– Куда? – спросил Кэл.
– В зал «Анимуса». – Лицо Кэла напряглось, и София поспешила добавить: – В «Анимус» ты не пойдешь.
– Тут ты права, не пойду, – саркастически заметил Кэл.
София пошла впереди по уже хорошо известным Кэлу коридорам, так что сообщать ему о поворотах было необязательно.
София отпустила помощников, и они остались в зале одни. Через стеклянный купол лился дневной свет, но его было недостаточно, и потому углы зала тонули в холодном дежурном освещении.
Кэл позволил Софии подкатить его кресло к стеклянному шкафу, она извлекла из кармана связку ключей, открыла шкаф и достала одну-единственную вещь. Рассматривала ее некоторое время, стоя к Кэлу спиной. Еще не поздно было передумать. Но как только она покажет эту вещь Кэлу, уже ничего нельзя будет остановить.
София глубоко вздохнула и повернулась к Кэлу, протягивая ему подвеску, которая медленно раскачивалась на серебряной цепочке.
Поначалу Кэл наблюдал за ней без особого интереса, но потом взглянул на подвеску и узнал ее. Кровь прихлынула к его лицу.
Восьмиконечная звезда с камнем в виде бриллианта в центре. На камне черным выгравирован символ, похожий на букву «А», составленную из двух слегка изогнутых клинков.
Кэл видел эту подвеску каждый день, все первые семь лет своей жизни. В последний раз по серебряной цепочке, медленно раскачивавшейся в мертвой руке, стекала кровь.
В памяти вспыхнуло пугающе четкое видение: капли крови набухают на кончиках пальцев матери, чуть поблескивая в солнечном свете, и с мягким шлепком падают на линолеум. И резкий, дребезжащий голос Пэтси Клайн – безумный аккомпанемент к ужасной картине.
Уютная кухня в теплых, светлых тонах, землянично-золотистые волосы матери.
Пустота в застывших мертвых глазах.
Злоба и печаль – гремучая смесь, опаснее и разрушительнее ярости, – наполнили каждую клетку его тела. Но это была его злоба и его печаль, и Кэл не хотел делиться этим с женщиной, которая стояла перед ним.
Медленно Кэл протянул руку и взял подвеску.
– Откуда это у тебя? – спросил он хриплым шепотом.
– Мой отец подобрал ее на месте убийства твоей матери и сохранил.
Глаз Кэла нервно дернулся. Он вспомнил вереницу черных внедорожников, подъехавших к его дому. Мужчину с бледным сухощавым лицом, в темных очках и черном костюме на пассажирском сиденье одной из машин. Значит… это был Алан Риккин, тот самый, кого маленький Кэл видел на экране телевизора.
Отец этой женщины с ангельским лицом, которая – подумать только! – сейчас смотрит на него с состраданием.
– Сохранил? – скептически произнес Кэл. – Украл.
– Это подвеска твоей матери, – сказала София. – Она должна быть у тебя.
Она искренне считала, что сделала доброе дело, и не понимала, почему Кэл так отреагировал. В его памяти на мгновение возникла фотография другой улыбающейся – а потом убитой – женщины и маленькой девочки, которая выросла и сейчас стоит перед ним и вручает ему подвеску его убитой матери.
Кэл сосредоточился на словах Софии. Ее отец был там и подобрал подвеску.
– Что он там делал?
– Приехал спасти ее.
Лицо Софии по-прежнему выражало искреннее сочувствие, но отвечала она прямо и четко. Это помогало и ему оставаться спокойным. Кэл понимал, что София это понимает. И тем не менее он чувствовал, что его маска трещит по швам, а взгляд туманится от навернувшихся слез.
– От кого спасти?
– От ее же собратьев.
– Какое ты к этому имеешь отношение?
Искорки вспыхнули в глубине ее голубых глаз.
– На протяжении многих веков ассасины и тамплиеры ведут войну. Я намерена изменить положение вещей.
Это было почти забавно.
– Правильно, – с преувеличенной серьезностью сказал Кэл. – Я совсем забыл. Мы все здесь боремся с агрессией.
Они смотрели друг другу в глаза, и черный юмор Кэла перерос в настоящую злость. Однако он сумел сохранить самообладание.
– Не уверен, что мне нравятся твои методы. И не уверен, что мне нравятся тамплиеры.
Его слова каким-то образом уязвили Софию.
– Я ученый, – напомнила София.
– Меня здесь лечат от склонности к насилию. – Кэл покачал головой и печально добавил: – А кто вылечит тебя?
– Я пытаюсь создать общество без преступности. Мы можем удалить агрессию из генома человека, но для этого нам нужно Яблоко. Нам только кажется, что мы сами делаем тот или иной выбор, но на самом деле он обусловлен нашим прошлым.
– Ты видишь то, что хочешь видеть. Тюрьмы переполнены такими, как я, а такие, как ты, загоняют нас туда.
София непонимающе посмотрела на него.
Кэл был тем, кем он был. А она этого не видела. Доктор София Риккин, ученый, пыталась быть с ним открытой и честной, как любой на ее месте. Но, как и большинство умных людей, она была склонна к самообману или по меньшей мере старалась оставаться в счастливом неведении. София свято верила в то, что делала, и ее взгляд умолял Кэла тоже поверить в это.
Кэл больше не злился. Ему было ее просто жалко.
Он взялся за колеса своего кресла, развернулся и, уже направляясь обратно в свой бокс, сказал ей на прощание:
– Думаю, ты упускаешь что-то важное.
Глава 17
София не обманула Кэла. Паралич был кратковременным. Через два часа он снова был на ногах, а инвалидное кресло без дела стояло у кровати. Оставались лишь смутные покалывания в ногах, но санитары заверили, что и это быстро пройдет. На самом деле Кэл был даже рад этим покалываниям, после того как долгое время вообще не чувствовал своих ног.
Он провел пальцем по подвеске, поднял голову и привычно посмотрел на стеклянную стену своей спартанской комнаты. За стеной произошли глобальные перемены – там не было охранников, прежде не сводивших с него глаз. Только его собственное отражение в стекле смотрело на него. Но когда Кэл присмотрелся к нему, взгляд отражения стал наряженным и на голове проявились смутные очертания капюшона.
Агилар де Нерха смотрел на него, и Каллум Линч улыбнулся.
И теперь ассасин стоял рядом с ним, он не нападал неожиданно сзади, не обнажал одним ловким движением острые клинки, спрятанные в наручах. Он резко выкрикнул и принял стойку, начал совершать движения, словно отражая удары невидимого противника. Кэл повторял вслед за ним его движения. Учился.
Тренировался.
Алану Риккину не нравилось, как его дочь вела это дело. София действовала слишком откровенно, пытаясь убедить Линча довериться тамплиерам и добровольно войти в «Анимус», чтобы помочь им найти Артефакт.
Это, конечно, полнейшая глупость. София, несомненно, была блестящим ученым и во всем, что касалось «Анимуса» и его воздействия на мозг человека, разбиралась лучше его. Но он, Алан Риккин, хорошо знал людей и особенно ассасинов. Следует признать, среди ассасинов были и такие, кто менял окраску и заключал союз с орденом тамплиеров. Но в целом эти гнусные отродья слишком упрямы или «честны», чтобы проявить колебания. Во время регрессии он видел то же, что и София, и понял, что Агилар де Нерха – в отличие от Батиста и Дункана Уолпола – никогда не изменит братству, в его случае гены сработают на все сто процентов.
Каллум Линч может увлечься красотой и мягким обращением дочери. Ему даже может показаться, что он хочет излечиться от склонности к насилию.
Но Алан Риккин заранее знал, чем это кончится.
Сейчас он стоял в кабинете и смотрел на монитор вместе с Макгоуэном, который только что попросил его включить камеры слежения в боксе Линча. Они молча наблюдали, как Каллум Линч, потомок ассасина, упражняется в боевых искусствах, необходимых ему для единственной цели – убивать тамплиеров.
– Мы кормим зверя, – тихо произнес Макгоуэн. – И сами делаем его сильнее.
Это было невыносимо. И момент, когда Алан Риккин мог это предотвратить, уже упущен.
Кэл слышал, как за спиной открылась дверь. Он не обратил на это внимания – решил, что вошел санитар. Он не торопился возвращаться в «Анимус».
– Я доктор Риккин, – раздался за спиной холодный голос с явным английским акцентом. – Алан Риккин.
Слегка удивившись, Кэл обернулся. Перед ним стоял немолодой мужчина, высокий и статный, в черной водолазке, сером шерстяном пуловере и свободных брюках. Породистое лицо с орлиным носом, седеющие волосы, постриженные хоть и не модно, но весьма тщательно. Каждая его черта говорила о богатстве и власти. И хотя одет он был по-домашнему, но держался при этом так, словно вел в деловом костюме заседание совета директоров.
Перед Кэлом действительно стоял тот самый человек, которого он видел много лет назад. В груди Кэла зашевелились самые разнообразные эмоции.
– Я руковожу «Абстерго», – продолжал доктор Риккин.
– Маленький семейный бизнес?
Риккин улыбнулся. Это была отработанная приветливая улыбка, но совершенно фальшивая. Кэл готов был биться об заклад, что она многих одурачила.
– Да, – признался отец Софии с легким смешком. – Прошу прощения, если мы доставили вам неудобства. Могу ли я что-то для вас сделать?
– Свежие полотенца были бы очень кстати.
И снова теплая улыбка, напрочь лишенная искренности.
– Уверен, что это нетрудно сделать.
– Раз уж зашел разговор, почему бы вам не отпустить меня?
Улыбка сделалась менее приятной, и Алан Риккин неторопливо подошел к длинной скамейке без спинки, на которой сидел Кэл, и развел руками.
– Это не в моих силах, – сказал он с деланым сожалением. Его фальшивая улыбка стала ироничной и хитрой – и более естественной. Алан Риккин перешел к делу.
«Вот и хорошо. Хватит нести всякий вздор».
– Я хочу заключить с вами сделку, – продолжал Алан Риккин. – Нам нужно Яблоко Эдема, и вы должны его раздобыть.
За свою жизнь Кэл достаточно повидал хищников всех мастей, но такого опасного, как Алан Риккин, он встречал впервые. Кэл не доверял ему, но…
– Я слушаю, – настороженно ответил он.
Карие глаза смотрели прямо в глаза Кэла, искорки в них вспыхивали и гасли. Взвесив и просчитав все, Риккин принял решение. Он поднялся и сделал жест в сторону остававшейся открытой двери.