Лицо Фрасимаха исказила гримаса. Глаза метали раскаленные кинжалы в ничего не подозревающего пьяницу.
– Не горячись, Фрасимах. Быть может, ты теперь из нас самый умный? Ты наконец прояснил для себя вопрос справедливости?
Фрасимах хотел было удалиться, но остановился, едва заметно вздрогнул и повернулся к Сократу. Вид у него был как у форели, попавшейся на крючок.
– Опять ты об этом? – прошипел несчастный.
Кассандра отпила еще немного вина из своей чаши, пряча за ней усмешку.
– Мы тут обсуждали природу правителей и воплощение справедливости, – объяснил Кассандре Сократ. – Где еще вести такие дебаты, как не в доме Перикла? Лучшего места не сыщешь. Я задал моему другу вопрос, который повторяю снова: готов ли ты согласиться, что правление является своего рода искусством?
– Да, это искусство, как и все, чем занимается человек, – насмешливо фыркнул Фрасимах. – Здесь нет предмета для спора.
– Прекрасно. – Сократ выдержал паузу, достаточную, чтобы Фрасимах утратил бдительность. – Однако медицина улучшает состояние больного, но никак не врача. Плотницкое ремесло делает крепче строение, но не строителя. Следовательно, можно ли утверждать, что искусство правления улучшает положение тех, кто подвластен правителю, а не его самого?
Фрасимах возбужденно посмотрел на Сократа:
– Что?.. Нет! Неужели все мои слова ты пропустил мимо ушей?
Бурлящий гнев Фрасимаха Сократ встретил легкой примирительной улыбкой.
Кассандра сделала еще один глоток.
– Справедливость хороша лишь в том случае, если она служит свободе, – заявила Кассандра, удивляясь своей смелости.
Возможно, это говорило в ней выпитое вино.
– Но разве справедливость не является сводом правил, которому все мы должны подчиняться? – спросил Сократ, адресуя вопрос обоим. – Разве она не противоположна свободе, что явствует из ее определения?
Фрасимах ответил первым:
– Нет, поскольку в мире, не имеющем правил, воцарилась бы анархия, и только самые сильные были бы свободны.
– Но можем ли мы утверждать, что тот мир отличается от мира, в котором мы живем?
– Разумеется, нет! – взбеленился Фрасимах.
– Погоди… что ты пытаешься сказать? – спросила Кассандра.
Слова Сократа изрядно затуманили ей разум, и теперь она хорошо понимала отчаяние Фрасимаха.
– Я никогда не пытаюсь что-либо сказать… – начал Сократ.
– Это правда, – раздраженно согласился Фрасимах.
– …я лишь развиваю ваши идеи, – докончил фразу Сократ.
Фрасимах запустил пальцы в остатки волос, выругался вполголоса, затем повернулся и ушел.
Сократ залился смехом, как мальчишка.
– Прошу меня простить. Никак мне не удержаться, чтобы его не подразнить. Вместо вопросов он ищет ответы.
– Мне тоже нужны ответы, – твердо заявила Кассандра. – Я ищу женщину, бежавшую из Спарты.
Рядом с ними на стене висело полированное бронзовое зеркало. Сократ посмотрел в него, приглашая Кассандру сделать то же самое. Молодая женщина посмотрела на собственное отражение.
– Вот та, которую ты ищешь, – улыбнулся Сократ.
– Очень умно. Но я ищу другую женщину. Ту, что покинула Спарту лет двадцать назад.
– Ты хоть представляешь, сколько путников посещает Афины только за один месяц, не говоря уже о двадцати годах?
– Нет, – вздохнула Кассандра. – Я даже не знаю, появлялась ли она в Афинах.
Сократ покачал головой, задумчиво пощипывая нижнюю губу.
– Если она странствовала по суше, держа путь на север, часть ее пути непременно пролегала через Арголиду.
Сердце Кассандры ушло в пятки. Молодая женщина ведь даже не знала, бежала ли ее мать по суше или по морю.
– Арголида обширна.
– Согласен, – ответил Сократ. – Но там хватает труднопроходимых гор и отъявленных разбойников. Путники редко отклоняются от проторенной дороги, которая проходит через Эпидавр и мимо храма, называемого святилищем Асклепия. Тамошние жрецы известны своим гостеприимством и готовностью помочь нуждающимся.
– Жрецы? Учитывая, через что прошла эта женщина, вряд ли она нашла бы с ними общий язык.
– Но там есть не только жрецы, – шепотом сообщил Сократ. – Мой друг Гиппократ – врач. Он в тех краях принимает больных и занимается своими медицинскими изысканиями. К жрецам никакого отношения не имеет, зато обладает феноменальной памятью на разные мелочи и прекрасно помнит лица. Однажды он чуть ли не до слез довел Фрасимаха тем, что разбил его доводы один за другим, молниеносно вспоминая различные подробности. Гиппократ вероятнее, чем кто-либо, мог запомнить женщину, идущую из Спарты на север. Насколько понимаю, она путешествовала одна?
Кассандра кивнула, тут же приняв решение.
– Я отправлюсь к Гиппократу, – сказала она, радуясь хоть какой-то зацепке и в то же время досадуя на скудность сведений.
– А я навещу отхожее место, – извинился Сократ, но вместо туалета прямиком направился к отдохнувшему Фрасимаху и вновь начал мучить друга-соперника своими едкими вопросами.
Кассандра же снова оказалась одна в толпе незнакомцев. Горбоносый, которому она так и не успела налить вина, продолжал спать, теперь уже в луже собственной блевотины. Двое других беззастенчиво пили прямо из амфор, а еще один гость вел спор со стеной. Кассандра остановилась возле троих вполне трезвых мужчин, на которых ей указывал Сократ: Еврипид, Софокл и Аристофан. Первые двое – поэты и возлюбленные – держались скромно и даже робко, третий же вклинился между ними, как топор. Губы комедиографа безостановочно двигались, и все, кто слышал его слова, сотрясались от хохота.
– Должно быть, вы видели мою пародию на Клеона? Я придумал ей название. «Оранжевая обезьяна». Как вам?
Стоявшие рядом вновь покатились со смеху, одобрительно кивая. Сам же Аристофан продолжал что-то бормотать себе под нос, переминаясь с ноги на ногу и размахивая руками в разные стороны. Потом все внезапно замолчали и посмотрели на Еврипида, еще не вынесшего суждения. Трагик разглядывал свои ноги, обутые в сандалии.
Устав ждать, Аристофан похлопал драматурга по плечу:
– Старик Еврипид любит повторять: «Хорошие люди живут тихо». Ты и сейчас это скажешь?
Еврипид открыл рот, но не произнес ни слова, ограничившись застенчивым кивком.
Аристофан, вновь завладевший вниманием публики, принялся шумно расхваливать собственные комедии, пересказывая их краткое содержание. Софокл подпрыгивал у него за спиной, пытаясь глазами встретиться с возлюбленным. Но, судя по всему, Аристофан не собирался так легко сдаваться и продолжал надоедать Еврипиду.
– На самом деле все трое очень любят друг друга, – сказал кто-то позади Кассандры тоненьким голосом.
Молодая женщина резко обернулась.
Перед ней стояла, кусая губу, девчонка-подросток с наивными глазами и виноватым, но в то же время дерзким выражением лица.
– Феба?
Феба порывисто обняла подругу за талию.
– Я ужасно по тебе скучала, – призналась девчонка со слезами на глазах. – Когда ты уплыла, Маркос поначалу заботился обо мне. Все шло хорошо, пока он не прознал про обсидиановый глаз. Маркос убедил меня ненадолго отдать глаз ему и обещал выручить за него вдвое большую сумму…
Глубокий вздох Фебы был красноречивее всяких слов.
– Феба, ты ведь не…
– Он все потерял.
– Иначе и быть не могло, – заскрипела зубами Кассандра.
– Потом он много дней ходил как в воду опущенный. Ожил, только когда задумал очередную глупость. Вот тогда он повеселел. Знаешь, что взбрело в его дурацкую голову? К северу от горы Энос есть богатое владение. Так Маркос решил украсть у хозяев целое стадо скота. При этом план был ужасно глупым: представляешь, я должна была нарядиться коровой! – Феба тряхнула головой. – В общем, через год после твоего отъезда я решила отправиться на поиски. Пробралась тайком на торговый корабль, который вез бревна в Пирей. Теперь я работаю у Аспа-сии, жены Перикла. Пусть я всего-навсего служанка, но здесь не надо надевать коровью шкуру. Я знала: рано или поздно ты обязательно появишься в Афинах. Говорят, все дороги ведут в этот город. А сегодня, когда я тебя увидела…
Феба умолкла. В ее глазах стояли слезы. Кассандра крепко обняла и поцеловала девчонку в макушку, наслаждаясь знакомым запахом волос. Из сердца рвались другие чувства, но их Кассандра подавила усилием воли.
– Почему ты не вернулась на Кефалинию? – допытывалась Феба. – Даже весточки не прислала, что с тобой все хорошо.
– Потому что у поручения, которое я отправилась выполнять, неожиданно выросли рога, щупальца и когти, – вздохнула Кассандра. – Представляешь, Феба, моя мать жива.
У девчонки округлились глаза.
– Жива? Но ты же говорила…
Кассандра приложила палец к губам. Феба была в числе немногих, кому была известна история Кассандры.
– Я сказала тебе то, что на тот момент считала правдой. Получилось, я ошибалась. Моя мать жива. А вот где она сейчас, я не знаю. Потому я и оказалась здесь. Возможно, кто-то из гостей Перикла что-то о ней знает.
– Аспасия тебе поможет, – убежденно заявила Феба. – Здесь все что-то знают понемногу, но она знает почти все. Аспасия такая же умная и проницательная, как Перикл. Или даже умнее и проницательнее мужа.
– Но где же она? – спросила Кассандра, не видя вокруг ни одной женщины.
– О, она здесь, – улыбнулась Феба, будто знала какую-то тайну.
Фукидид и его военные помахали пустыми чашами, подзывая Фебу. Девчонка закатила глаза и поспешила к ним.
Кассандра прошла в конец зала, прислонилась плечом к запертой двери и стала думать, к кому еще обратиться с расспросами о матери. Из-за двери доносились приглушенные голоса. Кассандра прислушалась. Каждое слово было для нее еще одной блестящей монеткой в мешочке с деньгами. Любая, даже незначительная подсказка могла бы направить ее в нужное русло.
– Шире, шире. Да… да! – сладострастно вскрикивали за дверью.
Странный всасывающий звук сменился чем-то похожим на хлопок, затем последовал стон наслаждения и несколько сладострастных возгласов. Кассандра инстинктивно выпрямилась и напряглась, словно и дверь была частью оргии. Но проделать это бесшумно она не смогла.