Иногда, что было весьма удобно, и горячительные напитки, и любовь подавали в одном месте. Ему нравились эль и шлюхи в таверне «Английская роза» в Ковент-Гардене. Там было и дополнительное развлечение, к которому Дункан испытывал пристрастие, – в отдельной комнате в подвале проводились петушиные бои. Конечно, не такие захватывающие, как травля привязанного быка собаками[18], но хоть какая-то кровавая забава, пока в одной руке держишь кружку эля, а другой рукой обнимаешь девку.
Стук в дверь вонзился в виски острыми иглами, и Дункан зашипел от боли.
– Пошел прочь! – заорал он и снова поморщился, оглушенный собственным голосом.
– Простите, сэр, вам сообщение, – сказал за дверью детский голос.
Дункан застонал, узнав голос. Он с трудом поднялся, моргая и щурясь от слишком яркого, несмотря на закрытые ставни, света. Он посидел на краю кровати, сообразив, что вернулся ночью в таком бессознательном состоянии, что забыл снять кюлоты. Из кучи монет на небольшом изящном столике он взял одну, приложил к разламывавшейся от боли голове, кое-как дошел до двери и открыл ее.
Джеффри, скорее всего, не догадывался, кем был и чем занимался его хозяин. И это его незнание сохраняло ему жизнь. Все, что следовало знать мальчишке, – это то, что ему хорошо платят и требуют за эту плату самую малость – доставлять сообщения и пакеты.
Джеффри был восьмилетним парнишкой с сияющими голубыми глазами и белокурыми локонами. Именно такими принято изображать ангелочков на живописных полотнах и фресках. В больной голове Дункана вяло ворочалась мысль: понимает ли Джеффри, что ассасины так много платят ему потому, что желают уберечь его от общения с другими мужчинами, безбожно падкими на такую ангельскую внешность?
«Не позволяй клинку поразить невиновного» – одно из правил Кредо ассасина. И уж коли такое правило существовало, Дункан его соблюдал. Хотя он уже не был таким идеалистом, как десять лет назад, когда присоединился к братству, но, глядя на мальчика, был рад существованию такого правила. Дети не заслуживают той жестокости, с какой Лондон – и вообще весь мир – иногда с ними обращается.
– Простите, сэр, что разбудил вас, но вам передали сообщение и сказали, что оно очень важное.
«Рэндоллу важно знать все, даже в какое время один из его ассасинов справляет малую нужду», – подумал Дункан, но вслух ничего не сказал. Для этого требовались силы, а их у него в данный момент не было, поэтому он просто кивнул, привалился к дверному косяку и махнул мальчишке рукой, чтобы тот продолжал.
– Он сказал, что вы должны пообедать с ним в час дня и на обед будет говядина, – сказал мальчик и добавил с очевидной неохотой: – И вы… вы должны быть трезвым. – Увидев, как перекосилось лицо Уолпола, мальчик поспешил сменить тон: – Если вам будет угодно, сэр.
Дункан раздраженно хмыкнул. Как и сам Рэндолл, сообщение было ясным и конкретным.
– Я не думаю, что он сказал последние слова, не так ли?
– Ну… да, сэр, он не говорил: «если вам будет угодно».
– Молодец. Лгать не надо. По крайней мере, мне. Договорились?
Дункан кинул мальчишке монету и хотел было закрыть дверь.
– Простите, сэр, но мне велено получить от вас ответ.
Дункан красноречиво выругался.
– Мне так ему и сказать, сэр?
«Было бы неплохо», – подумал Дункан.
– Не стоит. Скажи, что я приду.
– Да, сэр. Спасибо, сэр!
И мальчишка пустился вниз по лестнице.
Дункан стоял, все так же прислонившись к дверному косяку. Его съемная квартира на Тоттнем-Корт-роуд была небольшой, но изысканно убранной. Хотя он редко бывал здесь – по крайней мере, в сознательном состоянии. Но в каком состоянии ни оценивай, все равно обстановка была не из дешевых. Дункан с трудом дотащился до стола и взял карманные часы, подаренные ему на совершеннолетие троюродным братом, Робертом Уолполом. Они с братом никогда не были особенно близки, но часы Дункану нравились.
В первой половине дня у него не было никаких дел в штаб-квартире Ост-Индской компании. Сейчас было только семнадцать минут одиннадцатого.
До встречи с Наставником ассасинов еще была масса времени, чтобы принять горячую ванну и зайти в кофейню.
«На обед будет говядина» означало, что встреча состоится на Флит-стрит у заведения «Рог», где миссис Сэлмон выставляла восковые фигуры. Аттракцион пользовался невероятной популярностью. За полпенса можно было постоять рядом с королевскими особами – начиная от Карла I на эшафоте и заканчивая Боудиккой, королевой воинов, – увидеть такую жуткую сцену, как ханаанские женщины, приносящие своих детей в жертву Молоху, или попасть в турецкий гарем. У входа посетителей встречала вполне реалистичная восковая фигура ребенка-калеки. Дункан, ухмыляясь, рассматривал ее, когда почувствовал за спиной присутствие Наставника, затем услышал знакомый голос – холодный и резкий:
– Ты опоздал.
– Черт тебя подери, но я же пришел, – ответил Уолпол, поворачиваясь к Наставнику. – И я трезвый. А это что-нибудь да значит.
У Рэндолла были седые волосы и бледно-голубые глаза. Никто не мог точно сказать, обладал ли он чувством юмора, его губы всегда были вытянуты в тонкую ниточку. А сейчас он сжимал их так плотно, что они практически исчезли и появились лишь, когда Рэндолл заговорил.
– С каждым разом все меньше и меньше, Дункан. И если снова так ко мне обратишься, это будет последний раз.
Дункан сделал несколько шагов в сторону, чтобы посторонние его не услышали, и ехидно спросил:
– Ты убьешь мастера-ассасина за излишнее красноречие?
– Нет, мастера не убью, – ответил Рэндолл. – А как насчет того, кто необязателен, ненадежен, дерзок и почти всегда пьян?
– Тем более пусть живет.
Рэндолл вздохнул и заложил руки за спину, глядя на оживленную улицу.
– Что с тобой случилось, парень? Тринадцать лет назад, когда мы впервые встретились, ты горел желанием изменить мир к лучшему. Ты ненавидел стремление тамплиеров утвердить свою исключительность и право контролировать всех и каждого. Ты верил в свободу.
Бледно-голубые глаза Рэндолла смотрели на Уолпола с печалью.
– Я и сейчас верю, – огрызнулся Дункан. – Но тринадцать лет – большой срок, и любой человек может измениться за это время. Братство ничем не отличается от армии. Ты, Рэндолл, говоришь о красивых и возвышенных вещах, но что на деле? Строгая иерархия, и каждый должен подчиняться вышестоящему.
– Все верно. – Только тот, кто, как Уолпол, давно знал Рэндолла, мог заметить, что он чем-то сильно встревожен. В такие моменты его голос делался особенно спокойным и четким. – Дункан, ты сильный, умный, хорошо подготовленный человек, каких немного. Ты прекрасно понимаешь, какую сложную борьбу мы ведем. Ты знаешь, что нам нужна согласованность в действиях. Я должен быть абсолютно уверен, что мои люди выполнят возложенную на них миссию и никакая пьяная драка в таверне не помешает им. Мы трудимся во тьме, дабы служить свету. Мы не ждем, что наши имена выбьют на настенном барельефе или поставят памятник в нашу честь. Пусть тамплиеры кичатся своими наградами, мы же отлично знаем, насколько ничтожна вся эта мишура.
Рэндолл снова вздохнул и покачал головой.
– Главное наше богатство – дело, которому мы служим, – уже более мягко продолжил он. – Наши имена ничего не значат. Важно только то, что останется после нас.
Ярость жаркой волной поднялась в Дункане, но он сумел подавить ее. Спокойно, взвешивая каждое слово, он сказал:
– Ты посылал за мной Джеффри и вызвал сюда только для того, чтобы читать мне нотации? Отчитывай восьмилетнего мальчишку, а не меня. Я… – Дункан сделал шаг вперед и с высоты своего роста посмотрел на Рэндолла сверху вниз, – не позволю разговаривать со мной в таком тоне. Я – мастер-ассасин.
– Да, ты – мастер-ассасин. А я – твой Наставник.
И это было предупреждение – самое настоящее. Их глаза встретились, и в голове Дункана мелькнула мысль: «А не осадить ли мне его прямо сейчас?»
Где бы Дуглас ни оказался, везде одно и то же. Так было и на флоте, так было и в высшем свете. Каждый должен знать свое место, и никого не интересует, на что он способен.
Даже ассасины, провозглашавшие свободу личности, на деле оказались лицемерами.
– Приношу свои извинения, Наставник, – сказал Дункан, прижимая руку к груди и склоняя голову. – Я здесь, и я трезвый. Зачем вы меня позвали?
Призвали. Самое подходящее слово. Как собачонку к ноге.
Казалось, холодный взгляд Наставника пронзал Дункана насквозь.
– У меня для тебя новое задание. Мы получили послание от А-Табая из Тулума. До него дошли слухи о том, что объявился новый Мудрец, и А-Табай обратился к нам и всем остальным с просьбой найти его.
«Нет, – встревожился Дункан, – не может быть, чтобы он говорил о том, о чем я подумал».
А-Табай – майянский ассасин, Наставник Карибского братства. Он был сыном ассасина и воспитывался братством, до сих пор все его отчеты и инструкции выглядели безупречно. Ранее Рэндолл говорил о необходимости укреплять связи с Карибским братством, поскольку чувствовал, что земли, удачно названные Новым Светом, и действительно новые, со временем могли стать сосредоточением власти тамплиеров. И потому ассасины должны держать их под контролем.
Но до Тулума не менее пяти тысяч миль, он находится где-то в джунглях, среди развалин, и там нет ни кофейных домов, ни таверн, ни шлюх. Дункан, как бывший морской офицер, хорошо знал, что если там и будет грог, то самый паршивый. И никакой славы и богатства. Если Рэндолл хочет, чтобы он туда отправился…
– Наше присутствие в Новом Свете пока недостаточно сильное, по крайней мере не такое, как нам бы хотелось. А-Табай поможет упрочить наше положение. И я хочу помочь ему в поисках Мудреца. А тебе будет полезно поучиться у него.
Дункан округлил глаза:
– Прости… я, должно быть, неправильно тебя понял. Ты говоришь, что мастер-ассасин должен отправиться на обучение к первобытному…