22
Саймон спал плохо, и сны ему снились такие, что сам Карл Юнг не смог бы разгадать их странный и загадочный смысл: Жак де Моле, потрясая мечом Эдема, сошел с портрета, который висел на стене комнаты, где он провел ночь посвящения, распростершись на холодном мраморном полу. Солнце в виде капли, выбитое на стене башни Кудре. И самое страшное: Жанна, привязанная к позорному столбу, с огромной дырой в груди; пламя и крики умирающей в муках девушки.
Вздрогнув от ужаса, Саймон, весь мокрый от пота, второй раз за ночь проснулся и посмотрел на часы: 5:16. Можно было вставать и отправляться в офис. Хэтэуэй дотащился до кухни, заварил чай и перелил его в кружку-термос. Если за ним наблюдают и в его квартире, и в офисе, лучше пусть следят за ним на работе.
Странный покой снизошел на него, когда он уселся с кипой книг, что отобрал прошлым вечером. И хотя он тогда еще пребывал в полном неведении, что происходит у него за спиной, интуитивно профессор сделал абсолютно правильный выбор. В течение нескольких часов Саймон, вооружившись обычной ручкой и бумагой, делал выписки из книг. У него был план, и он был уверен, что ему удастся убедить Викторию следовать ему.
Также Хэтэуэй был уверен, что успеет забежать в «Бурю». Так и вышло. Линдси приветствовала его улыбкой. Зная, что не следует этого делать, Саймон все же спросил:
– Что-то у вас давно не видно Пола… Он куда-то уехал?
– В отпуск, – пожала плечами Линдси. – Думаю, решил отдохнуть перед рождественской суетой.
Саймон выдавил из себя вежливую улыбку. Он гадал, является ли девушка перед ним обычной официанткой, или это оперативный работник под прикрытием, и действительно ли ее зовут Линдси. И есть ли у чайников подслушивающие устройства? Но последнее подозрение пахло безумием, и он заставил себя не думать об этом.
Саймон заказал чай для себя и Виктории и озадачился вопросом, придет ли сюда Анайя со своим американцем. Безопаснее для них обоих было бы больше не встречаться. «Не паникуй», – сказала ему Анайя, когда они, перед тем как поехать к нему, купили одноразовые телефоны.
«Слишком поздно предупреждать», – пробормотал он.
«И тем не менее. „Абстерго“ есть „Абстерго“. Здесь за нами наблюдают чаще, чем ты думаешь».
«Неприятно это осознавать».
«Все нормально, для „Абстерго“ это обычное дело. А вот Виктория – темная лошадка. По-моему, есть в твоей работе нечто такое, что привлекло чье-то особое внимание. Не проявляй инициативу и не делай ничего, что может показаться необычным, и мы посмотрим, что будет дальше».
Одноразовый телефон лежал в нагрудном кармане его пиджака. Он едва сдержался, чтобы не похлопать по карману, и вдруг вспомнил дыру в груди Жанны.
– Саймон?
Он вздрогнул:
– О, простите, задумался.
– У вас такой вид, будто овечки, которых вы считали для того, чтобы уснуть, всем стадом пробежались по вам, – сказала Виктория.
Саймон слабо улыбнулся:
– Уверен, что скоро буду выглядеть значительно лучше. Пока пью чай, скоро принесут бекон, и я буду в полном порядке.
– Отлично. – Виктория налила молоко в чай, помолчала и сказала: – Еще раз хочу извиниться за вчерашнее. У меня не было права так себя вести.
Двенадцать часов назад он бы ей поверил. Но сейчас он хотел знать только одно: насколько ее беспокойство о нем искренне. «Саймон, сосредоточься», – сказал он самому себе.
– Мы оба были хороши, – произнес Хэтэуэй вслух. – Я тоже вел себя не лучшим образом, поэтому давайте больше не будем возвращаться к этому вопросу.
Доктор Бибо нахмурилась, но кивнула.
– Конечно, – сказала она и уже с привычной теплотой в голосе добавила: – Итак, что дальше?
– Орлеан был для Жанны ключевой точкой. Я имею в виду, что после снятия осады она стала не просто Девой, а Орлеанской девой.
Виктория кивнула:
– Я понимаю, как историк, вы хотите увидеть снятие осады.
– Шестого и седьмого мая Жанна принимала участие в сражениях, которые шли с короткими передышками. Это были кровопролитные сражения, и длились они очень долго – от зари до зари, – неся с собой большие потери. – Саймон сделал паузу и налил себе еще чая. Рука, державшая чайник, чуть заметно дрогнула.
Виктория, казалось, ничего не заметила.
– Саймон… я не уверена, что вам нужно все это видеть, – сказала она. – Есть причина, которая заставляет «Абстерго индастриз» менять воспоминания, используемые для создания игр. В противном случае многие из них просто бы травмировали психику обычных людей. Вы не смотрите фильм и не играете в игру, вы переживаете события так, будто они происходят с вами на самом деле. При такой модели восприятия вы физически участвуете в симуляции, возникает кинетический аспект, который отпечатывается в вашем мозгу. Вам не нужно переживать все эти сражения поминутно. Поверьте мне.
Что позволило его уловке сработать, так это правота Виктории. Саймон не был готов пережить момент, когда Габриэль вонзит меч в глазное яблоко своего врага. Он не был готов к стонам, предсмертным крикам, запаху крови средневекового сражения. Виктория права, это не имело ничего общего ни с фильмом, ни с игрой.
Хэтэуэй вздохнул, демонстрируя свое согласие с доктором.
– Как же мы будем отбирать моменты, когда Жанна использовала меч Эдема?
– Давайте отберем те моменты, в которые, по вашему мнению, использовать силу меча было крайне необходимо. Я введу эту информацию в параметры симуляции, и алгоритм поможет нам выделить наиболее вероятные отрезки времени. Если они будут слишком напряженными, я вас выведу. И умоляю, Саймон, будьте со мной честны, не переходите за грань своих возможностей. Я не хочу получить второго Роберта Фрейзера. Не хочу и не могу.
Виктория протянула Саймону свой планшет. Ему показалось, что в ее глазах мелькнули слезы, возможно, это была всего лишь игра света. Сердце у него екнуло. Сейчас доктор Бибо вела себя так, будто действительно за него переживала и о нем заботилась.
Саймон для видимости неуверенно запротестовал, но взял планшет и ввел информацию, которую он утром выписал из книг.
– Если нам понравится работать в таком режиме, стоит и в будущем продолжать в том же духе, – сказал Саймон. – Таким образом, мы постепенно подойдем к тому моменту, когда Габриэль и Жанна расстались. Он, похоже, не присутствовал на самой… Ну, вы понимаете.
Саймон не хотел думать о смерти Жанны, не сейчас, когда он пережил предательство и такое глубокое разочарование, что его нервы были натянуты как струна.
– Седьмого мая французы добились решающей победы. Они захватили бульвар Святого Августина, расположенный рядом с Турели и построенный англичанами на месте разрушенного защитниками города женского монастыря. Военная тактика была следующей: из лодок они сделали мост, по нему перешли на один из островов Луары, оттуда переправились на бульвар Сен-Жан-ле-Блан. Однако англичане без сопротивления оставили слабо защищенный Сен-Жан-ле-Блан и отступили к бульвару и Турели. После этого французы атаковали. На штурм пошли чуть ли не четыре тысячи человек – было жарко. И хотя битва была впечатляющей, это не тот важный момент, который я бы хотел увидеть. Я имею в виду… думаю, нам стоит посмотреть… мы должны внимательно изучить взятие Турели. Мы просто обязаны это сделать. Как бы неприятно и тяжело это ни было.
– Вы, англичане, не имеете никакого права на это Французское королевство. Отец Небесный повелевает вам и требует моими устами – Жанны Девы – оставить ваши крепости и вернуться в свою страну. Ежели вы этого не сделаете, я вам устрою такое сражение, о котором вы будете помнить вечно. Вот что я вам пишу в третий, и последний раз и больше писать не стану. Засим подписываюсь: Иисус, Мария, Жанна Дева.
Габриэль почтительно записал все, что Жанна сказала. Со вчерашнего дня она заметно изменилась. Они оба изменились. Юноша начал уважать тех, кто добровольно вновь и вновь шел в хаос смерти и выходил оттуда живым. Свет Девы продолжал сиять, но уже по-другому. К ней пришло глубокое осознание всей тяжести долга, возложенного на нее.
Жанна взяла перо и неуверенной рукой вывела свое имя. В это время открылась дверь, и вошел ее паж Луи. Вид у мальчика, как всегда, был озабоченный и растерянный.
– Миледи, – сказал он, – мадам Буше прислала вам красные нитки, как вы просили.
– Спасибо, Луи! – сказала Жанна и по-доброму улыбнулась ему.
Мальчик облегченно выдохнул.
Когда чернила высохли, девушка свернула пергамент в тугой свиток и сказала:
– Пойдем со мной. И ты тоже, Флер.
Жанна хотела раздобыть новое платье для своей подруги, но у нее не было на это ни минуты свободного времени, поэтому девушку пока облачили в тот мужской костюм, который до этого носила Жанна. Они были одного роста, но Жанна по сравнению со стройной и худенькой Флер все же отличалась более крепким сложением, и платье нужно было немного ушить.
Флер, которая тихо сидела поодаль, радостно вскочила и с обожанием и восхищением посмотрела на Жанну. «Интересно, я так же, как эта несчастная, смотрю на нее?» – подумал Габриэль. И пришел к выводу – скорее всего. Но это не имело ровным счетом никакого значения. Не было ничего постыдного с восхищением смотреть на посланницу Отца Небесного.
Понюхав пороху в сражениях, Пьер и Жан предпочитали теперь на ночевку оставаться с солдатами, оставив сестру в доме Буше. Поэтому Жанну, направившуюся за ворота города, сопровождали только Габриэль и Флер. Их, как всегда, встретила толпа, жаждавшая взглянуть на Деву. После взятия бульвара Сен-Лу их пыл и воодушевление возросли.
Они поехали к Орлеанскому мосту. Габриэль оглянулся на Флер. До недавнего времени она никогда не сидела в седле, и сейчас он был рад видеть, что она не отставала, хотя костяшки пальцев, сжимавших поводья, от напряжения побелели.
– Едете злить Гласдейла? – улыбаясь, крикнул один из солдат.