сёгуна были более многочисленными, но куда менее хорошо оснащенными, чем императорские. Чтобы уравнять силы, необходимо было найти такую местность, где артиллерия противника была бы почти бесполезна: лес, холмы или хотя бы деревню, где можно спрятаться от пушек и картечниц за домами. В ближнем бою самураи способны на немыслимые подвиги – но для этого надо суметь подойти к противнику вплотную.
Кроме того, почти две сотни вражеских солдат стали жертвами массового отравления и оказались неспособны сражаться. Видимо, что-то подкинули в один из колодцев у них на пути. А значит, численное преимущество Токугавы стало еще больше.
Но на этом хорошие новости заканчивались.
Силы сёгуната были плохо обеспечены, особенно не хватало боеприпасов. Франция поставила им много огнестрельного оружия, но что от него толку без пороха и пуль? А их было так мало, что солдатам даже не позволяли учиться стрелять. По большей части они довольствовались тем, что под приказы сержанта маршировали с ружьем на плече, затем целились в стоящие перед ними манекены и громко кричали «бах», изображая выстрел. Для боевого духа это, конечно, было неплохо, но к настоящему бою солдат никак не готовило.
– У нас – пустые ружья, а у противника – картечницы Гатлинга, – вздыхал Брюне, разглядывая карту.
Мало этого, так еще и сёгун Токугава слег с лихорадкой накануне битвы. Большинство считали, что он отравился несвежей пищей, но самые близкие подозревали, что это дело рук подосланного врагами синоби. Так или иначе, сёгун не сможет повести свое войско в бой, а это – настоящая катастрофа. Пускай Токугава никогда и не был воином, а все же одного его присутствия было бы достаточно, чтобы воодушевить солдат. Брюне подозревал, что у костров в лагере уже ходят разговоры, в которых болезнь предводителя ставится под сомнение.
– Как думаешь, он правда заболел или притворяется, чтобы не пришлось выходить на передовую?
– Мне и самому хотелось бы перед сражением оказаться в лазарете! Ай-ай-ай, голова так и раскалывается! Меня надо срочно осмотреть!
– А у меня живот болит. Уверен, это что-то серьезное!
Кроме того, британский флот угрожал порту в Осаке: поставил свои корабли на якорь неподалеку от берега, тем самым вынудив сёгуна оставить часть своих войск в городе. Хотя в открытую Англия и не занимала ничью сторону в этой войне, скрыть ее союз с императором было невозможно.
– Как и наш союз с сёгунатом, – пробормотал себе под нос Брюне.
Вся разница была в том, что Англия успела быстрее подготовиться к битве.
И теперь судьбе Японии предстояло решиться в одной-единственной битве неподалеку от двух крошечных городков.
Тобы и Фусими.
Ацуко не желала больше иметь ничего общего со своим братом и Такэко. Поэтому она решила не пользоваться своим особым положением и вновь оказалась в составе своего отряда асигару. Сержант так посмотрел на нее, будто впервые увидел.
– Мори Кьёсукэ, верно?
– Мори Тайсукэ, – поправила его девушка.
– Кьёсукэ, Тайсукэ, да мне без разницы. Важно только то, что ты – чертов приспособленец, который забыл и свои корни, и товарищей, а только и знал, что тереться вокруг знати. Думаешь, мы не заметили, как ты увиливал от своих обязанностей? Пока мы ставили частокол, ты любезничал с госпожой Такэко и подлизывался к самураям… Ты что же, взаправду поверил, что ты им ровня? Да плевать они на тебя хотели! Ну позабавились они с тобой, и что? Теперь приближается бой, и ты оказался там же, откуда начинал: в том же ржавом нагруднике и с тем же яри в руках. Разница только в том, что ты был слишком занят, чтобы упражняться вместе с нами, а значит, стал для нас помехой. Ты был слишком занят, чтобы сработаться с теми, кто стоит слева и справа от тебя в строю, и тем самым подвергаешь опасности весь наш отряд!
– Но… – возмутилась Ацуко.
Это было ужасно несправедливо! Выходит, раз она не проводила время со своим отрядом, так теперь она пустое место?
Так, что ли, выходит? Она прикусила губу, вспоминая, как поступала весь последний месяц. Ну ладно, отчасти она была жертвой обстоятельств, но ведь даже если она не была занята ничем другим, она всеми правдами и неправдами избегала ужинать вместе с асигару, ходить с ними на одни задания и даже спать в одних палатках. Недаром все считают ее выскочкой: в каком-то смысле такой она и была…
– А значит, ты и не будешь частью нашего отряда. Я не знаю, насколько ты владеешь собой, и не хочу переживать о том, не удерешь ли ты в последнюю минуту. Я поставлю тебя в левом фланге, твоя задача – отвлекать врагов, которые будут покушаться на нашу защиту. Все ясно?
– Куда уж яснее, – пробормотала девушка.
В каком-то смысле новость была не такая уж и плохая. Вместо того чтобы быть зажатой среди потеющих тел и быть вынужденной тупо и без разбору бить вперед, она будет иметь возможность свободно двигаться в бою и вертеть копьем так, как ее научила Такэко.
В гробовой тишине она заняла свое место в строю и стала ждать приказа двигаться.
Тяжелее всего, как оказалось, было ожидание. Ацуко была готова сражаться, биться насмерть, пусть даже против лучше вооруженных и лучше обученных противников; но каждое мгновение бездействия подрывало ее целеустремленность, ее боевой дух, ее воодушевление и заставляло расти комок ужаса в животе.
Первыми из лагеря вышли самураи: такие красивые, такие величественные верхом на своих конях. Ацуко увидела, как Ибука пытается встретиться с ней взглядом, но отвела глаза. Она не была готова простить его, не так быстро.
В рядах самураев она увидела и отца, и сердце ее потяжелело. Последние несколько недель она делала все, чтобы не пересекаться с ним, и судьба прислушалась. Он был все такой же внушительный, с широкими плечами и руками, которыми он мог сокрушить врага, не доставая катану. Она шепотом помолилась, чтобы отец не пострадал в бою, и торопливо опустила голову, в надежде, что он ее не заметит.
А потом настало время выступать и ее отряду. Сержант отдал приказ, и асигару как один двинулись вперед. Солдаты болтали между собой, шутили, волновались, вспоминали о своих семьях; но никто из них не заговорил с Ацуко.
Над землей зависла легкая дымка, словно духи предков готовились сражаться бок о бок с войском сёгуна. Издали враги казались просто муравьями, тысячами насекомых, которые двигались, занимая свои места. Время от времени слышался грохот пушки: это наводчик пытался рассчитать расстояние и угол наклона. Тревожнее всего было слышать выстрелы, которые раздавались только из одного лагеря, словно силам сёгуна нечем было на них ответить.
Ацуко взглянула налево и немного успокоилась. Там стояла целая рота стрелков: оружие наготове, на лицах не шевельнется ни единый мускул. У них было преимущество за счет того, что они стояли на вершине холма: если вражеские солдаты попытаются взобраться на него, их ждет настоящая бойня.
– Ну-ка, парни, сожмите задницы, сожмите зубы, сожмите все, что можно сжать, судьбоносная схватка уже близко! – прорычал сержант. – Мы покажем этим макакам Сацума и Тёсю, как бросать нам вызов, и навсегда освободим императора от их влияния. Не нужно лишнего геройства! Если каждый из вас сумеет проткнуть хотя бы одного врага – этого уже будет достаточно, ведь нас больше! А значит, все будет в порядке, главное – не паникуйте и защищайте своих товарищей. Ясно?
– Ясно, сержант! – хором гаркнули асигару.
Однако несмотря на уверенность в голосе, у них потели ладони, и они нервно оглядывались вокруг. Брони у них толком не было – следовательно, на передовой им предстояло понести огромные потери после первых же обменов залпами. Выиграет сёгун или проиграет, многим из них не суждено этим вечером вернуться в палатку.
Ацуко вытянула шею, пытаясь мельком увидеть своего брата или Такэко. Ибука был где-то в середине левого крыла, наверное, где-то в первых рядах. Так ему и надо! Ей больше совсем не хотелось ему помогать; он сам выбрал свою судьбу. Что касается Такэко, она ехала вместе с остальными военачальниками, на лице у нее застыла наглая улыбка. Ацуко сжала кулаки; представить только, что она еще совсем недавно боготворила эту женщину – а та лгала ей, использовала ее!
Ее размышления прервали внезапно раздавшиеся приказы. Отряды двигались медленно, готовясь спускаться по холму и атаковать противника.
Асигару тоже стали продвигаться вперед, стараясь не нарушать строй, хотя одни двигались быстрее других. Ацуко сглотнула слюну; ей вдруг страшно захотелось помочиться.
– Что, первая битва? – засмеялся какой-то бывалый солдат, заметив ее скованность. – Не боись, все через это проходили! Послушай моего совета: как только выдастся минутка передохнуть – помочись на своих жертв. Так и живот свой успокоишь, и врагов устрашишь.
– Помочиться на своих жертв, – скривившись повторила Ацуко. – Попробую запомнить.
Вскоре в неразберихе наступления толпа асигару разделила ее с этим солдатом, и она заметила, как тот замедлил шаг, чтобы утешить другого новобранца; без сомнения, он собирался дать парню тот же замечательный совет.
А потом времени думать у нее не осталось. Из леса выскочили вражеские солдаты с ружьями наготове. Из стволов валил дым – асигару как подкошенные падали на землю. Ацуко почувствовала, как пуля задела плечо, и, обернувшись, увидела, как та, пролетев мимо, снесла полголовы шедшему за ней воину.
– Продолжать наступление! – взревел чудом оставшийся невредимым сержант. – Продолжать наступление! Если вы отступите – погибнете!
Он был прав; если они отступят, враг получит возможность продолжать беспрепятственно стрелять по их войскам. Но требовалось мужество, граничащее с безумием, чтобы продолжать наступление, понимая, что по ним будут стрелять в упор.
К чести асигару, они, ни секунды не колеблясь, продолжили бежать вперед, перешагивая через тела товарищей. Ацуко последовала за ними, сердце ее рвалось из груди, голова вжалась в плечи. Одно дело погибнуть в поединке один на один под лучами заходящего солнца, и совсем другое – подохнуть от шальной пули в первые минуты битвы. В этом не было ни почета, ни славы; только холод смерти и забвение безымянной могилы.