– Вам уже доводилось выполнять поручения по охране? – с ходу спросил Мацуо.
Такэко подняла бровь; больше в ее облике ничто не указывало на растерянность и злость, которые, должно быть, вызвал у нее этот вопрос.
– В смысле, работу телохранителя? Вы что же, хотите, чтобы я нянчилась с каким-то даймё?
– Не бывает недостойных заданий, если они выполняются для Братства, – назидательным тоном проговорил Мацуо. – Кроме того, если вас это утешит, мой руководитель считает именно это поручение наиболее стратегически важным. Вам оказано большое доверие.
– Работа телохранителя, – повторила Такэко. Попытки Мацуо ее умаслить явно не возымели успеха. – Ненавижу такое. Мои способности к проникновению окажутся совершенно бесполезны, а вместо того, чтобы действовать самой, мне придется лишь отвечать на действия противника.
– В самом деле, это куда сложнее. Правильно ли я понимаю, что вас пугают трудности?
Глаза девушки метали молнии. И все же, как бы она ни старалась постоянно держать свои чувства в узде, она все еще очень молода, с легким беспокойством отметил Мацуо. Под силу ли ей будет справиться с задачей?
– Не пытайтесь вывести меня из себя, – выплюнула Такэко. – Ваше задание – пустая трата моих умений, но я его выполню. Кого я должна защитить?
– Даймё по имени Сайго Каяно.
– Впервые слышу.
– И неудивительно. Он ничем не знаменит, не могуществен, не является умелым политиком. Все, что у него есть, – маленькое войско, и он принадлежит к клану Сацума, а не к Айдзу.
– По вашему описанию я не могу понять, почему мы должны его защитить. Что делает его таким уж особенным?
Мацуо позволил себе слегка улыбнуться.
– Его катана.
– Прошу прощения?
– Его катана, – повторил ронин. – В его семье она передавалась от старшего сына к старшему сыну на протяжении почти ста пятидесяти лет. Это работа Масамунэ. Подлинник.
Такэко с шумом выдохнула сквозь зубы. Хотя она и знала основы кендзюцу, но мало пользовалась катаной и предпочитала ей нагинату. И все же даже она слышала о Масамунэ, прославленном оружейнике, жившем шесть сотен лет назад. Говорили, будто на работу его вдохновляли ками, будто его творения жили собственной жизнью. Такэко не знала, можно ли верить этим рассказам, правда ли выкованные Масамунэ клинки были способны рассекать камень, словно льняную бумагу, но одно только упоминание его имени заставляло ее сердце биться с юношеской восторженностью, от которой она, казалось, давно уже избавилась.
– Каким образом мелкий провинциальный даймё сумел заполучить клинок, изготовленный самим Масамунэ? Я думала, на свете их осталось не больше дюжины.
– Вы излишне щедры, – усмехнулся Мацуо. – Большая часть тех его работ, что еще находятся в обращении – подделки. Я знаю одного предводителя клана при императорском дворе, который упивается мыслью о том, что ему принадлежит клинок, сделанный самим Масамунэ, но мне удалось разглядеть его поближе – ничего особенного. О, то есть катана, безусловно, хороша, ее выковал очень одаренный оружейник, но это не работа Масамунэ.
– А вы уверены, что упомянутый вами даймё владеет подлинником?
– Да. Но это не единственная причина, по которой эта катана так важна. Представьте себе, один из предков Каяно нашел ее закопанной в темнице в подвалах замка Тиба.
В этот раз Такэко не помогла выдержка – девушка побледнела. Она положила руки на колени, чтобы унять дрожь, и вперилась взглядом в глаза Мацуо в поисках подтверждения своей догадки.
– Не говорите мне, что…
– Именно, – спокойно проговорил Мацуо. – Братство думает, что речь идет о подлинной катане самого Миямото Мусаси. Но, что куда важнее, так думают и тамплиеры. Они попытаются завладеть ею во имя укрепления своих идей. Только представьте, какая это будет катастрофа – император ринется в бой, вооруженный катаной Мусаси работы самого Масамунэ! Я молчу о невероятных силах, которыми обладает такое оружие, но само то, что противник завладеет им, уже будет знаком нашего сокрушительного поражения. Мы не можем этого допустить.
– В таком случае почему бы нам не забрать эту катану себе? – сощурившись, спросила Такэко.
– Потому что в этом случае знак получится еще более неблагоприятным. Сайго Каяно сражается за нас, он принадлежит к армии Токугавы. Что подумают другие даймё, если один из вассалов вдруг погибнет, а его легендарное оружие таинственным образом окажется в руках сёгуна? Какой пример это им подаст?
Девушка пристыженно опустила глаза. О таком она не подумала. И все же, меч самого Миямото Мусаси… она почувствовала, как по всему ее телу от макушки до пяток пробежали мурашки почти священного восторга.
– Ну что? Ваше задание до сих пор кажется вам столь же простым и ребяческим?
– Моя нагината принадлежит вам, – просто ответила Такэко. – Ни один тамплиер не прикоснется к священному клинку.
Сложнее всего было с уборными.
Ко всему остальному Ацуко привыкла с удивительной быстротой. Вони она больше не чувствовала – ведь и сама тоже не мылась целую неделю, с тех пор, как армия вышла из Айдзу. Бинты, которыми она стягивала грудь, все так же доставляли ей страдания, но она привыкла к постоянной боли и больше не обращала на нее внимания. Благодаря полученной в додзё закалке, она без труда шла в ногу с остальными и внимательно следила за тем, чтобы всегда говорить низким голосом и ни с кем не заговаривать без особой нужды.
Но вот с уборными ей было все так же сложно – потому что большую часть времени их просто не было.
Согласно уставу, асигару должны были каждую ночь разбивать лагерь и оборудовать полевые уборные в соответствии с жесткими правилами. Для предотвращения распространения болезней отхожие места должны были находиться не менее чем в пяти дзё[25] от костров, а для этого требовалось расширить и земляной вал, чтобы не натыкаться в темноте на врагов. Стоит ли говорить, что после дневного перехода солдатам не слишком хотелось взваливать на себя лишнюю работу, и уборные просто не строили.
Так что асигару мочились стоя – на дерево, на камень, на куст, на палатку. Они мочились у всех на глазах, не прерывая беседы, разговаривали через плечо, будто так и надо. Иногда двое или трое спускали штаны одновременно и начиналось состязание: кто помочится дальше всех или кому удастся затушить костер. В походе развлечений было мало, а солдатам нужно было отвлечься, чтобы не думать о смерти.
И потому они соревновались, кто помочится дальше, смеялись и рассказывали друг другу жуткие истории, чтобы притвориться, будто испугались, прежде чем начнется настоящий ужас.
И Ацуко находилась в толпе этих незрелых юношей. До сих пор ей удавалось избежать участия в подобных состязаниях, зато по ночам приходилось тайком ускользать из палатки, чтобы помочиться в самом дальнем углу лагеря, а сердце ее бешено билось от ужаса при мысли, что она может попасться.
– И зачем я только в это ввязалась? – жалобно шептала она снова и снова, дожидаясь, когда пройдут часовые, чтобы прокрасться мимо них.
Но она знала, что врет себе. На самом деле, несмотря на подобные мелочи, Ацуко впервые чувствовала себя настолько свободной, настолько счастливой. Здесь ее считали такой же, как все, а кроме того, нашлись тут и те, кто уже оценил ее мастерство в обращении с яри.
Время от времени она замечала в соседнем лагере своего брата или отца. Самураи не общались с простолюдинами, их палатки находились дальше, были лучше защищены и куда более роскошны. У них-то наверняка были полевые уборные. Ацуко попыталась представить себе, как ее отец соревнуется с однополчанами кто помочится дальше, и сдержала смешок. Это было совершенно невозможно.
Она вернулась в свою палатку, бесшумно, как привидение, и тут же уснула, утомленная после целого дня перехода.
На следующий день Ацуко шла в левом ряду колонны и заметила брата – тот двигался в противоположном направлении, в руке у него было письмо, а на лице – гордое выражение того, кому поручили важное задание. Она пристально оглядела его с головы до ног; он прекрасно смотрелся в блестящем нагруднике и со шлемом под мышкой. Недаром все принимают его за героя из легенд! Ацуко и сама начала задаваться вопросом, уж не выдумала ли она все это? Может, и не было никакой стычки на холмах?
Девушка задумалась и забыла вовремя отвернуться. Ибука встретился с ней взглядом, удивленный, что какой-то солдат посмел так на него уставиться.
Маскировка Ацуко была хороша, а со стриженными волосами она и вовсе была почти неузнаваема, она могла бы обмануть кого угодно – но только не своего брата, с которым прожила бок о бок шестнадцать лет. Ибука застыл, словно громом пораженный, совсем забыв о письме, которое должен был доставить.
Ацуко поспешила продолжить свой путь, глядя прямо перед собой и надеясь, что брат решит: это ему привиделось. Но, конечно, надеялась она зря. На плечо ей легла рука и ей пришлось покинуть колонну.
– Эй, ты, – проговорил Ибука хриплым голосом, которым, должно быть, разговаривал со всеми подчиненными. – Ты, похоже, сильный малый. Поможешь мне отнести ящики к интенданту.
– Но… – начала было Ацуко и тут же осеклась. Ни один асигару не смел нарушить прямого приказа самурая, тем более на глазах у сержантов. Она наклонила голову в знак покорности и потащилась вслед за братом.
Ибука шел, по-военному чеканя шаг, не меньше минуты, затем свернул в сторону от колонны, за повозку, нагруженную ящиками, которые и послужили ему предлогом отвести сестру подальше. Наконец он повернулся к Ацуко. На лицо его было страшно смотреть. От былой шаловливой улыбки не осталось ни следа.
– Во имя всех ками, что ты тут делаешь? Еще и в этом нелепом наряде? А твои волосы? Ты… ты… ты совсем с ума сошла?
Ацуко скрестила руки на груди; теперь, когда их никто не видел, она могла себе позволить перечить брату.