Как и почти все самураи, он погиб от вражеской пули – и в каком-то смысле это служило девушке утешением: не нашелся такой воин, который сумел сразить могучего Сибу Таномо в честной схватке. Ее отца, такого сильного, такого полного жизни, убил какой-то трус с ружьем.
– Я только и думала, что об Ибуке, – прошептала Ацуко, склоняясь над распухшим лицом Таномо. – Всю битву беспокоилась только о брате. И знаешь, я его спасла. Уверена, он теперь жив. А ты… я ведь даже не попыталась тебе помочь.
Ее голос сорвался и по щекам наконец потекли слезы.
– А тебе я ничем не смогла помочь. Ты, как всегда, был в самом сердце битвы. Ты не сбежал. Не повернулся к врагу спиной. Пуля ударила тебе в грудь и попала прямо в сердце. Я так тобой горжусь… только вот что мне теперь делать? Что мне делать без тебя?
– Присоединиться к нашему Братству, – проговорил знакомый голос у нее за спиной.
Еще несколько дней назад при звуке этого голоса Ацуко вскочила бы, чтобы поприветствовать госпожу Такэко, однако битва ничуть не смягчила гнев девушки. Она все еще чувствовала себя использованной и видеть не хотела бывшую наставницу. Не говоря уже о том, что в эти минуты она желала бы побыть одна. Каким же чудовищем надо быть, чтобы помешать ей прощаться с отцом?
– Надеюсь, ты довольна, – процедила девушка сквозь зубы. – Действительно, отравить колодцы в той деревне было необходимо; благодаря этому мы одержали блестящую победу. Ах нет, прости, я перепутала, нас разбили наголову. И мой отец поплатился за это жизнью.
– Соболезную. Правда. Я мало знала твоего отца, но о нем никто и никогда не говорил дурного, а в наши времена это дорогого стоит, – вздохнула Такэко, присаживаясь рядом с ней. – Что же касается яда… увы, не все отряды вражеской армии пили из одних колодцев. Однако нам удалось вывести из строя сотню, может, две сотни солдат. Это уже очень много. Если бы и они явились на поле боя, у нас было бы еще больше потерь.
– «Вывели из строя»? – повторила Ацуко. – Хорошо тебе, должно быть, живется в мире, где наши действия не привели ни к чьей смерти. А люди в той деревне, они, по-твоему, тоже не умерли, а так, вышли из строя? Да ты хоть знала, что двое из них собирались пожениться? Мадока и Кейтаро. Я за всю жизнь не смогу теперь забыть их имена, а ведь это даже не я вылила яд в те колодцы.
– Саори, – проговорила ей в ответ лазутчица, и глаза ее подернулись дымкой грусти.
– Что?
– Саори. Так звали первую девушку, которую мне пришлось убить ни за что. Она была служанкой во дворце, куда мне было велено незаметно проникнуть. Мне было всего шестнадцать, ей, должно быть, тоже, вряд ли больше. Она застала меня врасплох, когда я проскользнула в спальню ее господина, и собралась закричать. Я зажала ей рот, я пыталась ее успокоить, но она сопротивлялась, она оказалась достаточно сильной, чтобы вырваться. И… и я перерезала ей горло.
В воздухе повисла тишина. Наконец, Ацуко пробормотала:
– Сочувствую. Должно быть, это тяжкий груз.
– Вся ее беда была в том, что она оказалась не в то время и не в том месте. И за это Саори расплатилась жизнью. И не она одна, Ацуко. Меня с ранних лет учили боевым искусствам, каллиграфии и поэзии. У меня могла быть другая, обыкновенная жизнь, но было решено иначе.
– Но кем решено, в конце-то концов? – не сдержалась девушка. – К чему все эти тайны? Если ты хочешь, чтобы я тебе доверилась, доверься и ты мне! Может, я и выполнила бы тогда задание, если бы знала, кому служу!
Лица Мадоки и Хаку вновь проплыли перед ее глазами, и она тихо добавила:
– …а может, и нет.
Такэко огляделась, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Девушки были совсем одни, и все же она понизила голос.
– Хорошо. Я исполняю поручения группы, которая называет себя ассасинами.
– «Ассасинами»? В смысле наемными убийцами? – недоверчиво скривилась Ацуко. – Скучное какое-то название они себе выбрали.
– Понимаю, что ты сейчас думаешь, – улыбнулась лазутчица. – Но когда-то давным-давно они сами придумали это слово. В те времена это было очень даже необычное название. Знаешь, откуда пошло это слово, «ассасин»?
Девушка покачала головой, и Такэко продолжила:
– Как бы попроще объяснить? Существует сообщество мужчин и женщин, которые ведут свою борьбу в тени с самого начала времен. Их кредо – сохранять мир между людьми, возвеличивая свободу воли.
– Чего делая? – промямлила Ацуко.
– В общем, они считают, что власть рано или поздно развращает любое правительство, и чем ее больше, тем пагубней последствия для народа. Они верят, что все люди равны независимо от пола, вероисповедания, расы и происхождения. Они считают, что буракумин ничем не хуже самурая, что правление императора незаконно… и что женщины имеют право выбирать себе любое ремесло, если оно им по душе. Ты, должно быть, понимаешь, почему меня так привлек их образ мыслей…
Девушка кивнула. То, что говорила Такэко, было совершенно нелепо. Буракумины были изгоями, а даймё безраздельно властвовали над своими землями, и так было испокон веков.
И все же, какое привлекательное, какое соблазнительное учение! Выбирать себе любое ремесло? Служить в армии, ни от кого не прячась? Не быть вынужденной покорно ждать, пока тебя не возьмут замуж?
– Это прекрасная мечта, – вздохнула она. – …но все же просто мечта. Не могут все наши устои просто так взять и измениться.
– Ты права, – признала Такэко. – Не знаю, слышала ли ты о французской революции. Франция – эта такая страна, далеко на Западе, и когда-то ею правил монарх. Жители этой страны поднялись против него. Понадобились долгие годы междоусобиц, кровопролития и страдания, они изгнали своих королей, но те вернулись из изгнания… В конце концов, Франция отстояла свою свободу. За большие изменения приходится платить кровью, и ассасины готовы ее пролить.
– Ты сказала, что они сами придумали себе название, – прошептала Ацуко.
– Первые убийцы Братства использовали гашиш, наркотик, который затуманивает чувства, чтобы не испытывать страха на заданиях. Их называли гашашины, и со временем это слово превратилось в «ассасины». Ну вот, теперь тебе все известно. Ты знаешь, кому я служу и кому можешь служить и ты, если, конечно, захочешь.
Ацуко прикусила губу и задумалась. У нее было такое чувство, будто на плечи ей резко опустили тяжелый груз. Пожалуй, даже слишком тяжелый.
– Я хочу, чтобы мир изменился, – призналась она. – Хочу выбрать себе ремесло по душе и хочу, чтобы все остальные тоже имели на это право. Но… я не знаю, готова ли я убить целую деревню ради этого желания. Деревню, жители которой не сделали ничего дурного, которые по-доброму отнеслись к нам с братом, которые приняли нас как дорогих гостей, которые пригласили нас на свою свадьбу… Целую деревню, жители которой погибли из-за тебя и моего брата.
В ней снова вспыхнул гнев, но почти сразу потух – сил злиться не осталось. Мир, о котором говорила Такэко, манил ее, и разве не об этом же говорил и Ибука: пожертвовать несколькими жизнями ради всеобщего блага, разве это не выход?
– Понимаю, – проговорила Такэко. – Наш путь не из легких, и не каждому под силу пройти по нему. Однако у тебя большое будущее, ты умна, деятельна, находчива, прекрасно работаешь под прикрытием и великолепно сражаешься. Согласишься ли ты продолжить обучение под моим началом? В этой войне нам нужны такие люди, как ты. И обещаю – я больше никогда не поручу тебе такого задания, в ходе которого пострадают невинные люди.
Ацуко на мгновение задумалась.
Ее отец был мертв. Брат был… неизвестно где, все такой же трусливый, такой же ничтожный.
И что ей оставалось делать?
Она кивнула.
Глава 17
Мацудайра Катамори стоял у окна замка Айдзу, завороженно глядя, как хлопья снега падают вниз и толстым покрывалом ложатся на окрестные поля. Снег в октябре в этих землях был редкостью.
Великолепное зрелище – и ужасающее. Теперь не выйдет посеять озимые, и в следующем году Айдзу грозит голод.
Даймё подавил горький смех. Без сомнения, этот груз ляжет на плечи другого властителя. Через месяц, в крайнем случае, через два, его убьют в очередной битве – или же принудят отречься от титула. Так зачем ему беспокоиться о грядущем неурожае?
Катамори подошел к окну не ради того, чтобы полюбоваться снежинками. Его взгляд скользнул с выцветшего неба на землю, покрытую шатрами императорских солдат.
После разгромного поражения при Тоба-Фусими войска сёгуната терпели неудачу за неудачей. Токугава был робким человеком, он не решался открыто бросить вызов императору и продолжал надеяться как-нибудь решить все миром. А тем временем его союзников уничтожали одного за другим.
Замок в Осаке сдался без боя, когда защитники поняли, что сёгун бежал под покровом ночи. Затем пришел черед пасть и замку Уцуномия – и, наконец, Эдо. Император покинул Киото и вернулся в свой дворец, не встретив ни малейшего сопротивления.
Катамори надеялся, что Айдзу, укрытый среди холмов, избежит мести императорских войск, особенно теперь, с приближением осени. Однако враг, не колеблясь, двинулся на север и разгромил его защитников у перевала Бонари, прокладывая путь к его владениям.
С тех самых пор замок Айдзу находился в осаде. Всего несколько дней – и он падет, если только Катамори не сумеет быстро найти выход.
Ацуко долго сидела в бочке с горячей водой, пока не убедилась, что на ее коже не осталось ни следа запаха, способного привлечь сторожевых собак или выдать ее присутствие. Затем девушка подошла к потухшему очагу и не сдержала горькой ухмылки. Много недель у нее не было возможности вымыться, а теперь, стоило ей наконец стать чистой, придется снова пачкаться. Она опустила руки в золу, зачерпнула и размазала по лицу, как столичные женщины – пудру. Вскоре ее лицо растворилось в темноте, виднелись лишь блестящие белые зубы.
Она надела свою обычную одежду и схватила тяжелый мешок, валявшийся в углу комнаты.