.
– Жанна! – Они обернулись на знакомый голос, это был герцог Алансонский. Его лошадь приближалась легким галопом. – Посмотрите, что я привез вам!
– Мой дорогой герцог! – обрадовалась ему Жанна. – Бог милостив и щедр!
– А вместе с ним Иоланда Арагонская, – дерзко улыбаясь, парировал герцог. – Сам Орлеанский бастард приехал встретить вас. Завтра твоя армия выступает маршем на Орлеан.
– Вы с нами не поедете? – Лицо у Жанны вытянулось.
Герцог Алансонский метнул взгляд на Габриэля и тут же перевел его на Жанну.
– Я отвечаю за обоз с провиантом, – сказал он. – Вы же не думаете, что ослы сами дойдут до Орлеана? Придется их вести до Луары. К тому же я обещал англичанам не участвовать в битвах, пока не будет полностью выплачен выкуп за меня, поэтому не смогу сражаться с вами бок о бок. – И, улыбаясь, добавил: – Пока. Хочу сказать, что я приехал сюда не один, со мной пара ребят, думаю, вы будете счастливы их увидеть.
Двое пеших солдат приближались к ним размашистым шагом. Жанна растерянно обернулась. И вдруг она замерла, ее синие глаза широко распахнулись. Она крепко сжала висевший на шее мешочек. К удивлению Габриэля, глаза Жанны наполнились слезами, а рот растянулся в широкой радостной улыбке.
– Жан! – крикнула она. – Пьер!
Несмотря на тяжелые доспехи, она спрыгнула с лошади и побежала навстречу братьям. Было много смеха и слез, по-братски они ерошили ее короткие волосы и называли самым красивым мальчишкой на свете.
– Мы получили твое письмо, – сказал Пьер, младший из братьев. – Мама расплакалась, да и у папы был такой вид, что слезы вот-вот брызнут из глаз.
Габриэль написал под диктовку Жанны трогательное письмо, которое она отправила родителям по прибытии в Шинон. Она очень переживала, что покинула семью, и чувствовала себя виноватой.
– На груди у сердца я храню кольцо, которое они мне подарили, и еще кое-какие дорогие мне вещицы, – сказала Жанна братьям, касаясь мешочка, который появился у нее на шее в Шиноне. – Они меня…
– Конечно простили! И они любят тебя, – поспешил заверить ее Пьер. – Они и нас благословили присоединиться к тебе.
– Ты стала знаменитостью! – воскликнул Жан. – Люди приходят посмотреть, где родилась Жанна Девственница. Мы хорошо зарабатываем на жильцах.
– Это хорошо! После того как я напугала папу с мамой, я так рада… – Жанна медленно обернулась в ту сторону, откуда донеслись громкие крики и смех.
Проследив за ней взглядом, Габриэль увидел группу солдат, которые стояли в окружении женщин разного возраста, одетых вполне благопристойно. Но лица… в их лицах было что-то неприятное и подозрительное, даже когда они улыбались и гладили солдат по плечам и груди. Один из солдат дернул шнуровку на платье женщины, нагнулся и поцеловал ее в шею под одобрительный гогот товарищей, которые тоже времени даром не теряли и разбирали красоток по своему вкусу. И вдруг Габриэль понял, что происходит.
Но Жанна, несмотря на ее невинность, поняла это раньше его.
– Именем Бога! Здесь не будет бесстыдниц! – крикнула она и выхватила из ножен меч.
Меч вспыхнул белым огнем – так ярко, что Габриэлю пришлось зажмуриться. Юноша не успел прийти в себя, как Жанна, с поднятым мечом, в сверкающих на солнце латах, уже бежала к группе мужчин и женщин, охваченных похотью. В какой-то миг Габриэль испугался: ему показалось, что в ярости Жанна перебьет всех женщин, посмевших осквернить Бога.
Но Жанна, которая предпочитала вдохновлять воинов, а не рубить англичан мечом, никогда не смогла бы этого сделать. Она развернула меч и била плашмя, получить серьезные ранения никто не мог, и все же Габриэль поморщился, понимая, что удары причиняют ощутимую боль и оставляют заметные следы.
Женщины с криками пустились врассыпную, а одна – белокурая ровесница Жанны, которую можно было бы назвать красавицей, не будь она такой грязной и с таким тяжелым взглядом, замешкалась, глядя на Деву с открытым ртом, потом развернулась, подобрала юбку и бросилась бежать.
У Габриэля перехватило дыхание. Неужели возможно, чтобы шлюха…
Жанна развернулась, потрясая мечом, к оставшимся стоять солдатам:
– А вы! Они – бедные женщины, гонимые в распутство голодом и отчаянием. И вы не опозорите ни их, ни своих тел, которые Господь создал по своему образу и подобию! Запомните это!
Солдаты – крепкие, бородатые, с проседью в волосах, возвышавшиеся над Жанной, облаченной в новые сверкающие доспехи, – отступили и поспешно закивали.
– Хорошо. Видите вон то знамя? – Жанна показала в сторону белого пятна, маячившего на расстоянии нескольких ярдов. – Где знамя, там и священники. Увидите знамя, идите к нему и исповедуйтесь. – Солдаты не сдвинулись с места, и Жанна яростно потрясла мечом. Он продолжал сиять огнем, но Габриэль понял, что ни солдаты, ни шлюхи… ни даже Пьер и Жан не видели этого сияния, хотя и чувствовали исходившую от меча силу. И только та белокурая девушка… – Ступайте немедленно! – приказала Жанна солдатам.
И они пошли.
Герцог Алансонский, как ни старался, не смог скрыть улыбки.
– Осторожно, Дева, – весело произнес он, – не сломайте меч о спину одной из этих красоток.
Жанна бросила на него сердитый взгляд.
– Вам тоже следует пойти и исповедоваться, – сказала она.
Герцог Алансонский запрокинул назад голову и громко рассмеялся.
Но все же отправился вслед за солдатами.
Туман окутал Саймона, когда в шлеме раздался голос Виктории:
– Глазам не верю: Жанна д’Арк мечом Эдема разгоняла шлюх!
– Это одна из устоявшихся легенд, – сказал Саймон. – Честно говоря, я считал ее вымыслом. Мне думалось, будто это герцог Алансонский распустил шутку, что она сломала меч о спину одной из этих женщин.
– Оказывается, это исторический факт. Я рада, что Жанна примирилась со своей семьей, хотя сейчас я беспокоюсь о ее братьях.