асигару, не думаете же вы, что генералы делятся со мной важными сведениями?
– Не думаю. И поэтому хочу знать, где стоят шатры генералов и снабженца.
Парень вытаращил глаза и сделал шаг назад, но одного взгляда на танто ему хватило, чтобы быстро прийти в чувство.
– Это безумие! Зачем вы хотите это знать?
– Потому что, как я говорю, мне нужны сведения. И, как ты говоришь, ими владеют только офицеры. Так что давай, поспеши, и выкладывай все, если не хочешь, чтобы я нашла другого часового, посговорчивей.
Выбора у парня не оставалось. Жить-то хотелось, так что пришлось рассказать все, что было ему известно. Он даже не попытался солгать; ледяной взгляд напротив подсказывал, что это мысль совсем неудачная.
Пока он говорил, Ацуко постепенно нарисовала в уме карту лагеря. Обе армии были устроены и действовали почти одинаково. Она подозревала это с самого начала, но не хотела рисковать.
– Очень хорошо. Когда тебя должны будут сменить на посту?
– Через… через десять минут, – ответил часовой.
Он ответил быстро, слишком быстро, избегая глядеть ей в глаза, и Ацуко решила, что он врет. В любом случае, ни один военачальник не стал бы так часто менять часовых.
– Очень хорошо. Посмотрим, говоришь ли ты правду. Подождем десять минут и узнаем, придет ли другой солдат сменить тебя у пня. Если так оно и будет, он забьет тревогу, и мне придется бежать. Если же нет… Что ж, значит ты мне солгал, а лжецов я не люблю. Придется мне тогда перерезать тебе горло.
Она вновь подняла танто, и парень побледнел.
– Стойте-стойте! Я, должно быть, ошибся! Смена караула будет через полтора часа.
– Так-то лучше, – прорычала она. – А теперь раздевайся.
– Ч-что вы сказали? – пролепетал часовой.
– Снимай одежду сам, или я сдеру ее с твоего мертвого тела. Как тебе больше нравится?
Дрожа всем телом, солдат разделся. Он сбросил на землю рубаху с императорским гербом, нагрудник, затем, под одобрительные кивки Ацуко скинул ботинки и спустил штаны. Оставшись на осеннем ветру в одном белье, он теперь трясся не столько от страха, сколько от холода.
– Очень хорошо, – проговорила Ацуко и наклонилась, чтобы поднять веревку, которую захватила с собой. – Теперь прислонись к этому дереву.
– Вы что, хотите меня связать? – пискнул перепуганный часовой.
– Еще совсем недавно ты думал, что я тебя убью. Так все-таки получше будет, чем мертвым, не думаешь?
– Но… волки… холод…
– Другие солдаты быстро тебя найдут. Что предпочтешь: гадать, набредут ли на тебя голодные волки, или же подохнуть здесь и сейчас с ножом в кишках?
Если поставить вопрос так, ответ стал очевиден. Часовой прижался к коре и без дальнейших возражений позволил себя связать. Как только дело было сделано, Ацуко тремя быстрыми движениями скинула с себя одежду и начала надевать то, что снял с себя охранник.
– Погодите, ты… вы… вы – женщина?! – проблеял изумленный солдат.
– Какое тонкое наблюдение, – сквозь зубы бросила девушка. – Что меня выдало, грудь?
Она привычным движением завязала лямки нагрудника. Императорская армия снабжалась немногим лучше, чем войско сёгуна, и все снаряжение здесь тоже было одного размера. Нагрудник был ей великоват, но это было самым обычным делом.
Она надела на голову шлем, затем подняла пояс, который все еще лежал на земле. А затем снова закуталась в свою темную одежду. Нельзя привлекать к себе внимание, пока она не окажется на территории лагеря.
– Поверить не могу, – простонал солдат. – Когда скажу остальным, что со мной справилась какая-то девчонка, надо мной все станут потешаться!
– Ну, не обязательно же говорить всю правду, – потрепав его по щеке, предложила Ацуко. – Скажи, что тебя скрутил десяток свирепых двухметровых мужланов.
С этими словами она оставила покрытого мурашками бедолагу привязанным к дереву и направилась в сторону императорского лагеря.
Глава 18
Ацуко воспользовалась тем же приемом, который помог ей приблизиться к границам лагеря. Она обогнула пень, подождала несколько мгновений, чтобы убедиться, что никто не бьет тревогу, а затем осторожно двинулась в сторону укреплений.
Как она и ожидала, порядок в лагере противников оказался менее строгим, и она сумела проскользнуть внутрь так, что ни один часовой не заметил фигуру в черном, слившуюся с темнотой. Пока девушка держалась подальше от факелов и костров, она оставалась практически невидимой.
Оказавшись в лагере, она спряталась за одним из шатров и сняла черную тунику. Теперь, одетая императорским асигару, она, уже не прячась, пошла вперед с таким видом, будто имела полное право тут расхаживать. Она извлекла важный урок из того дня, когда Такэко приказала ей покинуть строй и присоединиться к ней во главе марширующей колонны: стоит нарушить какое-то правило и избежать последствий, все решат, что ты имеешь на это право, и перестанут обращать на тебя внимание.
Ацуко пошла к той части лагеря, о котором говорил часовой; впрочем, она и без указаний легко догадалась бы, куда идти: сложно было не заметить роскошные ткани и возвышающиеся над остальными шатры военачальников. Каждый из них был вдвое больше палатки, рассчитанной на шестерых солдат, хотя и предназначался только для одного офицера. Она неопределенно кивнула другому асигару, который бежал в сторону ограды на ходу надевая нагрудник; бедолага явно прозевал смену караула и получил нагоняй от сержанта.
Все офицерские шатры охранялись; Ацуко подозревала, что помимо обычных солдат в тени скрываются еще и синоби, готовые перехватить подосланных врагом убийц. Нападение же на самого императора было совершенно невозможно. Такэко рассказывала, что правителя охраняют почти богоподобные воины, сочетающие в себе качества одаренных бойцов и внимательных дозорных, способных разглядеть во тьме малейшую угрозу, тщательно отобранные в самом раннем возрасте и готовые проливать кровь за своего господина. Задумай Ацуко попытку покушения, ее бы схватили прежде, чем она сделала бы два шага в направлении императорского шатра.
Но ее целью был не император, и даже не генералы. Она свернула прочь от их роскошных шатров и обогнула их по широкой дуге, чтобы не привлечь внимание телохранителей.
Нет, ее интересовала куда более скромная особа.
Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы разыскать палатку снабженца; она стояла как раз в том месте, которое указал часовой, неподалеку от генеральских шатров, но все же на достаточном расстоянии, чтобы указать на то, что она принадлежит простолюдину.
«Офицеры – не единственные, кому известны планы. Они – самые очевидные, самые соблазнительные цели… и самые защищенные. А вот снабженец должен приготовить лошадей, обеспечить поставку провизии, убедиться, что вся армия готова к переходу. Значит, чтобы выполнить свою работу, он тоже должен знать о планах. А шатер простого снабженца никто охранять не станет…»
Слова Такэко всплыли в памяти девушки, пока она подбиралась к цели.
– Эй, ты что здесь делаешь?
Голос разорвал ночную тишину: негромкий, чтобы не разбудить спящих, но при этом властный. Ацуко замерла на месте, парализованная ужасом.
Сержант, преградивший девушке путь, едва доставал ей до плеча. Годы службы в армии, где прежде всего ценили телосложение, сделали его излишне воинственным, да и ночное дежурство явно не смягчило его характер.
К счастью, несколько месяцев проведенных в армии, подготовили девушку к подобным сценам. Она была уже слишком близко к шатрам офицеров, чтобы отделаться отговорками о полученном задании, но у нее в запасе осталось еще одно подходящее оправдание:
– Мне страх как надо посрать, сержант, – прорычала она своим самым низким басом. – От вчерашнего пайка желудок так и крутит!
Сержант внимательно рассмотрел ее с ног до головы, затем пожал плечами.
– Ну да, не у тебя одного. Только вот это никак не позволяет тебе вот так вот запросто повсюду разгуливать. Нужники на другом конце лагеря. А ну говори – что ты от меня скрываешь?
«Всегда признавайся в проступке менее серьезном, чем тот, который совершаешь на самом деле. Никто не догадается, что ты лжешь, если ты начнешь сама себя в чем-то обвинять. Вот ключ, который позволит тебе попасть куда угодно».
– Но в солдатских нужниках стоит страшная вонь! – возмутилась Ацуко, зажимая нос. – А вот в офицерских, думаю…
Сержант взвился, неожиданно проникнувшись чувством собственной важности:
– Чего? Хочешь выбить для своей тощей солдатской задницы местечко в дворянском нужнике? Нюх у тебя тонкий, да? Думаешь, ты лучше других? Да ты хоть знаешь, что я могу тебя за такое выпороть?
– Умоляю, сержант, я ж ничего такого не сделал! Может, закроете глаза на мой проступок? Этого больше не повторится, клянусь!
Ацуко небрежным жестом протянула ему несколько монет, взятых из кошелька бедняги часового. Окажись сержант неподкупным, ей придется бежать, и бежать быстро. Повезет, если она вообще выберется отсюда живой.
Но сержанты редко бывали неподкупными, и уж точно не на таком жаловании.
Монеты исчезли в кармане коротышки, и тот тут же указал большим пальцем за плечо:
– Давай, проваливай, и чтоб я тебя больше тут не видел!
– А может пустите все-таки в офицерский нужник?
– Ты что, издеваешься? Радуйся, что я не сдал тебя офицерам! Вали давай, пока я добрый!
Девушка не стала настаивать и припустила так быстро, как только могла. Только когда сержант оказался далеко позади, она сбавила скорость и развернулась назад, стараясь снова на него не наткнуться; один и тот же предлог дважды не сработает.
На этот раз она благополучно добралась до шатра снабженца. Она присела сзади него на корточки, убедилась, что ее никто не видит, а затем рассекла ткань двумя ударами танто. Она проскользнула внутрь и быстро закрыла за собой прорезь; лезвие было настолько острым, что сторонний наблюдатель разглядел бы отверстие, только подойдя вплотную и рассматривая при свете фонаря каждую ниточку.