Агилар схватил его и полоснул по горлу холодной сталью…
Кэл застыл и зажмурился от боли. Но это была лишь секундная головная боль. Не более того. Всего лишь неприятная, пугающая, дезориентирующая галлюцинация.
Но он не разжал руку и не выпустил Софию. Боль разрушала его, как цунами незащищенную береговую линию. Усилием воли Кэл заставил себя открыть глаза и сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.
– Что это было? Там, внутри машины?
– Генетическая память, – спокойно, подбирая слова, ответила София. – С помощью «Анимуса» мы можем проживать жизни наших предков.
– То, что я там видел… было реально.
София посмотрела на него и осторожно поправила:
– Реально в определенном смысле.
И снова его охватила неконтролируемая ярость. Свободной рукой Кэл со всей силы ударил по стеклу. Стекло завибрировало, издавая жалобный звук, эхом прокатившийся по комнате.
– Не лги мне, – прорычал он. – Я чувствую… разницу.
Сейчас она должна была сломаться. Должна была показать страх. Но глаза Софии по-прежнему излучали покой. Невероятно, но даже пульс выровнялся. Ее губы дрогнули, готовые улыбнуться, словно она знала то, что ему было неведомо.
– Зачем столько агрессии? – спросила она.
– Я агрессивный человек.
– Вероятно, уместнее спросить, чья это агрессия?
Кэл не хотел принимать ее игру. Не сейчас. Он еще слишком явственно ощущал нож, скользящий по его горлу.
– Что это за тюрьма? – резко спросил он.
– Это не тюрьма, Кэл. То, что происходит внутри «Анимуса», – сложный процесс. И ты бы многое узнал, если бы согласился сотрудничать.
Голос Софии звучал непринужденно, почти доверительно.
– Тогда отпусти меня.
Кэл не просил и не требовал. Это было разумное предложение, свидетельствующее о том, что он, Каллум Линч, – разумное существо.
Разумное. Или безумное.
Они стояли друг против друга, и напряжение между ними росло, их лица были так близко, как у целующихся. Кэл хотел показать ей, что он мужчина. Он может сломать ей шею в любую секунду, прямо здесь и сейчас – и конец ее самоуверенной рассудительности, конец навсегда.
Но в глубине души он не хотел этого делать. Она держалась самоуверенно, потому что возбудила в нем не только приступ агрессии, но прежде всего желание понять, что с ним произошло там. Что с ним сделали.
Он тяжело и громко дышал, рот растянулся в подобие злой улыбки. Взгляд замер на руке, и, словно выпуская маленькую птичку, он разжал пальцы.
Кэл ожидал, что она схватится рукой за горло, ожидал, что она отскочит от него подальше. Но ничего подобного София не сделала.
София улыбнулась.
– Пойдем со мной, – сказала она.
Глава 9
За последние тридцать лет жизни Кэл не был ни в одном музее, он даже среднюю школу не окончил. Комнаты, по которым вела его София, заставили его вспомнить и музей, и школу.
Мужчины и женщины в белой одежде – ассистенты Софии, догадался Кэл, – сновали туда-сюда с выражением сосредоточенности на лицах, такие лица он видел в библиотеке, где бывал несколько раз в детстве. Освещение было ярким, но Кэл мог бы поклясться, что это какой-то особенный свет. Он создавал ощущение уединенности, словно в монастыре, и это ощущение усиливалось тем, что свет лился из каменных арок, под которыми они проходили.
Повсюду было оружие, но только антикварное, а также глиняные черепки, чернильные приборы с гусиными перьями, скульптурные работы – все на своих местах, в строгом порядке. В одном из залов шла кропотливая реставрация старинной картины. Под стеклом выставочных стендов хранились древние фолианты. На стенах – стеклянных или из декоративного пластика – размещались листы манускриптов. Но, подойдя ближе, Кэл убедился, что это были вовсе не манускрипты, а какие-то современные отчеты. Некоторые до боли знакомые.
Сердце заколотилось, когда среди них Кэл увидел свою фотографию.
На ней он был запечатлен в том возрасте, когда сбежал из дома. Его взгляд скользил по фотографиям, он словно листал альбом, отражавший его безалаберную и тяжелую жизнь. Старый, пожелтевший от времени поляроидный снимок, где он совсем маленький. А вот настороженный подросток, уже познавший всю отвратительную изнанку интернатов для детей, ждущих усыновления. Подборка фотографий, сделанных в полицейских участках.
Здесь были газетные вырезки, кричащими заголовками живописующие все его злоключения: «Беспокойство растет: поиски Каллума Линча ничего не дали», «Бандитское нападение», «Драка в ночном клубе: один погибший», «Линч должен умереть: суд признал его виновным в убийстве сутенера».
В пластиковых контейнерах хранились какие-то стеклянные пузырьки с цветной маркировкой на крышечках. Угольные наброски, которые он лихорадочно рисовал в ожидании казни, тоже были здесь. Поддельный паспорт, отпечатки пальцев, его имя, выгравированное на стекле, и… генеалогическое древо, корнями уходящее в глубокую древность.
Об этом древе ему ничего не было известно.
У Кэла неприятно засосало под ложечкой. Как будто его вывернули наизнанку и выставили на всеобщее обозрение.
– Что это? – мрачно спросил он. – Ты что, следила за мной?
– Я знаю о тебе все, Кэл, – с пугающей невозмутимостью ответила София. – Твои медицинские данные, твой психологический профиль, уровень серотонина и наличие мутаций в гене моноаминоксидазы. Я знаю, в каких интернатах и арестных домах для несовершеннолетних правонарушителей ты содержался. Какой вред ты причинял людям и… – Она помолчала и мягко добавила: – И самому себе. Ты живое доказательство того, что склонность к насилию передается по наследству.
Кэл был ошеломлен и раздавлен и вместе с тем испытывал острый интерес. Он внимательно рассмотрел генеалогическое древо, спустился от газетных вырезок и фотографий к пожелтевшим от старости дагеротипам и непонятным каракулям.
Мятые рисунки людей в капюшонах и наручах со спрятанными в них клинками.
– Как вы нашли меня?
– Мы нашли Агилара, – ответила София.
Странное слово.
Или имя?
Одновременно бессмысленное и полное загадочной силы.
– Когда тебя арестовали, – продолжала София, – мы сравнили твою ДНК с ДНК Агилара, и они совпали.
– Кто такой Агилар? – спросил Кэл, хотя ему казалось, что он знает ответ.
– Твой предок.
София развернулась и направилась к новой коллекции. Она держала руки в карманах идеально отглаженных брюк, и не чувствовалось никакого напряжения в ее походке и движениях, как и в тот день в саду на крыше. Она кивнула на рисунок на старом пожелтевшем пергаменте.
Кэл сжал кулаки, стараясь не поддаться галлюцинациям. Он дышал размеренно через нос, неумолимо погружаясь в них. Белые птичьи перья – орлиные, хотя Кэл и сам не знал, откуда ему это известно, – пришиты к лицевой стороне длинной одежды, похожей на восточный халат. Узкий кусок ткани несколько раз обернут вокруг талии, поверх кожаный пояс, при близком рассмотрении – плетка. По бокам кинжалы, скрытые клинки во внутренней стороне наручей.
Лицо спрятано в тени, но Кэл слишком хорошо знал это лицо.
В первую секунду ему показалось, что это психологическая манипуляция, что здесь устраивают какие-то замысловатые фокусы. Но для чего? С какой целью?
Кэл не играл в видеоигры, разве что короткое время в далеком детстве. Но сейчас он был абсолютно уверен: если бы тогда некий умелец мог заставить его почувствовать то, что он чувствовал в цепком захвате руки, то этот кто-то держал бы свои умения в строжайшем секрете или здорово нажился бы на них.
– Родители Агилара были ассасинами, – рассказывала тем временем София. – Их сожгли у позорного столба тамплиеры Торквемада и Охеда. Тот Черный Рыцарь, которого ты видел. Агилар де Нерха также выбрал путь ассасина.
«Торквемада». Забавно устроена человеческая голова – никогда не знаешь, что там может застрять. В начальной школе что-то рассказывали об испанской инквизиции, и это имя ему запомнилось.
Кэл продолжал рассматривать свое генеалогическое древо. И это были уже исключительно миниатюры, художественные иллюстрации и страницы на латыни из давно утраченных старинных книг.
Его взгляд спускался все ниже, пока не остановился на мониторе, стоявшем на столе под цветными рисунками. На экране только черный фон и белые линии, сплетенные в рисунок. И этот рисунок был за пределами его понимания – замысловатая паутина линий образовывала некое подобие машины.
Но одну часть этой машины он точно узнал – рука с двумя жесткими, как тиски, пальцами.
– Что эта за машина?
– Мы называем ее «Анимус».
– Я слышал об «Анимусе». Но я думал, это кресло.
– Было когда-то. Откуда ты узнал об «Анимусе»?
– Никогда не играл в игры, но воровал их, чтобы разжиться наличными.
– Правда? – София немного удивилась. – Тогда ты должен знать, что «Анимус» позволяет нам наблюдать, а тебе – через проекцию твоей генетической памяти проживать жизнь своего предка.
Кэл скосил глаза на другой монитор.
– Много вытащили из моей памяти? – язвительно спросил он.
– Больше, чем ты сам мог вспомнить.
Она говорила легко, почти дружески, беззлобно подшучивая. Как странно обсуждать все это с Софией Риккин – его ангелом и его тюремщиком.
Она продолжала в том же духе:
– Ты когда-нибудь думал, как птицы находят путь к местам своих зимовок?
– Всю жизнь только об этом и думал.
Она улыбнулась, но тут же ее лицо приняло серьезное выражение. Хотя веселая нотка удивления проскользнула в ее голосе.
– Им помогает генетическая память. Воспоминания позволяют извлечь информацию. И если ты позволишь мне тебя направлять, даже представить сложно, что ты можешь увидеть и узнать.
Кэл почувствовал внутреннее сопротивление, вспомнив появление Агилара в своем блоке.
– Я уже достаточно увидел. И мне не нравится идея воровать мои воспоминания, чтобы сделать из них игру.
София внимательно посмотрела на него, легкость и дружелюбие как ветром сдуло.