«Если кроме него в шатре спит кто-то еще – неважно, в одной постели или в разных, – тебе следует избавиться от этого человека прежде, чем будить жертву. Заткни ему рот, чтоб не закричал, и полосни по горлу, да поглубже, чтобы и голосовые связки перерезать».
Ацуко сумела зайти так далеко, не пролив ни капли крови, и потому, увидев, что снабженец спит один, испытала огромное облегчение. Может, его ценят и недостаточно, чтобы считать ровней знати, зато достаточно, чтобы позволить ему иметь собственный шатер, который не придется делить с другими солдатами.
Она подкралась к его постели, зажала ему рот и пощекотала шею ножом. Он мгновенно проснулся, глаза его вылезли из орбит, и он отчаянно попытался сесть. Он был довольно силен, но и Ацуко нельзя было назвать слабачкой, к тому же она находилась в куда более выгодном положении. В конце концов боль от приставленного к шее ножа сделала снабженца покорным.
– Сейчас я медленно уберу руку, – проговорила девушка, чувствуя, что повторяется. – Одно слово, один звук – и тебе конец, все ясно?
Снабженец неистово закивал, и Ацуко отняла руку от его рта.
– Чего вам нужно? – спросил он.
В конце концов, все было так предсказуемо. Все вели себя одинаково, произносили одни и те же слова, у всех сжималось горло от холодного поцелуя клинка.
– План нападения. Отдай его мне и будешь жить.
Снабженец отчаянно замотал головой.
– Не могу!
– Значит, умрешь.
– Вы и так меня убьете, стоит мне все рассказать.
«Рано или поздно к этому приходят все. Начинают торговаться. Никто не хочет умирать, такова человеческая натура. Укажи им дорогу к спасению, и они без раздумий купятся».
– Нет, не убью, – спокойно проговорила Ацуко. – Если сделаешь все как я скажу, я не трону и волоса на твоей голове.
– Вы лжете! – разгорячился вдруг снабженец. – Если вы оставите меня в живых, любые сведения, которые вы у меня вырвете, окажутся бесполезны. Уже утром офицеры изменят планы, и все, что я вам скажу, не будет ничего стоить.
Девушка улыбнулась, но в ее улыбке не было ничего утешительного. Это была хищная ухмылка кошки, которая готовится поиграть с мышью, или акулы, которая почуяла кровь в Осакском заливе. Мужчина в постели съежился и натянул одеяло до подбородка, словно оно могло защитить его от удара танто.
– Если вы ничего мне не скажете, то ручаюсь – вы точно умрете, – спокойно объяснила Ацуко. – Если же вы отдадите мне планы, то, напротив, я тихо уйду и буду уверена, что вы ничего не расскажете командирам.
– И что даст вам эту уверенность? – возразил снабженец. – Я могу поклясться вам, что сдержу слово, но только сомневаюсь, что вам будет достаточно клятвы.
«Успешное проникновение начинается задолго до той ночи, когда ты идешь на дело. Чем больше ты знаешь о своей цели, тем больше трудностей ты сможешь предвидеть и тем больше карт будет у тебя в рукаве. Некоторые задания требуют нескольких месяцев подготовительных работ. Это часть нашего ремесла».
– Вы правы, – кивнула девушка. – Однако нам известно, что у вас есть жена и двое детей. И что ваша дочь, красавица Тиаки, недавно родила чудесного здорового малыша – резвого и смелого, прямо как дедушка. Как же его зовут? Ах да, Сейя.
– Если вы посмеете причинить вред моей семье, – прохрипел бедняга.
Он попытался подняться, но Ацуко удержала его на месте.
– Что вы, что вы, мы не опустимся до такой жестокости… В том случае, если вы будете держать язык за зубами, разумеется. А вот если вы откажетесь отдать мне план нападения, если вы попытаетесь мне солгать или если вы хоть кому-нибудь расскажете о нашей беседе, организация, в которой я состою, без колебаний примет соответствующие меры.
– Да что за организация такая?
– Это не имеет никакого значения. Важно лишь сохранить жизнь вашей жене, вашем детям и внуку.
Девушка вложила танто назад в ножны. Он больше не был ей нужен: снабженец был сломлен. Под ложечкой неприятно засосало, и она напомнила себе, что делает это ради своего лагеря, ради справедливости, что императором вертят как пожелают другие кланы и что так она его освободит.
Подавленный снабженец протянул ей планы, и она мельком проглядела их, а затем отошла от кровати. Ацуко поблагодарила его, словно он был приятелем, оказавшим ей мелкую услугу, и только потом поняла, как глупо это звучало. Снабженец лишь пожал плечами.
– А теперь уходите из моего шатра. Если вас схватят, моей вины в этом не будет.
– Однако организация, в которой я состою, рассудит иначе, – возразила Ацуко. – Для них не будет разницы, предали меня или мне просто не повезло. Они лишь будут знать, что задание провалилось. И ваша семья…
– Вы лжете!
– Желаете проверить?
В этот раз снабженец и впрямь начал колебаться, но он уже сказал слишком много. Он уже встал на указанный ею путь, и было проще продолжать, чем свернуть назад.
– Очень хорошо, – сдался он. – Что от меня требуется?
– Ничего особенного. Просто дайте мне предлог, под которым я смогу выбраться из лагеря посреди ночи. Прикажите мне, например, заняться лошадьми, или…
– Нет, – подумав, оборвал ее мужчина. – Они все внутри. На самом деле не существует ни одной уважительной причины покинуть лагерь посреди ночи. Однако я могу сделать так, чтобы вы смогли беспрепятственно подобраться к ограждению. Полагаю, что как только вы окажетесь там, исчезнуть не составит особого труда. Вы ведь как-то добрались до моего шатра, а значит, кое-что умеете.
Ацуко кивнула, стараясь не выдать сомнения; если он принял ее за крайне одаренного синоби, тем лучше. В конце концов, снабженец сдался. В том, чтобы отступить перед умелым ниндзя, бесчестья меньше, чем в том, чтобы выдать сведения девчонке, которой едва исполнилось шестнадцать, пускай и рослой.
Теперь, когда он принял решение, снабженец с новой силой сел в постели, и в этот раз девушка позволила ему это сделать. Он взял кусок пергаментной бумаги из стопки, стоявшей у него в ногах, и второпях нацарапал разрешение.
– Вот. Если кто-нибудь вас остановит, скажете, что снабженец потребовал для офицеров еще два одеяла. Никто не подвергнет ваши слова сомнению, по крайней мере не с этой бумагой. А теперь, – продолжил он, поморщившись, – если вы мне солгали, если вы хотите меня убить, убейте прямо сейчас. И прошу вас, постарайтесь сделать это безболезненно.
Он откинул голову назад, подставляя ей шею, и Ацуко отшатнулась. Он и правда ждал, что она ударит его – здесь и сейчас.
– Что вы, что вы, – мягко заверила она его. – Чем мне помогут ваши записи, если завтра на рассвете офицеры обнаружат ваш труп? Они заподозрят, что кто-то заставил вас говорить, и на всякий случай изменят планы. Вот видите, у меня и правда есть причины оставить вас в живых. Убийство – крайняя мера, на случай, если вы меня подведете.
Он с видимым облегчением рухнул назад в постель. Девушка заметила пятно мочи у него в паху и вдруг вспомнила брата; она чуть было не растеряла все хладнокровие, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжать играть свою роль.
– Теперь я уйду. Я рассчитываю, что вы сдержите свое слово, и тогда с вашей семьей ничего не случится.
– Как я могу вам верить? – возразил снабженец.
«Мы никогда не убиваем ради развлечения. Если это поможет нам достигнуть цели, мы убьем без колебаний, однако мы не жестоки».
– Мы никогда не убиваем ради развлечения, – по памяти повторила Ацуко, поворачиваясь к выходу их шатра. – Если это поможет нам достигнуть цели, мы убьем без колебаний, однако мы не жестоки.
Снабженец не ответил ей. Его опущенные глаза были полны безумной надежды. Неужели он и правда сумеет пережить эту ночь?
Он услышал шорох ткани – это откинулся полог шатра. Когда он поднял голову, незнакомец уже растворился во тьме.
Глава 19
Ацуко шла на задание с глухим ужасом в сердце.
Часовой мог заметить ее прежде, чем она успеет к нему подкрасться; он мог бы сражаться отважней, чем она ожидала, и его не получилось бы одолеть; он мог бы решить не сдаваться и забить тревогу; он мог вообще не знать, где находится шатер снабженца; караул могли сменить раньше времени; кто-нибудь из сержантов мог понять, что перед ним чужак; снабженца могло не оказаться в шатре; или его охраняли бы лучше, чем думала Такэко; он мог бы, в конце концов, не поддаться на ее запугивания.
Столько всего могло пойти не так! Но теперь Ацуко могла вздохнуть спокойно: самое сложное было позади. Она добыла сведения, за которыми пришла, у нее даже был пропуск на случай, если кто-нибудь начнет задавать ей неудобные вопросы. В общем, все прошло отлично, и она позволила себе самодовольно улыбнуться.
Может быть, она и смогла бы благополучно выбраться из лагеря, если бы только не ослабила бдительность.
– Эй ты, ты чего здесь делаешь? – прогремел голос позади нее.
Она повернулась, натянув на лицо фальшивую улыбку и уже шаря в кармане в поисках пропуска, выданного снабженцем.
– Мне приказали принести одеяла для офицеров, – принялась объяснять она. – Не повезло-то как!
У нее все отлично получилось: низкий голос, нарочитая небрежность, легкое беспокойство, какое всегда возникает у солдата, когда его останавливает начальник, даже если он не сделал ничего дурного. Да, все, получилось, только вот огромный нагрудник соскользнул с плеч, открывая верх рубахи. Сержант прищурился в полумраке и выставил вперед фонарь, чтобы лучше видеть.
– Пресвятые ками, ты… Ты что, женщина? Что делает женщина в нашем лагере?
Не успев еще даже испугаться, Ацуко почувствовала, как ее захлестнула волна раздражения. Окажись на ее месте любой мужчина, и его бы пропустили без вопросов. Ни один сержант не способен запомнить всех асигару, для них каждый солдат – просто очередное лицо среди тысячи таких же. Но женщина? Ей здесь не место, а значит, она неизбежно привлекает внимание. Вот уже в который раз все ее беды были от того, какого пола она родилась.