– Говорят, войска направляются сюда, это так?
– Сёгун Токугава и правда предал императора?
– Вовсе нет, он собирается освободить его от влияния кланов Тёсю и Сацума!
– Говори потише, что если нас услышат стражники из города?
– Пойдут они сюда, как же! К тому же я просто говорю вслух то, что вы все думаете про себя!
Под неумолчный поток вопросов, десятки рук подталкивали Ибуку и Ацуко в сторону площади в центре деревни, где местный старейшина настоял, чтобы им подали рагу. Брат и сестра привыкли к армейским пайкам и, не моргнув, приняли из их рук миски с безвкусным бульоном, в котором плавало по куску мяса, настолько скверного, что оно едва ли заслуживало этого названия. Они знали: чтобы угостить их, крестьянам пришлось урезать свои порции, и оттого чувствовали себя еще более виноватыми.
– Вы пришли в добрый час, – объявил старейшина с широкой улыбкой, в которой не хватало нескольких зубов. – Послезавтра Мадока и Кейтаро женятся. Окажите нам честь, останьтесь и примите участие в празднестве!
– Но как же так, – промямлила Ацуко. Предложение старейшины застало ее врасплох. – Нам нужно продолжить путь. Если мы слишком долго будем оставаться на одном месте, наши дела от этого пострадают.
– Ну же, прошу вас, доставьте нам такое удовольствие! Будут песни, танцы, разожжем большой костер! Придут гости из соседних деревень! Ради праздника мы даже зарежем жирного быка!
У Ацуко потекли слюнки. Она уже много недель как следует не ела и обещание пира оказалось куда более заманчивым, чем она ожидала. С другого конца стола ей застенчиво улыбалась Мадока. Она держала за руку молодого хорошо сложенного крестьянина, должно быть, это и был Кейтаро. Время от времени эти двое блаженно глядели друг на друга, будто поверить не могли своей удаче. В чем-то они были правы, ведь выбрать друг друга без вмешательства родителей они бы никак не смогли. Ацуко задалась вопросом – а в кого могла бы влюбиться она сама, будь у нее право выбора? Когда она жила в Айдзу, соседские мальчишки ее никогда не интересовали – уж слишком они были глупые и неуклюжие.
– Ну, что скажете? – настаивал старейшина. – Останетесь?
Брат с сестрой переглянулись. Отказаться от такого приглашения было сложно; никакого плана у бродячих торговцев не было и быть не могло, и они никогда не упускали возможности переночевать в тепле и сытно поесть.
– С удовольствием! – в конце концов ответил Ибука. – Ни за что на свете не уйдем, не побывав на вашем празднике!
– Значит, решено! – бросил старейшина и отхлебнул из миски. Остаться можете у Хаку. Это наш кузнец, он привык принимать гостей у себя в мастерской.
Услышав свое имя, Хаку кивнул с другой стороны стола. Он был настоящий великан, но улыбался кротко, как ребенок. Заметив, как он лезет пальцами прямо в тарелку, а затем с наслаждением их облизывает, Ацуко поняла, что он, должно быть, слегка простоват, но от этого его гостеприимство не становилось менее искренним.
Весь вечер брат с сестрой отбивались от непрерывного града вопросов. В этой деревне, где редко останавливались гости, любой, даже самой незначительной сплетне придавалось огромное значение, и Ибука быстро захватил внимание слушателей любовными историями из Айдзу. Здешние крестьяне никогда в жизни не встречали никого из тех, о ком он рассказывал, и все же слушали об их любовных похождениях с детским восторгом.
– …возвращается муж домой и видит, что его жена второпях одевается, а рядом поправляет кимоно мясник. И знаете, что он ей сказал? «Я не это имел в виду, когда посылал тебя на рынок за тем, чего тебе не хватает!»
Большую комнату, в которой собралась вся деревня, наполнил громкий смех, и даже Ацуко не сумела скрыть улыбки. Пускай отношения полов в японском обществе и были зажаты в строгие рамки, подобные шутки, которыми обменивались за трапезой, позволяли немного снять напряжение.
– Жила-была женщина, у дома которой никак не рос лук. Делая ей предложение, жених так объяснил свой выбор: «По крайней мере, с тобой мне не придется плакать»[29], – попыталась внести свой вклад в беседу Ацуко.
Вновь раздался смех, и девушка слегка успокоилась. Она знала, что жизнь крестьян тяжелее, чем у нее; у них не было ни досуга, ни времени упражняться во владении катаной, они были слишком заняты тем, что обрабатывали землю, заботились о скоте да кланялись своим господам. И все же в такие мгновения она завидовала их свободе – пускай и очень относительной.
Когда все наконец стали расходиться по домам, в небе уже давно светила полная луна.
– Сюда, сюда! – подозвал их Хаку. Он, как ребенок, радовался возможности показать им свое жилище.
Хаку действительно был кузнецом, но будь у него хоть толика таланта, он уже давно покинул бы деревню и ушел в Киото или столицу. То, что он гордо называл своей мастерской, было лишь наспех построенной лачугой, где на почетном месте стояла никому больше в деревне не нужная наковальня. Перекрученные и по многу раз переделанные клинки валялись там в напоминание о бесплодных попытках создать катану, а в углу стояла вершина его мастерства – кривой нагрудник. Хаку предстояло всю жизнь провести в этой деревушке – чинить плуги да подковывать быков.
– Места тут немного, но это мой дом! – гордо произнес он. – Можете ложиться здесь, у огня, тут вам будет тепло. – Погодите, сейчас принесу хвороста!
– Я вам помогу, – предложил Ибука.
– Не стоит, не стоит! Отдыхайте!
И правда, этому великану помощь была не нужна. Он внес в лачугу на плече сразу несколько огромных вязанок хвороста так, будто это были пушинки, и свалил их перед очагом.
– Одеяло я вам дам одно на двоих, простите уж, больше у меня нет, – извинился Хаку. – Если захотите попить, колодцы тут рукой подать, у самого порога. А вот нужники на другом конце деревни. Придется пройтись, но зато тут не воняет!
Он ненадолго задержался в мастерской, радуясь возможности продолжить вечернюю беседу, а затем наконец ушел к себе, в соседнюю с кузницей комнату. Вскоре стены затряслись от его храпа.
– Подождем еще час, пока все точно не заснут, а потом возьмемся за дело, – выдохнул Ибука.
Ацуко не ответила. Юноша повернулся к сестре и с изумлением увидел, что ее лицо искажено гневом.
– Что такое? Я что-то не то сказал?
– Дело не в тебе, – пробормотала Ацуко. – Просто…
– Что «просто»?
– От нас требуют отравить колодцы, чтобы навредить войскам императора, которые должны будут пройти через эту деревню. Но что случится со всеми, кто здесь живет? Они же тоже будут пить отравленную воду! Старейшина деревни, кузнец Хаку, который дал нам ночлег, Мадока и Кейтаро, которые собираются пожениться… Если мы выполним наше задание, все они умрут. Я на многое готова ради того, чтобы наш сёгун одержал победу, но убивать невинных я не буду. Я отказываюсь выливать яд в колодцы.
У Ибуки так и отвисла челюсть.
– Чего?! Так нельзя! Это задание, которое нам доверила Такэко! Ослушаться ее будет изменой! Хуже того, она раскроет твою тайну – нашу тайну – всему лагерю!
– Я готова к последствиям. Так или иначе, выбора у меня нет: я просто не могу. Я не могу убить Хаку, который дал нам переночевать у огня, или Мадоку, или Кейтаро, или остальных. Не могу – и все тут. Они и так достаточно пострадали от этой войны, оказались меж двух огней, а тут еще и мы вонзим нож им в спину…
– Да нет, просто отравим.
– Ты же знаешь, я не в прямом смысле.
– В прямом или не в прямом, а я думал, что ты повинуешься каждому слову Такэко. С тех пор как ты с ней познакомилась, ты только о ней и говоришь. Такэко то, Такэко се. А тут вдруг такое. Не боишься ее разочаровать?
Это был удар ниже пояса. Ацуко мгновение поколебалась, но она уже сделала свой выбор, и ее лицо вновь приняло решительное выражение.
– Не сомневаюсь, что она меня поймет. Ну или по крайней мере надеюсь. Ибука, она нуждается в нас так же, как мы нуждаемся в ней, иначе она не стала бы столько времени тратить на мое обучение. Я не так глупа, чтобы отрицать, что в каждой войне есть случайные жертвы. Но я не такой человек, чтоб убивать невинных.
Она притянула колени к подбородку; неожиданно тесная комнатка показалась ей очень холодной несмотря на то, что она лежала у самого очага.
– Но разве не лучше будет пожертвовать этой сотней людей и тем самым спасти тысячи? – вновь попытался уговорить ее брат.
– Может, так оно и есть, – признала Ацуко. – Я отдаю себе отчет в том, что мое решение продиктовано себялюбием; но почему вес этого поступка должен лечь именно на мои плечи? У сёгуна и без меня тысячи лазутчиков. Почему именно я должна убить эту самую сотню человек и жить потом с этим до конца своих дней?
Она посмотрела Ибуке прямо в глаза, пытаясь заставить его понять, что чувствует, какое страдание испытывает, какой страшный стоит перед ней выбор. И у нее получилось. Он отвернулся и тяжело вздохнул.
– Хорошо, сестрица. Как бы то ни было, героиня этой истории – ты; я здесь лишь для того, чтобы обеспечить защиту, если на тебя вздумают напасть по дороге. Так тому и быть. Останемся простыми бродячими торговцами и забудем обо всем.
Ацуко думала, что, приняв такое решение, она еще долго будет ворочаться с боку на бок. Но усталость взяла свое, и она уснула в один миг, свернувшись клубочком рядом с братом, будто давным-давно, в детстве, когда они были неразлучны и во всем согласны друг с другом.
Глава 14
На следующий день, на рассвете, брат с сестрой приготовились покинуть деревню. Ацуко положила руку на флакон, спрятанный за пазухой, и пробормотала быструю молитву предкам. Верным ли было ее решение?
Однако, увидев, как к ней бежит взволнованная Мадока, девушка тут же утвердилась в своей правоте.
– Уверены, что не останетесь на свадьбу? – расстроенно спросила молодая невеста.
– Да. Мы обеспокоены волнениями в этих землях, – серьезным голосом проговорила Ацуко. – Вот-вот разразится война, и нам не хочется оказаться с нашей тележкой посреди поля боя. Мы и ближайшие деревни предупредим…