Так значит, это и есть поле боя? В этот раз было даже страшнее, чем тогда, на холмах. Столько мертвецов, столько крови. Куда ни кинь взгляд – повсюду одни трупы. Некоторые при жизни были самураями, напавшими на лагерь, но другие, многие другие, когда-то были его знакомыми, друзьями, союзниками.
– Ацуко, – пробормотал он, вдруг вспомнив, что там, рядом с ним, находилась и его сестра.
Он обещал защитить ее. Как же он был глуп! Он не мог защитить даже себя самого. А если она погибла? Как он простит себе такое? Как сумеет признаться во всем отцу?
– Я здесь, – прошептал голос у него над ухом.
Он обернулся – и она правда была здесь, рядом с ним, с ног до головы облитая кровью, будто ками-убийца. У нее был хриплый голос, глаза закатились, она, скривившись, терла горло, но она была жива, вот что главное.
– Ты все такой же трус, – буркнула сестра, – но в этот раз от тебя была хоть какая-то польза. Ты сумел задержать их предводителя. И вот погляди, погляди, что мне удалось у него стянуть!
Несмотря на боль, на лице его сестры сияла победная улыбка, когда она показала ему катану работы Масамунэ. Ей удалось сорвать ее со спины Ллойда, когда она бросилась на него сзади, а тот так спешил поскорее сбежать, что даже не сразу заметил пропажу. Даймё она защитить не смогла, но по крайней мере смогла спасти клинок.
А Такэко говорила, что именно это и есть самое главное.
Ибука с глубоким почтением взял катану в руки и не смог оторвать от нее глаз.
– Так значит вот что он хотел заполучить, – пробормотал юноша. – Хотел настолько сильно, чтобы напасть на целую армию…
Он осекся – вокруг послышались крики. Даймё Айдзу наконец приближался к ним, в сопровождении лучших своих солдат и стрелков с ружьями наизготовку.
– Что тут произошло? – прогремел Мацудайра Катамори.
Он заметил юношу и встал прямо перед ним, скрестив руки поверх своего парадного нагрудника.
– Сиба Ибука, я рассчитываю, что ты объяснишь мне все, не упустив ни единой мелочи. Где даймё Каяно?
Ибука раскрыл рот, затем снова закрыл его, не в силах дать удовлетворительный ответ. Что он мог сказать? Он потерпел неудачу. Все видели, какой он трус. На этот раз все для него было кончено. В лучшем случае его отправят домой, навсегда покрытого позором, в худшем – потребуют искупить бесчестье, отняв собственную жизнь.
И тут за его спиной раздался крик. Кричал один из тех, кто видел битву своими глазами.
– Ибука – герой! Он в одиночку остановил предводителя нападавших! Это была схватка, достойная самого Мусаси!
– Его катана была быстрее ветра! – выкрикнул другой, глаза его сияли. – Ибука даже не стал наносить ответных ударов, он унизил противника и обратил его в бегство!
– Посмотрите, сколько самураев пало, защищая шатер! Ибука был великолепен!
– Он смог спасти катану, которую хотели унести враги, – не унимался четвертый. – Глядите! Она у него в руках!
Ибука, словно в тумане, обернулся под крики одобрения солдат, которые видели его схватку с Ллойдом. Лицо его сестры, сидевшей рядом с ним, осталось непроницаемым. Она опустила глаза.
Ибука бухнулся на колени перед Катамори:
– Повелитель, моему проступку нет прощения. Мне было поручено защищать даймё Каяно, и я провалил задание. Он погиб от рук нападавших. Я готов принять любое наказание, которое вы сочтете надлежащим.
Даймё окинул взглядом поле битвы, усеянное трупами, а затем перевел глаза на мальчика, стоявшего перед ним на коленях. Даймё мертв, оставить это просто так нельзя. Но Катамори был справедлив, и его голос смягчился, когда он протянул руку своему хатамото, чтобы помочь ему встать.
– Сиба Ибука, ты сражался против врагов, которые во много раз превосходили тебя числом, и понес много потерь. Ты сумел вернуть священный клинок, который принадлежал предкам Каяно, и обратить в бегство предводителя нападавших. Никто не мог бы сделать большего. Я не только подтверждаю, что тебя нельзя винить в гнусном убийстве даймё Каяно, но и заявляю, здесь и сейчас, что ты вел себя как герой и что твои деяния будут должным образом вознаграждены как в этой жизни, так и в следующей, если боги справедливы. Вставай, мой друг, мой брат по оружию, и раздели со мной трапезу в моем шатре. Мы почтим память Каяно вместе с его близкими.
Ибука поднялся на ноги, не веря своим ушам. Рядом с ним Ацуко до боли стиснула зубы.
Да и Такэко тоже сложно было назвать счастливой.
Глава 11
Карта была великолепна. Ее нарисовал один из самых видных придворных художников. Ему удалось воссоздать синеву рек, темную зелень лесов и более светлый оттенок возделываемых полей, окружающих столицу, и объединить их в подлинную симфонию пасторальных красок. По четырем сторонам света расправляли свои крылья драконы, а моря населяли морские чудовища.
Но наибольшее впечатление производили, конечно, фигурки.
Каждая из них олицетворяла собой боевую единицу, все они были разными, все вырезаны вручную, и притом в подробностях настолько богатых, что увлеченность резчика ими граничила с одержимостью. Один самурай, распаленный боем, поднимал для удара катану, другой приготовился к броску; тощий как смерть копейщик, оседлавший коня, тонул в доспехах не по размеру; пехотинец отчаянно пытался перезарядить винтовку, пока офицер с сердитым лицом отдавал приказы, всадник пришпоривал коня, а артиллерист перезаряжал пушку.
Однако император Муцухито оставался равнодушным к этой поистине ювелирной работе. Единственное, что что его волновало, – это перевес в силах противника. Войско сёгуна насчитывало почти пятнадцать тысяч человек, тогда как имперское – всего пять тысяч. И никакое количество подмеченных мастером мелочей не могло восполнить этот пробел.
– Такамацу, Айдзу, Мацуяма, Кувана… Все – предатели, все встали на сторону восставшего Токугавы. Как я мог так долго оставаться слеп? Нужно было казнить Токугаву, пока он еще был в Эдо, а вместо этого я изгнал его и тем самым дал ему возможность собрать войско.
– В таком случае, Ваше Сиятельство, вы бы превратили его в мученика, – мягко возразил Гарри Паркс. – Были бы, конечно, и те, кто оценил бы проявленную вами твердость, но большинство даймё задались бы вопросом: не станут ли они следующими в очереди? Такое положение, вероятно, могло бы породить еще более страшный бунт. Сейчас же, по крайней мере, Токугава показал свое истинное лицо. Теперь вы можете спокойно выступить против него, не опасаясь прослыть жестоким императором.
– Спокойно выступить против него? – повторил Муцухито, одним щелчком опрокинув статуэтку самурая. – Да их же в три раза больше, чем нас! Они разобьют нас наголову!
– Мощь войска зависит не только от его размеров, – заметил Паркс. Александр Македонский разгромил персов при Гавгамелах, хотя они впятеро превосходили его числом. А совсем недавно маршал Даву побил пруссов при Ауэрштедте, имея только треть от их сил, хоть мне и стыдно вслух высказывать свое восхищение французом.
– Эти два примера вы смогли вспомнить быстро лишь потому, что подобный успех – редкость, – проворчал Муцухито. – Как правило, такой разрыв в силах двух армий преодолеть невозможно.
– Не падайте духом, – все так же спокойно проговорил Паркс. – Солдаты сёгуната по большей части – крестьяне-ополченцы, которым поспешно выдали копья или ружья. Их число впечатляет, но я уверяю вас, что половина из них сбежит, стоит возникнуть малейшему препятствию.
– Мы не такие как вы, англичане, – возразил Муцухито. – Бежать с поля боя? Немыслимо! Даже наши крестьяне слишком пекутся о собственной чести, чтобы допустить подобный позор. Хоть на куски их руби, но они не отступят.
– В таком случае они умрут, – ответил Паркс. Он снял очки и принялся тщательно их протирать. – Чего эти раскрашенные фигурки не способны передать, так это разницу в опыте и экипировке войск. У ваших союзников, Тёсю и Сацумы, имеются пушки и даже картечницы Гатлинга – мы предоставили им эти орудия и обучили их ими пользоваться. Я с огромным уважением отношусь к самурайскому искусству меча, однако ставить всегда буду на тех, у кого есть картечницы.
Император с сомнением поморщился и снова принялся изучать карту. Паркс не мог винить Муцухито; тот был еще молод и никогда прежде не видел своими глазами, какой ущерб может причинить удачно расположенная артиллерия. Конечно, он слышал какие-то истории, ему рассказывали о том, как западные корабли обстреливали японские порты, но одно дело слышать, а другое – видеть.
Правда заключалась в том, что мир менялся. Рыцари веками властвовали на полях боя в Европе, пока поражение французов при Креси не показало превосходство длинного лука над латными доспехами. Та же судьба ждала и самураев; какая польза от их катан против револьвера или тем более картечницы? Их время было на исходе.
И вскоре войскам Токугавы предстояло это осознать.
Паркс схватил фигурку самурая и скривился, когда кончик вакидзаси впился в подушечку его большого пальца. Выступила капелька крови, и император Муцухито по-ребячески рассмеялся.
– Остерегайтесь, консул, наши воины куда опаснее, чем вам могло показаться!
Когда Ллойд, весь покрытый дорожной пылью, вернулся наконец в Эдо, расположение духа у него было самое что ни на есть прескверное. Он не привык терпеть неудачу, тем более в таком важном деле. В особенности досадно было от того, как нелепо он потерял клинок работы Масамунэ. Попади он в засаду или будь вынужден отступить перед превосходящими силами противника, Ллойд еще мог бы смириться с неудачей. Но признать, что меч сорвал у него со спины какой-то мальчишка, а он, Ллойд, даже ничего не заметил, было выше его сил.
Точно так же невыносимо было видеть, как он наносит смертельные удары, а противник парирует их один за другим. Безусловно, будь у него еще хоть несколько мгновений, схватка закончилась бы кровопролитием, но это было слабым утешением.