Отныне он был свободен.
София Риккин, ученый и тамплиер, неподвижно стояла и смотрела на ассасинов. Казалось, они оживают. Один за другим ассасины поднимали голову и из-под капюшонов смотрели на Кэла. Как и Агилар, они его видели.
Кэл внимательно разглядывал их лица, вступая в контакт с каждым. Были ли все они его предками? Было ли это молчаливое осуждение… или благословение?
Только Кэл знал ответы. Но как бы там ни было, ее время общения с ним истекало. И от этого было невыносимо больно.
Одна из фигур, появившаяся последней, была ниже всех и стройнее. Она, так же как и все, подняла голову и посмотрела на Кэла.
Мать Кэла – стройная, с лицом сказочной феи, с волосами цвета меда – глядела на сына, и улыбка дрожала на ее губах.
Казалось, с лица Кэла стерлись годы. Таким София видела его впервые – а в каком-то смысле она знала его всю жизнь. Он выглядел сейчас по-детски беззащитным. Кэл медленно, словно во сне, подошел к голографическому изображению своей матери настолько близко, что, казалось, мог протянуть руку и дотронуться.
Никогда и никому София так не завидовала, как Каллуму Линчу в этот момент. Момент, в котором ей не было места… Это было слишком личное. Только для них двоих. Для них и для всех остальных ассасинов, включая тех, чьи потомки дрались сейчас в коридорах здания.
Тамплиеру здесь не было места.
Еще один ассасин поднял голову. И посмотрел не на Кэла, стоявшего в круге ассасинов, а на нее. Стройная фигура в простом полотняном капюшоне коричневого цвета.
Голубые глаза, подведенные сурьмой, смотрели прямо в глаза Софии. Она узнала это лицо, украшенное крошечными татуировками.
У нее перехватило дыхание.
Лицо под коричневым капюшоном было ее лицом.
София застыла как парализованная, ее захлестывали эмоции: ужас, радость, страх, удивление. Она стала медленно приближаться к кругу ассасинов, но вдруг почувствовала, как сильные руки Макгоуэна потащили ее прочь.
– Нет! – закричала София, вырываясь изо всех сил. Но Макгоуэн умел усмирять куда более крепких мужчин, таких как Кэл, и ему не составило труда оторвать ее от самой великой тайны в ее жизни, от ответов на те вопросы, о существовании которых она даже не подозревала. Она молотила руками, брыкалась, но он тащил ее к ожидавшему на площадке вертолету. София едва не задыхалась от отчаяния.
За спиной она слышала звуки разгоревшейся схватки, подступавшей все ближе.
Ассасины шли за Кэлом – за своим братом.
И она была рада этому.
Глава 24
Лин и Мусса бежали во весь опор по коридорам к залу, где находился «Анимус». Вооруженные охранники дышали им в затылок. Без дымовой завесы ассасины были крайне уязвимой мишенью. Спасали их только хитрые отвлекающие маневры, благо было где развернуться.
Как и планировалось, Эмир заблокировал максимальное число охранников в различных помещениях здания и выпустил всех пациентов. Пациенты в той или иной степени были союзниками – всех их связывало братство. Но лишь небольшая группа – Мусса, Эмир, Лин и Натан – оставалась в здравом уме и сохраняла прочную связь со своими предками.
И еще… Каллум Линч.
Мусса бежал впереди благодаря своим длинным ногам. Он услышал неприятный шум за спиной, краем глаза зацепил охранницу, возникшую в дверном проеме; она целилась из арбалета.
Лин молниеносно устранила ее: выхватила арбалет и дубинку, которая, следуя за разворотом ее тела, описала дугу и с силой обрушилась на охранницу, ломая ей ребра и сбивая с ног.
Мусса нажал кнопку внутренней связи у двери и заорал:
– Эмир, мы здесь!
– Открываю, – раздался голос Эмира, и серебристые металлические двери разъехались. Мусса ждал Лин, которая выпускала один арбалетный болт за другим в гнавшихся за ними охранников.
В крытом переходе над головой Лин началась какая-то суматоха. Мусса свирепо оскалился в улыбке, когда Натан мягко приземлился на пол. Втроем они вбежали в комнату, и Эмир закрыл за ними двери.
Кэл четко осознавал, что он находится в «Анимусе». Он понимал, что фигуры, окружавшие его, нереальны – возможно, даже более нереальны, чем воспоминания Агилара. Он видел их лица, слышал их голоса, но он не чувствовал аромата духов с легкими нотками лаванды, которыми пользовалась его мать. И хотя в предыдущих сеансах он мог вступать в плотный физический контакт с голографическими фантомами – и даже убивать, – сейчас он боялся прикоснуться к матери, боялся, что она растает, как прекрасный сладкий сон.
Ее слова, как и ее лицо, были прекрасны.
– Ты не один, Кэл, – ласково сказала она. – И никогда не был один.
И да, это действительно был ее голос. Он звучал у него в голове сейчас, как и тогда, когда она читала стихотворение Роберта Фроста, неторопливо и тонко, с любовью, внушая детскому восприимчивому уму важность бережного отношения к яблокам.
Голографический фантом матери говорил, и Кэл впитывал каждое слово.
– Прошлое остается у нас за спиной… но тот выбор, который мы делаем, живет с нами вечно.
Она помолчала, глядя ему в глаза, и снова начала говорить, но это были не строчки стихотворения:
– Там, где другие слепо следуют за истиной, помни…
– …ничто не истинно… – От избытка чувств его голос прозвучал низко и хрипло. Он даже не подозревал, что запомнил слова, сказанные Агиларом де Нерхой.
Возможно, он никогда не забывал их.
– Там, где другие ограничены нравственными и иными законами, помни…
– …все дозволено…
Лицо матери осветилось гордостью и печалью.
– Мы трудимся во тьме, дабы служить свету.
– Мы – ассасины.
Она повернулась, когда в круг вступила новая фигура.
Боль и радость смешались в сердце Кэла, когда подошедший поднял голову. Он узнал лицо под капюшоном.
Это был отец.
Но не такой, каким он видел его в последний раз – пожилой, ссутулившийся, с выцветшими глазами, с лицом, измученным душевными страданиями, балансирующий на грани безумия.
Мужчина, стоявший сейчас перед Кэлом, был тем Джозефом Линчем, которого он знал в детстве до того самого дня, когда тамплиеры приехали и превратили всю его жизнь в ад.
Больше всего на свете Кэл хотел бы удержать этот момент, соединяющий его самые сладкие грезы и самые страшные кошмары. Но Кэл еще не до конца понимал, что делает, и потому не мог удержать его.
В таком же призрачном молчании ассасины один за другим развернулись и стали уходить, исчезая там, откуда пришли.
Последними уходили его родители.
Мать на прощание посмотрела на него с любовью и нежностью, и вместе с отцом они начали удаляться. Кэл смотрел им вслед, пока фигуры в капюшонах не растаяли.
Но, как сказала ему мать, он был не один.
И пока она говорила, новые братья и сестры собрались вокруг него. Сражаясь за свою жизнь, они пробились в этот зал, в это самое мгновение. Он посмотрел на них, затем снял устройство эпидуральной анестезии, причинившее ему столько боли, но подарившее неожиданную радость. Затем сам отстегнул ремень с логотипом ненавистного «Абстерго» и почувствовал настоящее освобождение.
– И что теперь, новичок? – спросил Мусса.
Тот самый Мусса, что подстрекал его прыгнуть с крыши, тот самый Мусса, кто, как сейчас понял Кэл, наблюдал за ним с того самого момента, когда он, полуослепленный и испуганный, еле волоча ноги, появился в саду.
Мусса, он же Батист; и Кэл, он же Агилар.
Рядом с ними молча и выжидающе стояла Лин. И даже Натан, после всего, что видел здесь, тоже встал рядом.
– Мы будем драться, – ответил Кэл.
Они уже колотили в стены и были теперь вооружены не резиновыми дубинками – тяжелыми острыми клинками, которые можно было использовать и как дубинки.
Эмир предполагал, что дело этим и кончится. Тамплиеры были грубыми убийцами, они не владели боевыми искусствами, как ассасины. Но Риккины, и отец, и дочь, очень умны, они сразу поняли, что новичок – особенный. И на этот раз отдали приказ не усмирять непослушных, а убивать.
Их было очень много, и все они колотили в стеклянную стену, чтобы добраться до одного-единственного пациента. Десять – двенадцать – пятнадцать… Эмира переполняла гордость, и он чувствовал, что Юсуф тоже доволен.
Эмир сделал то, что должен был сделать. Он выполнил обещание. Он сдерживал тамплиеров, насколько это было возможно, и позволил своим товарищам попасть в зал с «Анимусом» и найти новичка. Он освободил всех пациентов-заключенных и каждому дал шанс в бою вырвать право на жизнь, как подобает ассасину, а не быть заколотым в своей клетке, как скотина.
Наконец стеклянная стена треснула и раскололась, тамплиеры хлынули в зал черной, поблескивающей металлом волной. Но Эмир продолжал сопротивляться. Охранники лишь вчетвером сумели схватить его, а пятый нанес смертельный удар.
«Так будет лучше», – пронеслось в меркнущем сознании Эмира.
И Юсуф был с ним согласен.
Вокруг них было много оружия. Оружия, которое столетиями принадлежало ассасинам, а сейчас как исторические экспонаты или антиквариат хранилось в стеклянных шкафах.
– Где Эмир? – спросил Кэл, когда они подошли к шкафам и начали выбирать оружие каждый по своему предпочтению.
– На посту наблюдения, – ответил Натан. – Это он меня выпустил. Всех нас.
Кэл понял, что именно Эмир заблокировал двери зала «Анимуса» и помог им выиграть время.
Кэл не спросил, когда и как Эмир присоединится к ним. Он понимал, что Эмир, закрывшись в комнате наблюдения, выбрал путь в один конец. И догадывался, что остальные это тоже понимают.
Кое-что из оружия казалось четырем ассасинам очень знакомым, хотя никогда в жизни ничего подобного они не держали в руках. Взгляд Кэла упал на лук. Холодок пробежал у него по спине: он вспомнил, как держал оружие в своих руках, вкладывал стрелу и спускал тетиву. Клинком он разбил стекло, стряхнул с лука осколки и потянулся за колчаном со стрелами.
Мусса выбрал самые необычные наручи – с заостренными когтями, которые значительно удлиняли его руку. Кэл не мог четко рассмотреть в тусклом свете, но ему показалось, что металлические когти сверху покрыты каким-то черным составом.