Двери резко распахнулись, и в комнату ворвались охранники. Их начальник Макгоуэн замахнулся на Натана. Кэл, не выпуская парня, свободной рукой перехватил дубинку. Он отпустил Натана, дав тому возможность увернуться от удара, и впился взглядом в начальника службы безопасности.
Подбежали новые охранники и набросились на ассасинов, даже на тех, кто просто стоял и наблюдал за происходящим. Двое охранников скрутили руки Натану, и, когда его, все еще сопротивлявшегося, потащили к двери, он крикнул Кэлу:
– Ты хочешь уничтожить Кредо!
Кэл молча смотрел, как Натан исчез за дверью. Он снял с шеи самодельную удавку и бросил на пол. Макгоуэн не сводил с него глаз под тяжелыми, немигающими веками.
Кэл отдышался и качнул головой в сторону двери, к которой направлялся перед неожиданным нападением.
– Отправьте меня в «Анимус», – потребовал он.
Глава 19
Охрана приготовилась к скорому появлению Кэла, команда Софии была на своих местах. Сама она вместе с отцом наблюдала за его поединком с самим собой.
Софию поразило то, как искренне она обрадовалась за Кэла. Он устоял перед сильнейшим соблазном всей своей жизни: возможностью мести, о которой он, вероятно, все это время мечтал.
Она позволила себе надеяться, что ее слова возымели действие. Кэл услышал ее, несмотря на боль и жестокость, с которыми он сталкивался постоянно и в этих стенах, и за их пределами. Похоже, Кэл и правда хочет излечиться. И тот факт, что он не убил отца, доказывает, что он действительно может научиться управлять собственной агрессией, которая была не просто результатом его жизненного опыта, а неотъемлемой частью генокода.
А если Кэл научится, значит и у всех ассасинов есть шанс. Как только Яблоко будет у нее в руках, она сможет, соединив генетические манипуляции с особой терапией, создать мир, по-настоящему лишенный насилия. Ее проект, ее вера, то, чего она добивалась всю свою взрослую жизнь, – все будет воплощено.
И все же тонкая паутина сомнений цеплялась к ней, пока София наблюдала за тем, как Кэл вошел в зал. Он рывком снял рубашку и отбросил в сторону, словно вместе с ней хотел избавиться от всего, что делало его пациентом.
Он устал от того, что в нем не видят человека? Или ему внушало отвращение все, что связано с установившими над ним контроль тамплиерами?
Они встретились взглядами, и, к удивлению Софии, сердце у нее учащенно забилось. Каллум Линч, которого она видела сейчас, совершенно не был похож на того – испуганного, неистово сопротивляющегося, растерянного, – который недавно впервые отправился в «Анимус».
Она ясно видела, что сейчас он двигается как настоящий ассасин – спокойно, грациозно… с достоинством. Со знанием дела, с уверенностью в своих силах и возможностях. Он притягивал внимание, восхищал и… настораживал.
В душе Софии снова проснулись сомнения, и она невольно отодвинулась, хотя и хотела быть ближе к нему. И поблагодарить его за решение сотрудничать добровольно.
Кэл подошел к нависавшей над ним руке, как боксер на ринге к своему сопернику или как самурай, кланяющийся перед боем своему противнику.
– Отправляйте меня, – не предложил, а скорее потребовал Кэл.
– Подготовьте «Анимус» к добровольной регрессии, – приказала София Алексу, глядя на Кэла с подозрительностью и вместе с тем с надеждой. Макгоуэн сам поднес Кэлу наручи, и Кэл, глядя ему в глаза, легко и привычно засунул в них руки, словно делал это всю свою жизнь.
– Знаешь, почему ассасинов так называли? – спросил Макгоуэн.
София удивилась – начальник службы безопасности не отличался разговорчивостью.
Кэл не ответил.
Макгоуэн продолжал:
– От арабского «хашишийа», что означает «чернь». Они были изгоями, безжалостными убийцами. Их высмеивали – как мятежников, воров и наркоманов. Но они были смелыми и мудрыми.
За спиной у Кэла Алекс крепил руку к его поясу.
– За своей дурной репутацией они скрывали преданность принципам, которая даже не снилась их сильнейшим врагам. Вот за это я их уважаю и восхищаюсь ими. Но… – Макгоуэн помолчал и добавил: – Тебе до них далеко.
София напряглась, ожидая реакции Кэла. Прищурив глаза, Макгоуэн пристально смотрел Кэлу в глаза. А затем спросил:
– Или нет?
Не отводя взгляда от Макгоуэна, Кэл практически выхватил из рук Алекса устройство для эпидуральной анестезии. Алекс удивленно посмотрел на Софию, она дала знак не вмешиваться.
– Давай проверим, – сказал Кэл.
Он ощутимо вздрогнул, но и только, когда сам приложил устройство к основанию черепа.
«Я знаю, как это больно, Кэл. И в первый раз ты кричал от боли».
С механическим жужжанием рука подняла Кэла в воздух. В этот раз его тело было расслаблено, он спокойно реагировал на подготовку к испытанию. Набрав нужную высоту, рука чуть дернулась вниз, занимая позицию готовности.
Уже привычным движением Кэл выдвинул скрытые клинки. С обнаженной грудью и лицом решительным, даже жестоким, он больше походил на Агилара, нежели на Каллума Линча.
«Что, если это так и есть?»
– Начинаем регрессию, – объявил Алекс, заняв свое рабочее место.
София прошла к центру зала, откуда обычно руководила экспериментом. Она подняла голову и посмотрела на Кэла, он перехватил ее взгляд, и его лицо чуть заметно смягчилось.
Жизнь не дала Софии возможности научиться доверять людям, выражать сердечное тепло. Но ей хотелось что-нибудь сказать Кэлу, поблагодарить за сотрудничество, заверить его, что он сделал правильный выбор для себя и всего человечества… для тамплиеров… и ассасинов.
Слова переполняли ее, но она никак не могла открыть рот и произнести нужные. Наконец голосом хриплым, дрожащим выдавила:
– Это дело всей моей жизни.
Кэл смотрел на нее по-доброму, но без улыбки.
– Нет, моей жизни, – сказал он.
Она продолжала смотреть на него с восхищением, страхом, радостью и напряженным нетерпением, пока он не ушел в прошлое.
Гранада пылала.
Горели десятки костров, и густой черный дым поднимался в небо, смешиваясь с желтоватой пылью. Мириады зажженных тамплиерами адских огней вершили свою жестокую работу: выгоняли спрятавшихся в потайных местах врагов, разрушали их жилища, уничтожали их семьи и все, что им было дорого, словно только это могло принести победу.
Великий город, окруженный стеной, вынужден был сдаться, дорого заплатив за упрямство. Тамплиеры прекратили резню мавров, но алые потоки по-прежнему заполняли улицы – это красные плащи рекой текли к Альгамбре, чтобы провозгласить свою окончательную победу.
В середине этой реки, в окружении рыцарей и солдат, ехал отец Томас де Торквемада. Он прямо сидел в седле, и самодовольная улыбка играла на его лице. Как всегда, рядом с ним черной громадой возвышался Охеда.
На самом верху самой высокий башни Мавританского дворца притаились Агилар и Мария и молча наблюдали, как приближается враг. Они знали, что где-то в этом море тамплиеров под строгим присмотром везут закованного в цепи принца Ахмеда. Они знали, что скоро свершится темная сделка, оплаченная болью и предательством, а также сотнями, если не тысячами, человеческих жизней.
Вдруг Мария встрепенулась и завела руки за голову.
– Во имя Кредо, – сказала она.
Агилар повернулся к ней, в руке у нее лежала подвеска, доставшаяся ей от родителей.
Она протянула ему украшение.
Медленно, неохотно Агилар поднял руку, и подвеска опустилась ему в ладонь. Он посмотрел на восьмиконечную звезду с камнем ромбовидной формы, на котором была выгравирована черная буква «А», составленная из двух слегка изогнутых клинков. Мария тем временем продолжала:
– Наши жизни ничто, важно только то, что мы оставим после себя.
Агилару не понравилось, что Мария отдала ему подвеску. Он хотел вернуть ее и сказать Марии, что сегодня они оставят после себя только трупы тамплиеров. Недавно она предчувствовала свою смерть на костре. Но они спаслись.
Однако такое заверение было бы ложью. А он никогда не лгал. Они были ассасинами. И не могли поручиться ни за один день, ни за один час, ни за один удар сердца. Один из них мог погибнуть в любой момент, или даже оба. Возможно, сегодня.
И Мария хотела, чтобы подвеска была у него.
Агилар зажал ее в кулаке. Для него эта подвеска была так же дорога, как и то, что они искали.
Двое оставшихся в живых ассасинов затаились и ждали. Наставник Бенедикто учил, что терпение и выдержка – родные братья ловкости и стремительности. Каждый ассасин должен овладеть всеми этими качествами.
Агилар не знал, сколько времени прошло, пока тамплиеры, словно большая змея, добрались до Львиного дворика, но наконец ненавистные фигуры Торквемады и Охеды показались там. Контраст между мирным интерьером – изящными скульптурами, тихо журчащим фонтаном, пышной зеленью – и солдатами, покрытыми кровью, сажей и пылью, одновременно и ужасал, и возмущал.
Великий инквизитор по-отечески обнял Ахмеда за узенькие плечи, но безучастное лицо ребенка, уставшего бояться, выдавало истинное положение дел.
Пальцы Торквемады, как когти, вцепились в плечо Ахмеда, и мальчик невольно прижался к инквизитору.
Его отец, султан Мухаммед Двенадцатый, стоял в центре дворика у прекрасного фонтана с двенадцатью рычащими львами, вытесанными из благородного белого мрамора. Брызги воды разлетались в обе стороны, орошая пышный сад. Тонкий аромат роз витал в воздухе, но его почти заглушал запах гари.
Мухаммед слыл сильным и великодушным правителем, который заботился о процветании своего народа. У него были черные глубокие глаза, черная, аккуратно подстриженная борода, тюрбан скрывал черные густые волосы. На поясе у султана висел кинжал – скорее как часть костюма, а не как боевое оружие. Агилар понимал, что в такой момент султан Мухаммед даже не попытается вынуть кинжал из ножен.
При виде сына его лицо осветилось любовью и исказилось болью, он не стыдился своих чувств. В тени колонн дворика стояли придворные и напряженно наблюдали за происходящим.