А значит, это и было лучшее время для нападения.
– Приходим, наносим удар, забираем катану и уходим. Никакого излишнего усердия, никакого неуместного героизма, никаких поединков в лучах заходящего солнца, никакой лишней траты времени. Убейте любого, кто встанет на вашем пути, если представится возможность – ударьте в спину и уходите, прежде чем противник поймет, что произошло. Ясно?
Ллойд никогда не умел вдохновлять солдат, зато всегда говорил кратко. Девять самураев одновременно кивнули и вскочили в седла. За ними вслед отправились двадцать солдат, удальцов, нанятых в ближайшем селе за еду. Причем в прямом смысле: разрушительная война разорила посевы, сожгла поля, и у крестьян уже не было возможности поесть вдосталь. Одним хватило и обещания вкусного ужина; других привлек блеск золота.
Конечно, они едва ли умели сражаться, ничего не знали о задании и понятия не имели, что им предстоит проникнуть в укрепленный лагерь, но их было достаточно, чтобы отвлечь внимание. Когда они поймут, во что их втянули, и стремглав помчатся прочь, за ними в погоню непременно устремится множество солдат. Большего от них Ллойд и не ждал.
– Вперед! – воскликнул он.
В том, как отряд двигался к лагерю, не было ничего зрелищного или захватывающего, глядя на них, никто не сказал бы: вот скачут легендарные всадники. Самураи пустили коней шагом, отчасти чтобы не привлекать внимания, отчасти чтобы пехотинцы могли легко следовать за ними. Они приблизились к лагерю, но никто их не остановил – каждый принимал их за членов других отрядов. Разве можно было представить себе безумцев, которые решили бы в открытую напасть на целую армию?
Отряд миновал солдат, возводивших укрепления на севере, а затем двинулся к шатрам командиров, и только тогда двое часовых наконец решили спросить, что им нужно. Только вот подошли они к отряду безо всяких опасений, с опущенными копьями. Один из часовых подавил зевок – на уме у него наверняка был только предстоящий ужин.
– Стоять! – приказал второй часовой. – Вы из какого отряда?
Ллойд ответил ему вежливой улыбкой. Его клинок едва показался из ножен, а голова часового уже летела на землю. Товарищ убитого в оцепенении смотрел, как она падает вниз, не подумав ни защититься, ни поднять тревогу, а мгновение спустя его постигла та же участь.
В лагере поднялся крик; скрываться уже не было смысла, и самураи пришпорили коней. Нанятые ими крестьяне-солдаты остались позади и вытаращили глаза от ужаса: они наконец поняли, в чем состояла их задача. Им предстояло броситься врассыпную и бежать прочь из лагеря, пока их не настигнут и не убьют, тем самым усиливая разрастающийся хаос.
– Помните! Никакого героизма! – выдохнул Ллойд, мчась к шатру даймё.
Главная трудность, с которой сталкивалась из-за своей маскировки Ацуко, заключалась в том, что она до сих пор считалась асигару. Такэко и Ибука, будучи благородного происхождения, тяжелой работой не занимались, а вот она, несмотря на новую должность телохранителя, оказалась обязана участвовать в возведении лагеря.
– Вы могли бы попросить, чтобы я осталась с вами и не отвлекалась от охраны даймё, – возмутилась она в первый вечер.
– Могла бы, но не стану, – спокойно заметила Такэко. – Я и так уже потребовала для охраны даймё никому не известного рядового. Я не смею привлекать к тебе еще больше внимания и просить новых послаблений. Кроме того…
– Кроме того…
– Это закаляет характер.
Ацуко считала, что ее характер и без того уже прекрасно закален, и от того, что она будет выкапывать нужники ржавой лопатой, ее судьба никак не изменится.
Она была неправа.
Потому что эта самая лопата спасла ей жизнь.
Ацуко почувствовала, как земля трясется под ударами копыт, прежде чем успела услышать звук, и резко развернулась, подняв орудие над головой. Удар меча, который должен был расколоть ей череп, скользнул по рукояти и задел левое плечо. Девушка не успела ничего предпринять – всадник был уже далеко, и скакал он в направлении шатра даймё.
– К оружию! – прокричал кто-то издали.
Ацуко, наконец, вышла из оцепенения, отбросила лопату в сторону и побежала к шатру с яри в руке. Она не стала терять время на размышления о том, много ли явилось нападавших и есть ли у нее хоть какая-то надежда выжить; она сгорала от стыда из-за того, что в минуту опасности оказалась вдали от даймё, которого поклялась защищать. Пускай он и свинья, но уберечь его было делом чести.
Нападавшие действовали слаженно: они быстро двигались к шатру Каяно с разных сторон, по дороге разрубая на куски тех немногих, кто вставал у них на пути. Защитников лагеря застали врасплох: их действия оказались не согласованы, они были раздроблены, кто-то без оружия, кто-то без брони, и потому становились легкими мишенями.
Ацуко подбежала к шатру, когда один из самураев, высокий и худой, с наголо обритой головой, рассекал ткань ударом катаны. Она ринулась вперед, чтобы помешать ему, но воин, будто движимый шестым чувством, развернулся и в последний момент отбил удар ее яри.
– Так-так, – хищно осклабился Ёсисада, – кто это тут у нас?
Самурай встал в дзёдан – высокую воинственную стойку, и Ацуко догадалась, что он не воспринимает ее всерьез. Она была одета простым асигару, другими словами, казалась ему пустым местом, и он не собирался терять время на недостойного противника. Такая его самоуверенность давала девушке неоспоримое преимущество.
Несмотря на все это, Ацуко чуть не рассталась с жизнью в первую же минуту. Ёсисада был самоуверен сверх всякой меры, но при этом настолько же мастерски владел мечом. В додзё стойку дзёдан использовали для того, чтобы наносить удары сверху вниз, используя для них весь вес тела; но Ёсисада, уже размахнувшись, изменил направление атаки. Ацуко не успела даже разглядеть летящий на нее меч, но по наитию выставила перед собой яри. Ее боевые навыки сыграли тут немалую роль, но жизнь ей спасла чистая удача: острие меча отскочило от металлической части древка. Сила удара заставила девушку сделать шаг назад, а самурай, удивившись, встал в другую стойку.
– Неплохо, щенок. Обычно я убиваю всех с первой попытки. Нам было сказано не терять времени, но я не могу оставить тебя в живых – ты увидел, в чем секрет моего удара. Ничего личного.
Ацуко скривилась и встала в защитную стойку. Плечо у нее болело, и она отчаянно жалела, что при себе у нее нет катаны. С излюбленным оружием в руках она, может быть, смогла бы оказать сопротивление этому грозному воину. Может быть. Но выступить против него с яри было чистой воды самоубийством. Она воспользовалась большей длиной оружия, чтобы держать Ёсисаду на расстоянии, но без особого успеха. Самурай играл с ней, используя одну за другой свои хитрости, и вскоре на его лице уже читалось разочарование.
– Я-то думал, что ты способный, но похоже, ты отразил мой удар по чистой случайности. Что ж, прощай, мальчик мой.
Он снова встал в стойку дзёдан. Ацуко сосредоточилась и приготовилась вновь отразить тот же удар. Слишком поздно девушка догадалась, что в этот раз он будет бить как обычно. Она развернулась, споткнулась о складки на собственных штанах и почувствовала, как лезвие разрывает верх ее рубахи и царапает кожу. Ацуко навзничь упала в грязь, от потрясения у нее перехватило дыхание, а оружие выпало из рук. Она все еще была жива, но надолго ли?
– Пора заканчивать, меня ждут остальные, – заключил Ёсисада.
Он поднял оружие, затем снова внимательно посмотрел на Ацуко, сидевшую на земле в разорванной одежде, и вытаращил глаза.
– Девчонка? Ты – девчонка?!
Ацуко наконец удалось перевести дыхание. Она вновь сжала руки на древке яри и воспользовалась замешательством противника, чтобы нанести удар на уровне земли. Самурай ожидал чего угодно, но не этого. Пораженный тем, что он, оказывается, все это время сражался всего лишь с девчонкой, он замешкался на долю секунды и слишком поздно отпрыгнул назад. Сталь глубоко впилась ему в голень; он взвыл и потерял равновесие. Ацуко уже вскочила на ноги, гибкая, словно кошка. В отличие от противника, она не стала терять времени на то, чтобы поговорить с ним, обругать его или похвалить, – и ограничилась тем, что нанесла новый удар, тяжело ранив его в руку, а затем глубоко вогнала острие яри ему в грудь. Ёсисада хрипло взревел раненым зверем и схватился за древко, словно пытаясь вырвать его из груди, но тут его глаза остекленели, и больше он не двигался.
Еще несколько мгновений Ацуко стояла над ним, вся в крови, в разорванной одежде. Опомнившись, она первым делом сняла с убитого пояс и обернула им грудь, чтобы снова скрыть ее, будто это все еще имело сейчас какое-то значение.
А затем она наклонилась, взяла катану Ёсисады и ринулась в бой.
Ибука был очень доволен собой: благодаря сестре он получил лучшую должность в армии. Может, о Каяно и ходила дурная слава, но устроиться он умел. Кормил он своих телохранителей лучше, чем любой другой даймё, а главное – охранять его было делом совершенно безопасным. Если бы только эта служба продлилась до первой крупной битвы, Ибука был бы самым счастливым из людей.
В шатре царило приятное оживление, чему способствовало несколько чашек саке, налитых щедрой рукой даймё. Этого было мало, чтобы по-настоящему захмелеть, но достаточно, чтобы поднять дух и развязать языки.
– Ну, рассказывайте, как отпразднуете нашу победу? – спросил один из телохранителей, высокий детина с холеными усами.
– Прогуляюсь по императорским садам Эдо, – мечтательно проговорил Ибука.
Ответом ему был смех, и юноша тут же покраснел:
– Что? Что я такого сказал?
– Ничего особенного. Просто из-за твоей славы мастера клинка мы порой забываем, что ты у нас еще совсем зеленый! – рассмеялся усач. – Нет, ну право, кто станет праздновать победу в каком-то там саду? И с кем? С бамбуком и цветами?