До этого момента Саймон под таким углом ситуацию не рассматривал. А что, если она права? Что, если раздражение Риккина и его нежелание продлять сроки работы Саймона никак не связано с происходящим? Саймон вдруг страшно обрадовался, что у Анайи есть благовидный повод проявить активность.
– Очевидно, – сказала Кодари и расправила плечи, – ваша история с Жанной д’Арк вызвала огромный интерес, и надо спешить. Чем дольше я здесь разгуливаю, тем быстрее этот некто меня вычислит. Я умею отлично шифроваться, но даже самых лучших шифровальщиков со временем вычисляют.
– Правда? – удивилась Виктория.
– Главный принцип моей работы – действуй молниеносно, умно и креативно, – ответила Анайя.
Сказав это, женщина быстро поцеловала Саймона, чем крайне его удивила, и растворилась в толпе, оставив на его щеке тепло своих губ.
Он застыл на мгновение в растерянности, следя за ней взглядом, затем повернулся к Виктории:
– Нам нужно срочно возвращаться в «Абстерго». Я думаю, Габриэль хочет что-то сказать ассасинам.
– Вот ты где, – в самое ухо Жану де Мецу холодно прошептал Габриэль, садясь рядом с ним на скамейку в полутемной таверне.
Либо юноше не удалось своим появлением удивить ассасина, либо, что более вероятно, тот умело скрыл свое удивление.
– Лаксарт, – спокойно сказал де Мец, – а я все ждал, когда ты придешь.
Спокойный, даже небрежный тон Жана разозлил Габриэля.
– Поговорим на свежем воздухе, – сказал юноша, вставая.
Его товарищ неторопливо допил эль и тоже поднялся. Летние сумерки только начали сгущаться, и дневная жара еще не успела остыть. Они шли по улице, кивая прохожим, пока не уединились на рыночной площади, лотки которой уже были закрыты на ночь.
– Я сожалею о том, что случилось с Жанной, – сказал де Мец, как только они остались одни.
– Сожалеешь? Если бы вы, ассасины, сожалели о ней, она бы сейчас не была в руках Люксембурга, преданного вассала Филиппа Бургундского! – выкрикнул Габриэль. – Она почти спаслась. Вы знали об этом? Ее схватили только потому, что она пыталась освободить своего брата и д’Олона. Потому что их судьба была ей небезразлична. Если бы только ассасины ей помогли…
– Ты ничего не знаешь, Лаксарт, – перебил его де Мец. Он не обвинял, и в голосе его не было злости, а только безграничная усталость. – Ты не имеешь никакого представления о том, что мы делали или не делали и почему.
– Ну так расскажи мне!
– Ты не член братства и даже не ученик. И я не думаю, что ты когда-нибудь будешь одним из нас.
– Почему нет? Я недостаточно хорош? Потому что ассасины оставили меня, когда ситуация стала для них неудобной?
Де Мец ответил, но не зло, а с глубоким сожалением:
– Дело в другом. И оно не касается ни тебя лично, ни братства, ни войны против тамплиеров за будущее человечества. Все дело в Жанне.
– С меня хватит, – сказал Габриэль. – И тебе должно было бы хватить. И Иоланде. Когда-то вы мне сказали, что Жанна не просто важная политическая фигура. Вы сказали, что будете заботиться о ней и оберегать от всех невзгод. Я поверил вам. Я думал, что ассасинов от тамплиеров отличает забота о человеке. А она, Жанна, не просто деревенская девушка. Вы же знаете это!
– Я знаю, – произнес де Мец. – Мы знаем. Но бургундцы уже разговаривали с Жанной, по крайней мере один раз точно. А… – Де Мец заметил удивление на лице Габриэля и добавил: – Видишь, ты ничего не знаешь. И даже не представляешь, сколько в этом деле задействовано противоборствующих сил и людей. Мы не можем просто налететь и освободить ее. Политическая стратегия…
– Ничего не значит для меня! Для меня она – все!
Взгляд Жана сделался печальным.
– Ты, Габриэль, слишком возбудимый и неуравновешенный, чтобы участвовать в нашем деле. Мне очень жаль. Но… правда в том, что без меча Жанна перестала быть непобедимым ангелом. Ее судьба решилась у стен Парижа.
– Но только потому, что Карл приказал ей отступить! Филипп Бургундский надул его, сейчас он даже сам это понимает!
– Ее захватили в плен. Она тоже совершает ошибки.
– Голоса предупредили ее, что она попадет в плен, – отчаянно сопротивлялся Габриэль. – И я верю, она слышит самого Бога. А вы верите?
Жан молчал.
Габриэль отступил от него на шаг:
– Боже правый, вы же не верите! Вы же, как и Карл, переменчивы и непостоянны! Я обращался к нему, я умолял дать за нее выкуп, но он и пальцем не пошевелил. В тот момент, как она стала для вас бесполезной, вы отстранились от нее. Это и есть кредо ассасина? Находить нужных людей, выжимать из них все и выбрасывать за ненадобностью?! Боже милостивый, вы ничем не отличаетесь от тамплиеров!
Габриэль не успел договорить: горло сдавил скрытый клинок. Жан схватил его за грудки и прошипел в самое лицо:
– Во имя дружбы, что нас связывала, твоя жалкая злобная плоть не испустит дух здесь и сейчас. – Клинок исчез, де Мец разжал кулак и с отвращением оттолкнул Габриэля. – Хочешь так думать? Вперед! Это говорит только о том, что ты ничего не понимаешь.
Габриэль схватился рукой за шею, она была теплой и влажной. Скрытый клинок был таким острым, что юноша даже не почувствовал, как он рассек ему кожу.
– Я понимаю только то, что вы бросили восемнадцатилетнюю девушку, которая сделала все, что она обещала. Чья воля оказалась сильнее твоей или моей и даже вашего Наставника. Если вы ценили ее только за меч, то, я думаю, она могла бы сослужить большую службу тем, кто охраняет ее сейчас, нежели тем, кто охранял ее на пути в Шинон. По крайней мере, они не притворяются друзьями.
Сумерки сгустились, но было видно, как де Мец поморщился:
– Иди. Убирайся, пока я не передумал.
– А как же ваш принцип не позволять клинку поразить невиновного?
– Ты, Лаксарт, не невиновный. Ты по уши погряз во всем этом дерьме. И если ты этого не видишь, то ты глупее, чем я думал.
– Я сделаю все, чтобы освободить ее, – заявил Габриэль.
– И тем самым сможешь только навредить ей. Неужели ты этого не понимаешь?
Габриэль резко развернулся и пошел прочь. У него не было ангелов, которые бы подсказали, что надо делать, и, когда он молился, Бог никогда ему не отвечал. Сейчас с ним не было ни ассасинов, ни герцога Алансонского – никого.
Они с Флер были теперь сами по себе.
Саймону больно было видеть Габриэля в таком состоянии. В отличие от своего предка, он знал: шансов освободить Жанну из плена нет, то страшное, от чего Габриэль пытается ее спасти, неизбежно случится.
– В одном де Мец прав, – сказал Саймон, пока они с Габриэлем в коридоре памяти ждали, что же будет дальше, – слишком много интересов сплелись в один клубок. Если бы эта война была такой простой затеей, она бы не длилась сто шестнадцать лет.
– Карл действительно ничего не сделал, чтобы спасти Жанну?
– Ничегошеньки.
– У него были шансы ей помочь?
– Нет. И думаю, он втайне был этому рад. К тому времени сложилась определенная традиция содержания пленников благородного происхождения, которая на Жанну не распространялась. Такие пленники, как правило, содержались в хороших условиях и по истечении определенного времени возвращались домой к своим семьям, если их родственники платили за них выкуп или если они становились разменной монетой в какой-нибудь сделке. Поначалу складывалось таким образом, что герцог Бургундский был не против оставить ее у себя. Формально она была пленницей Жана Второго Люксембургского, графа Линьи, который был вассалом Филиппа Бургундского, и, по общим отзывам, с Жанной обращались хорошо. Бытует мнение, что жена Жана Люксембургского была расположена к девушке и даже просила мужа не продавать ее англичанам.
– Но он продал. Или, я полагаю, это сделал Филипп Бургундский. Как это произошло?
– Англичане оказывали сильное давление, они по отношению к Деве были настроены крайне враждебно. Большинство склонялось к тому, чтобы сжечь ее. – Саймон вспомнил, с какой ненавистью англичане сыпали проклятия на ее голову у стен Орлеана, и ему стало не по себе. – Тамплиеры, которых было немало среди бургундцев и англичан, хотели скомпрометировать ее, лишить славы и народной любви и тем самым окончательно дискредитировать Карла. После семи месяцев плена англичане выкупили девушку у Жана Люксембургского за десять тысяч золотых ливров. В канун Рождества тысяча четыреста тридцатого года она прибыла в Руан. Переговоры о сделке вел епископ Бове Пьер Кошон, впоследствии главный судья трибунала, обвинившего Жанну в ереси.
– Откуда мне известно это имя?
– Это был видный прелат-политик, сделавший себе карьеру на службе у Филиппа Бургундского и Бедфорда, один из авторов договора, заключенного в Труа. Жанна дважды принуждала его спасаться бегством: первый раз он бежал из Реймса как бывший ректор Парижского университета, второй – из Бове, где состоял в должности епископа. Эти города отказывались подчиняться власти бургундцев и признавали Карла своим королем. С точки зрения закона Пьер Кошон не мог быть судьей Жанны. Ни место ее рождения, ни места, где вершились ее так называемые еретические деяния, не входили в его юрисдикцию. Но тайные связи были задействованы. Между прочим, он немало постарался, чтобы получить должность архиепископа. В Руане кафедра была вакантной, и Кошон договорился с соборным капитулом, коллективно исполнявшим обязанности главы епархии, о так называемой временной уступке территории в рамках, необходимых для суда.
– Отличная характеристика для беспристрастного судьи. – Голос Виктории прозвучал саркастически. – Он, разумеется, принадлежал к ордену тамплиеров?
– Вероятнее всего. Как только он узнал о пленении Жанны, то принялся хлопотать, чтобы ее из светских рук передали в церковные.
– Чтобы можно было обвинить ее в ереси и колдовстве.
– Гораздо более отталкивающий образ, чем рядовая военнопленная. Это также наносило ощутимый удар по репутации Карла. Кто станет поддерживать короля, пришедшего к власти при поддержке дьявола? Парижский университет искал повод, чтобы утвердить эту идею с того самого дня, как была снята осада Орлеана. С правовой точки зрения судилище было чистейшим фарсом. Игнорировались все случаи и доказательства, которые мешали обвинительному приговору. С Жанной обращались как с военнопленной, ее держали в тюремной камере со скованными ногами, но судили как вероотступницу.