Должно быть, гнев читался на лице Ллойда, потому что никто не посмел к нему подойти, пока он шел через замок Эдо к своим покоям. Паркс наверняка до сих пор совещался с императором, а значит, не должен был вызвать его раньше следующего утра.
Когда Ллойд уже подходил к своему кабинету, к нему, ломая руки, бросился один из стражников:
– Я должен вас предупредить…
– Отставить. Дурные вести могут подождать несколько минут. Для начала я хочу принять ванну и избавиться от дорожной пыли.
– Но…
Ллойд понял, о чем хотел предупредить его солдат, когда заметил худую фигуру, сидевшую в его кресле. Все надежды на отдых мгновенно испарились.
– …у вас посетитель, – опустив глаза, закончил стражник.
Ллойд быстрым кивком велел солдату уйти, затем вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
– Я не ждал вас так рано.
– А я не ждал вас так поздно, – ответил ему ледяной голос. – Клинок работы Масамунэ у вас?
– Возникли сложности.
– Сложности возникают всегда; но вы так и не ответили на мой вопрос.
Ллойд ненавидел, когда с ним говорили в подобном тоне. Он верил в идеалы тамплиеров, в возможность однажды установить безукоризненный порядок, который позволил бы цивилизации расцвести на всех континентах – разумеется, под чутким руководством одной древней организации. И он был готов на все ради воплощения этих идеалов, но это не мешало ему временами помышлять об убийстве своего начальника, когда тот в очередной раз излишне на него наседал. Его собеседник, без сомнения, не участвовал за всю свою жизнь ни в единой схватке, его таланты лежали скорее в области политики и интриг. Но это не мешало ему глядеть на Ллойда свысока. На Ллойда, который был способен разрубить его пополам в мгновение ока!
– Нет, клинок работы Масамунэ не у меня, – процедил британец. – Но даймё Каяно мертв.
– Только вот нашему делу это никак не поможет, – недовольно отметил его собеседник. – Каяно был болван без власти и честолюбия, и потеря меча стала бы для него последним ударом. И его заменил бы преемник, который, быть может, оказался бы поспособнее.
– Какая разница? Мы убили его хатамото, разогнали его солдат. Провинция Сайго от такого не оправится.
– Тем хуже, – вздохнул скрытый в полумраке мужчина. – Ты что же, не понимаешь, Ллойд? Если ты прав и дому Сайго конец, значит, они не смогут больше держать клинок Миямото у себя. Его доверят другому даймё, более честолюбивому, а значит, станут лучше охранять. У нас был один-единственный шанс заполучить легендарный меч, и ты его упустил. Старейшины Ордена будут очень недовольны.
«Недовольны – так пускай сами отправляются на передовую, и посмотрим, как у них получится с этим справиться!» – чуть было не вскричал Ллойд, но затем все же взял себя в руки.
Когда-то тамплиеры были великими воинами, которые без всяких сомнений отправлялись в крестовые походы ради своих идеалов. Но в последнее время англичанину казалось, что дух их притупился, подобно клинку, который слишком долго держали в ножнах. Чем дольше они наслаждались удобствами своих европейских крепостей, тем больше упускали из виду подлинное положение вещей на поле боя.
Но пускай Ллойд и бывал несдержан, глупцом он не был, так что сумел удержать язык за зубами и ограничился лишь одним вопросом:
– Чего желает Орден?
Посланник нарочито громко вздохнул.
– Еще не все потеряно. Император от тебя в полном восторге, а кроме того ведет бесконечные разговоры с консулом. Токугава лишился поста. Япония совершает марш-бросок в сторону прогресса. Для того, чтобы возместить ущерб нашему делу от провала при захвате меча работы Масамунэ, осталось сделать лишь одно.
– А именно?
– Выиграть эту войну и разгромить войско сёгуна.
Невероятно, насколько быстро способен восстанавливаться привычный ход вещей. Ацуко пережила самый страшный вечер в своей жизни, сразилась с самыми решительными и умелыми противниками из всех, кого ей довелось повстречать, видела, как на ее глазах убивают людей и оказалась облита кровью даймё, которого поклялась защищать… но ничего не изменилось.
На следующий день войско как ни в чем ни бывало вновь отправилось в путь. Солдаты унесли тела, но никто и не подумал убрать кровь, и огромные алые пятна так и остались на земле. Они были единственным напоминанием о том, что накануне на лагерь напали.
В конечном счете единственная разница в жизни до и после нападения заключалась в том, что особое задание асигару Мори Тайсукэ охранять даймё закончилось вместе с жизнью вышеупомянутого даймё, и пришлось возвращаться в свой прежний отряд, где тут же посыпался град вопросов:
– Ну так что же там случилось? Офицеры не желают нам ничего рассказывать!
– Это правда, что в лагерь проникли чужаки?
– Говорят, их было больше сотни!
– Нет, ну а чего они хотели? У них не было ни единого шанса!
– И ты, ты там тоже сражался?
– Как тебе удалось вернуться живым?
– Признавайся, спрятался где-нибудь? Обмочил небось штаны со страху!
– А этот Сиба Ибука и впрямь так хорош, как о нем говорят?
– Говорят, он в одиночку сражался с четырьмя врагами!
– Снес голову одному, вот так – вж-жик! А потом другому – вж-жух!
Ацуко стискивала зубы, вежливо улыбалась, рассказывала то, что могла рассказать и описывала битву по мере своих возможностей. Когда она упоминала, что избавилась от двоих вражеских самураев, остальные только сочувственно глядели на нее и вежливо кивали. В конце концов она бросила это дело – никто ей не верил, так что какая разница.
А вот слухи, которые ходили о ее брате, напротив, выводили девушку из себя. Разумеется, она не могла не признать, что впечатлена тем, как Ибука ловко отбил все удары этого одержимого гайдзина[28], однако он так и не сумел по-настоящему преодолеть страх и в итоге снова оказался бесполезен. И тем не менее все превозносили его храбрость и твердили, что он показал себя героем. Предания о великом воине Сибе Ибуке продолжали разрастаться, его имя было у всех на устах.
Даймё Мацудайра Катамори забрал клинок работы Масамунэ себе и с тех пор носил его на боку. Никто не оспаривал его право владеть этим оружием, однако он все равно утверждал, что якобы переговорил по этому поводу с самим сёгуном Токугавой и получил его благословение. Он не знал, что меч мог принадлежать самому Мусаси, но одно то, что его изготовил Масамунэ, уже делало его чрезвычайно ценным. Катамори был ни в чем не похож на Каяно – у него было больше влияния, больше подчиненных, больше представительности и больше способностей к тактике. Теперь-то никакая группа самураев не смогла бы проникнуть в лагерь и завладеть легендарным мечом.
Вновь заняв свое место среди асигару, Ацуко почти не виделась с братом, а вот с Такэко, наоборот, продолжала проводить немало времени вдали от чужих глаз. Теперь встречаться с наставницей так, чтобы этого не замечали остальные пехотинцы, стало частью обязательных ежедневных занятий. Ацуко все ловчее придумывала оправдания своим отлучкам, ускользала между привалами, отходила к другой колонне отряда и растворялась без следа. Она, которая еще совсем недавно гадала, как бы втайне ото всех сходить по малой нужде, теперь с поразительной легкостью сливалась с окружением.
Благодаря упражнениям в додзё, к которым с ранних лет привыкла Ацуко, она выросла очень гибкой, но Такэко требовала от нее еще большей гибкости, и во время бесед девушки занимали себя растяжкой – с каждым разом все более суровой. Ломота в теле, которая преследовала Ацуко по утрам, была скорее связана с этими тренировками, чем с тяжелыми дневными переходами.
– Что ты думаешь о своем брате? – однажды вечером ни с того ни с сего спросила наставница, пока ученица вытирала выступивший на шее пот.
Ацуко растерялась и несколько мгновений подбирала слова. Старшая девушка кивнула, будто такое поведение было ответом само по себе.
– Вижу.
– Нет, я не это хотела сказать, – засуетилась Ацуко. – Просто… просто все сложно. У него такие способности, он невероятно хорош. Но вместе с тем…
– В нем нет ни капли смелости, – закончила за нее Такэко и улыбнулась, глядя на то, насколько поражена была ее ответом ученица. – Что такое? Напоминаю, я тоже участвовала в той битве. И видела его в действии, а точнее – в бездействии. Будь моя воля – и я бы разоблачила его трусость перед всеми командирами. Но я прикусила язык, и погляди как мое молчание оказалось ему полезно: он теперь живая легенда.
– Так почему ты спрашиваешь меня, раз уже знаешь, что я думаю?
Такэко откинулась назад, сцепив руки за головой, и всмотрелась в звезды, блестевшие в ночном небе.
– Потому что он важен для тебя несмотря ни на что, и это очевидно. Будь это не так, ты бы не записалась добровольцем. Ты мечтала о приключениях, но без него никогда бы не переступила черту. А чтобы получше тебя использовать, мне надо знать, что тобою движет. Вот и все.
– Использовать меня? – отозвалась Ацуко и тоже легла на землю. – Вот и все, что тебе от меня нужно?
Такэко сдержала улыбку.
– А ты хотела бы, чтобы мне было нужно от тебя нечто большее?
– Большее? Это как… ой… – смутилась девушка, догадавшись, о чем речь. – Нет, прости, я не это хотела сказать. Просто у меня такое ощущение, что я какой-то инструмент, оружие, которое поворачивают в нужном направлении.
– Какая досада! – хмыкнула Такэко. – Что ты не это хотела сказать. Но да, ты – инструмент, как, впрочем, и я. Мы работаем ради туманных целей, и ни одной из нас не дано увидеть картину целиком. Все, на что мы можем рассчитывать, – это внести вклад в мир и счастье для японского народа. Нам остается надеяться, что наши действия приведут к добрым последствиям. Потому что у каждого действия есть последствия. Спроси хоть своего брата.
Ацуко нахмурилась.