От внимания Риккина не ускользнуло, что Бибо назвала Хэтэуэя по имени.
– Я хочу знать, как вернуть мечу его силу. Я хочу, чтобы его вновь можно было использовать. Не позволяйте Хэтэуэю заниматься ерундой. Надеюсь, я четко выразил свои пожелания. Мы продолжим наш приятный разговор, как только у вас будет что мне рассказать.
– Да, сэр.
Алан Риккин завершил разговор и откинулся на спинку сиденья. Нет величия и благородства на улицах Лондона, силы мысли и духа в парламенте и гениальных прозрений в искусстве. Вот к чему привели мир безудержные эксперименты с демократией. И ассасины трубят, что именно такой мир и должен существовать. Чтобы направлять человечество, нужна твердая рука – орден тамплиеров. Как и в былые времена, миром правят деньги и жажда власти, но в современном мире они редко сочетаются с глубиной видения и понимания.
Этим обладали создатели «Абстерго». Великие магистры прошлых веков. Во имя ордена Жак де Моле позволил предать свое тело огню.
В голове Риккина прозвучали слова, святые для любого из тамплиеров: «Клянешься ли ты защищать принципы нашего ордена и те ценности, что мы исповедуем?»
Как говорил Шекспир, «вот в этом-то и загвоздка».
Он взял телефон, ввел код и стал ждать ответа.
Это Омега, оставайтесь на связи.
Поступили новые данные.
Фаза 2 Омега-104 близка к завершению. Предлагаю отстранить и заменить исполнителя.
Риккин задумался. Это окончательно решит проблему… но может привлечь ненужное внимание.
Нет. Перемещения будет вполне достаточно.
Принято к сведению. Фаза 1 Омега-105 завершена. Ожидаем дальнейших инструкций.
Запускайте Фазу 2.
Риккин задумался, прежде чем ответить. Но на размышления у него не было времени.
УС в случае крайней необходимости.
Принято к сведению.
Текст исчез с экрана телефона. Риккин вздохнул и задумчиво похлопал ладонью по колену.
УС.
Удалить и стереть.
Он надеялся, что Саймон не отклонится от нужного пути слишком сильно.
25
Хэтэуэй заказал в «Буре» корзину трудоголика, которая своим содержимым его не разочаровывала, и углубился в изучение книг. Несмотря на количество выпитого чая и искреннюю увлеченность предметом исследования, беспокойная ночь давала о себе знать, и он задремал. Вместо глубокого забытья он погрузился в водоворот тревожного видения: Жак де Моле в огне и дыму выкрикивает проклятие своим мучителям.
Саймон резко выпрямился, сердце в груди колотилось. Ну конечно, рассуждал он: Жанну д’Арк обвинили в ереси и сожгли на костре; Жак де Моле принял такую же мученическую смерть; их пути сошлись в башне Кудре, хотя эти два события разделяло целое столетие. Вполне естественно, что подсознание вспомнило о Великом магистре тамплиеров, так как с каждой симуляцией «Анимус» подводил его все ближе и ближе к смерти Жанны.
Явившийся во сне де Моле напомнил Саймону, что отдел криптологии не дал комментариев по оставленным на стене башни письменам. Он знал, что Виктория предварительно перевела латинский текст – криптологи тем не менее должны были дать свое одобрение, – но он был так увлечен поисками меча и был таким усталым, что забыл спросить у нее, что она там напереводила. Саймон снял очки, потер глаза, встал, потянулся и, глядя на компьютер, громко сказал: «Криптология».
Он присел на край письменного стола и ждал, когда на экране лого «Абстерго» уступит место добродушной физиономии Закария Моргенштерна.
– Профессор Моргенштерн, рад вас видеть.
– Приветствую вас, профессор Хэтэуэй! Поздравляю с повышением! Чем могу быть полезен?
Дружеское приветствие и поздравление застало Саймона врасплох.
– Я хотел бы узнать, как дела с расшифровкой послания де Моле, оставленного им в Шиноне. Мы отправили его в ваш отдел пару дней назад.
Профессор нахмурил лоб, и его учтиво приветливое лицо сделалось еще более морщинистым.
– Не вполне уверен, что понимаю вас. Конечно, мы все знаем о существовании послания. Извлекли из «Анимуса» новую информацию?
Саймон похолодел:
– Доктор Бибо с вами не связывалась?
– Последние несколько дней с нами не связывалась ни Бибо, ни кто-либо еще. Хотите, чтобы я проверил?
– Нет-нет, все в порядке. Я сам с ней поговорю. Возможно, ей потребовалось время, чтобы дополнительно поработать с посланием. Уверен, мы с вами еще свяжемся. Спасибо. Будьте здоровы.
Лицо Моргенштерна не сразу исчезло с экрана.
Саймон был совершенно сбит с толку. Послание де Моле оказалось пустяком, который и выбросить не жалко? Такая неожиданная находка может осчастливить любого из таких ребят, как Моргенштерн – да и сам Хэтэуэй, – которые всю жизнь только и занимаются тем, что ищут в далеком прошлом новые факты. Но эти факты ни на что реально не влияют, поэтому у Виктории не было причин считать расшифровку послания чем-то срочным.
С другой стороны, причин не отправлять послание на дешифровку у нее тоже не было.
И вдруг Саймон остро почувствовал, что за ним следят. Спокойно он вернулся в свое удобное кожаное кресло и взял одну из книг о Шиноне. Листая, он останавливался на отдельных отрывках, затем, словно случайно, натолкнулся на абзац о послании Жака де Моле на стене башни.
«Анимус» открыл ему одну важную особенность – воспоминания своего предка он помнит более четко, чем события собственного прошлого. Разумеется, у Виктории на этот счет имелась своя теория – поскольку для субъекта эта информация новая и необычная, восприятие обостряется. Как бы то ни было, но слова и знаки отпечатались в его памяти четко и ярко. Габриэлю велели внимательно их рассмотреть, и Саймон сделал это вместе с ним. До сего момента ему было недосуг этим заняться, но сон плеснул масла в огонь.
Прошло несколько дней, и картина виденного немного поблекла, или, возможно, на нее наложились более свежие впечатления, но в память врезался один рисунок. Он особенно выделялся – профиль, очевидно, тамплиера, смотрящего на солнце, которое больше походит на перевернутую слезу или каплю дождя или крови, а возможно, щит. Саймон не знал, как интерпретировать это изображение. Рисунок солнца, которое в далеком прошлом видел Габриэль, ничем не отличался от других рисунков – невыразительный барельеф, только и всего.
Но солнце, запечатленное на фото в двадцатом столетии, представляло собой достаточно глубоко выдолбленное отверстие. Насколько глубоко, по фотографии было не определить, но тот, кто оставил его в стене донжона, потратил уйму времени, чтобы сделать это углубление в каменной стене. С какой целью? Вероятно, чтобы потом чем-то его заполнить.
Заполнить… или спрятать что-то внутри и прикрыть сверху?
В это небольшое углубление более семисот лет назад что-то положили? И это сделал тамплиер, возможно сам Жак де Моле? И это что-то было предназначено человеку понимающему. Что это было – ключ, драгоценный камень, записка?
Частица Эдема?
Что-то было не так. Саймон понял это, когда одну из двух фраз, которые видел Габриэль на стене, он не нашел на поздней фотографии. Эта фраза была уничтожена.
Саймон закрыл книгу и взял в руки одноразовый телефон. Модель телефона соответствовала корпоративной, выданной ему «Абстерго», чтобы, если за ним следят, не вызвать мгновенного подозрения.
Он быстро нашел и установил «переводчик», набрал латинскую фразу, которую его подсознание выбросило на поверхность во вчерашнем сне, ту, что исчезла или была невидима на современной фотографии: «Si cor valet, non frangit».
Появился перевод: «Если сердце сильное, оно не разобьется».
Саймон не стал вовлекать в процесс Моргенштерна. Если он не участвует в тайном сговоре, то Хэтэуэй и не хотел его вовлекать. А если он в…
В кармане завибрировал корпоративный телефон. Саймон никак на это не отреагировал, просто положил одноразовый телефон в тот же карман, поднялся, сделал глоток чая и только после этого достал из кармана телефон, словно сообщение пришло только что.
Послание было от Виктории: «Как вы себя чувствуете?»
«Злюсь, нервничаю и хочу знать, что, черт возьми, происходит», – подумал Саймон. Но текст набрал иной: «Значительно лучше благодаря яйцам по-шотландски и кексам. Вот список, в 20:00 встречаемся у „Анимуса“, обсуждаем».
«Как удается быть в форме при такой диете?»
«Хорошая генетика», – ответил Саймон и, засунув телефон в карман, вернулся к письменному столу, и тут его взгляд упал на меч. Действительно, хорошая генетика. Он сел за компьютер и начал печатать.
Когда они с Викторией шли к лифту, футляр с мечом был у Саймона под мышкой.
– …Считаю это отличной идеей, мы сможем рационально использовать отведенное нам время, – говорила доктор Бибо, глядя на список, который он ей отправил. – Это хорошо сработало во время противостояния англичан и французов. Я не думала, что меч мог сыграть в этом какую-то роль, но в действительности его роль оказалась велика.
– Сохранилось много достоверных свидетельств, что Жанна никого им не убила, также она никогда не использовала меч как призыв к решительной атаке, – сказал Саймон.
– Ну, если не считать того момента, когда она отшлепала им шлюх, – усмехнулась Виктория.
Однако профессору было не до шуток.
– Ну да, – для приличия хмыкнул он. – Сохранились утверждения очевидцев о том, что, если на Жанну во время боя нападали, она отражала атаку именно мечом.
– До сих пор мы этого не видели, – сказала Виктория. – Можно было бы поискать этот временной отрезок. Жаль, что мы ограничены во времени, хотя сделано и так очень много.
«Сделали бы еще больше, если бы были настоящими партнерами», – зло подумал Саймон. Ему хотелось, чтобы Анайя ему ничего не говорила, но он понимал, что неведение для тамплиера – не счастье, а смертельная опасность.
– Предстоит сделать не меньше, – резко резюмировал Хэтэуэй. – И, как говорит Жанна, лучше сейчас, чем завтра. Сейчас, после ее удивительной победы под Орлеаном, дофин, должно быть, воспрянул духом. И поэтому на королевском совете, где присутствовали генералы и Жанна и где решался вопрос, каким должен быть следующий шаг, дофин выслушал мнение Орлеанской девы. Она настаивает на том, чтобы он в ее сопровождении ехал в Реймс на коронацию, а не в Париж или Нормандию, и армия уже начала расчищать путь для безопасного путешествия короля. Герцог Алансонский, который был назначен главой Луарской кампании, если быть до конца честным, всегда шел за Жанной.