– Ну что, дело сделано? – шепотом спросили гонца. – Какие новости ты привез нам из Афин? Сестра согласилась примкнуть к нам… или она уже мертва?
Гонец поднял голову. Ответ читался в его широко раскрытых глазах, окаймленных старческими морщинами.
– Она сбежала, – хрипло сообщил старик. – Покинула Афины на своем корабле. Гермипп и еще четверо ваших людей погнались за ней на двух галерах, но… – Гонец громко сглотнул. – Словно акула, одну галеру преследователей корабль беглянки перерезал надвое, а вторую… сжег дотла.
Культист, задававший вопросы, несколько мгновений смотрел на престарелого вестника. Остальные же опустили глаза на те места в своем круге, что прежде занимали их ныне покойные товарищи.
– Получается, она отправила пятерых наших собратьев прямиком к Аиду? – с оттенком уважения спросил культист.
Гонец кивнул:
– Погибли все, кто находился на обеих галерах.
Кивая, культист выступил вперед, задумчиво постукивая пальцами по деревянным губам своей маски.
– Ты действовал правильно, старик, – сказал он, сжимая одной рукой подбородок гонца. – Безупречно выполнил наше поручение. Надеюсь, ты также ни единым словом не выдал пославших тебя?
Старик горделиво кивнул.
– Прекрасная работа.
Культист мягко опустил другую руку на затылок гонца и повернул голову старика вправо, насколько позволяла шея… но на этом не остановился и продолжил поворачивать голову гонца.
– Что ты делаешь? – закричал старик, не в силах вырваться из тисков.
Культист молчал. Костяшки его пальцев побелели, а руки дрожали от напряжения. Старик отчаянно бил и царапал руки культиста, но тот не оставлял своих усилий… пока внутри шеи гонца что-то не хрустнуло и голова не оказалась повернутой назад. Тогда культист отступил. Голова гонца, словно вихляющая дверь, вернулась в прежнее положение и тут же неестественно свесилась. Из разорванной кожи торчал обломок позвонка. Тело старика рухнуло на пол. Культист повернулся лицом к собравшимся:
– Рано или поздно мы все равно ее схватим. Кому-нибудь из вас известно, куда сестра направилась из Афин?
Чем дальше от моря, тем нещаднее летнее солнце прожаривало земли Арголиды. Все благоразумные жители пережидали зной за стенами своих жилищ или в тени деревьев. Однако некоторые словно не замечали солнцепека, поскольку были уверены, что им сказочно повезло. Сейчас близ широкой бухты находился тот, ради встречи с которым они шли, ехали и плыли сюда. Уже в летах, худощавый и лысоватый, он ходил среди простых людей, в основном крестьян и ремесленников. Они сидели или лежали, подперев головы складками одежды или просто камнями. Иные стонали и плакали от боли. Здесь же находились серьезно раненные спартанские и афинские воины, которых больше заботило собственное здоровье, нежели близость врагов. Матери укачивали непривычно тихих младенцев, всхлипывая и шепча молитвы. Человек приподнял полы пурпурного экзомиса, поставил на землю плетеную корзинку и опустился на корточки перед молодым парнем. Судя по мозолистым буграм на ладонях и следам порезов, парень был подмастерьем у плотника. Бледный, растерянный, он смотрел в небо, медленно шевеля трясущимися губами. Лицо парня покрывали кровавые язвы.
– Дома, на острове Кеа, меня ждут мать и собака. Наши говорили, что ты меня вылечишь, – прошептал парень. – Отправляйся, говорят, в Арголиду, там возле Эпидавроса есть бухточка. На ее берегу принимает великий Гиппократ. Он кого хочешь вылечит от любой болезни и может даже вернуть с того света…
Губы Гиппократа расплылись в вымученной улыбке. Язвы на лице парня свидетельствовали о том, что болезнь уже неизлечима.
– По пути сюда я мечтал только об одном. Как вернусь домой, снова обниму мать, поцелую своего пса в макушку…
Слезы затуманили взор Гиппократа. Этому парню не суждено было вернуться домой. Скоро его боли станут нестерпимыми, и он начнет выскальзывать из жизни, пока не окажется в руках лодочника Харона.
– Конечно, дружок, – сказал Гиппократ, гладя парня по волосам и поднося к его губам небольшую склянку. – Вот тебе лекарство.
Парень с трудом приподнял голову, затем охотно выпил снадобье. Гиппократ не отходил от него: гладил по волосам, шептал утешительные слова о возвращении домой, о встрече с матерью и собакой. Так прошло несколько часов. Настойка белены притупила все ощущения, в том числе и боль. Парню стало легче. Но белена не являлась лекарством. Постепенно светящиеся надеждой глаза несчастного потухли и закрылись навсегда.
Гиппократ встал. Невидимая ноша на его плечах стала тяжелее на одного человека. А вокруг десятки других со стоном умоляли врача подойти к ним. У многих была та же болезнь, что у парня с острова Кеа. Гиппократ понимал: тех, кому он в состоянии помочь, совсем немного. «Но я должен попытаться… Пожалуйста, – взывал врач к богам, – позвольте мне найти лекарство». Но боги молчали.
Он направился к изможденной женщине, у которой из-под обвислой кожи выпирали кости. Неожиданно на пути Гиппократа оказались двое, совсем не похожих ни на больных, ни на израненных солдат. Их глаза не сверкали надеждой на спасение, а лишь молча источали холодную злобу. Один, чьи длинные волосы стягивал бронзовый обруч, улыбнулся.
– Приветствую тебя, Гиппократ, – приторным голосом заговорил незнакомец. – Мы немало удивились, не найдя тебя в святилище. Разве не там целители помогают больным?
– Целители должны помогать всюду, где есть больные, – спокойно ответил он.
Парочка переглянулась. Гиппократ уже догадался, кто они такие; причем даже раньше, чем увидел на вершине близлежащего холма черноволосую женщину. Возле ее виска белела седая прядь. Выражение лица женщины более соответствовало зимней стуже, нежели знойному летнему дню.
– Почему бы тебе не пройтись с нами, Гиппократ? – спросил второй, голова которого напоминала бесформенную репу.
Жесткий взгляд, сопровождавший эти слова, подчеркивал их приказной характер.
Гиппократа повели вглубь суши, в сторону холма. Путь туда шел через низину, окруженную тополями. Здесь росли папоротники и грибы, распространявшие запах плесени. Квакали потревоженные лягушки. Перикл его предостерегал: возвращаться в эти края одному опасно, но Гиппократ не послушался повелителя Афин. Сократ тоже умолял старого друга: «Возьми сопровождающих!» Но появление здесь хотя бы горстки боевых афинских гоплитов могло привести войну на Арголиду – давнего и коварного врага обеих противоборствующих сторон. Недаром говорили, что Арголида буквально восседает на плечах у Спарты, и только Саронский залив отделяет ее от Афин.
Под плащами у «провожатых» виднелись маски и мечи. «Найми какого-нибудь местного громилу», – уговаривал Фукидид Гиппократа. Но последний счел все предосторожности излишними.
– И какой конец вы мне уготовили? – спросил врач, сердясь, что дрожь в голосе выдает его страх.
– Это решит Хрисис, – ответил репоголовый.
Его спутник добавил:
– На холме, где она ждет, есть большое осиное гнездо. Ты когда-нибудь видел, как человек умирает от укусов разъяренных ос? – с хохотом спросил он.
Гиппократ сжал кулаки, отгоняя приступ тошноты. Его ждет недолгая боль, а затем смерть и освобождение. Всего-навсего. Или… в своей корзине Гиппократ нащупал склянку с настойкой болиголова. Этого вполне хватит, чтобы уйти из жизни на своих условиях. С бьющимся сердцем Гиппократ взял в руки склянку, сломал глиняную печать и поднес яд к губам…
В глаза ему брызнуло что-то темно-красное.
Закричав от неожиданности, врач попятился назад, выронив из рук и склянку, и корзину. Потом смахнул с глаз красную слизь, обнаружив, что ею покрыто все его лицо и одежда. Гиппократ посмотрел на своих сопровождающих: тело длинноволосого слегка покачивалось, в то время как его шея превратилась в окровавленный обрубок. Репоголовый по-кошачьи припал к земле, вертя головой по сторонам, пока не заметил среди деревьев чью-то фигуру и не услышал шипящее поскрипывание пращи. Тогда он проворно отскочил в сторону, чтобы не разделить участь товарища.
Рыча, репоголовый заслонился небольшим бронзовым щитом, прикрепленным к руке.
– Поганая тварь, сейчас ты у меня сдохнешь! – крикнул он в сторону деревьев.
В воздухе засвистел второй камень, но репоголовый сумел загородиться щитом, и удар пришелся по бронзовой поверхности.
– Скоро у тебя иссякнет запас камней, а я никуда не денусь!
И тогда появилась убийца длинноволосого. Словно тигрица из логова, она выскочила на свет. На ней были кожаные доспехи, за спиной висел лук, в одной руке покачивалась праща. Потом женщина бросила пращу, выхватила странного вида полукопье и, подражая репоголовому, встала в боевую стойку.
Кассандра следила за его движениями. Похоже, прежде чем стать культистом, ее противник был воином. При этом, судя по всему, он был довольно ловок, хоть и невероятно дурен собой. Культист сделал несколько обманных выпадов, и каждый раз реакция противницы заставляла его мерзкие губы расплываться в улыбке.
– Ты?! – прорычал репоголовый, поняв, кто перед ним. – Меня посылали за этим целителем, но улов оказался куда щедрее.
– Таким же уловом хвастался Гермипп, пока его корабль не разделился надвое, а сам он не потонул, вопя от страха! – крикнула в ответ Кассандра.
– Гермипп был тупицей. Неуклюжим слоном. А я – скорпион, – прошипел репоголовый.
Припав к земле, культист с молниеносной скоростью бросился вперед. Только в последний момент Кассандра успела разгадать его намерения. Опершись ногой о валун, молодая женщина оказалась в воздухе, над нелепой головой противника, и нанесла удар копьем Леонида. Легендарное оружие раскроило репологоловому череп, глубоко вонзившись в мозг. Из трещины хлынуло густое месиво: черная кровь вперемешку с розоватой слизью. Испустив последний вздох, репологоловый рухнул в траву лощины.
Перекувырнувшись, Кассандра упала на бок и тут же вскочила, приглядываясь к трупу. Ей требовалось убедиться, что противник мертв. За спиной зашелестел папоротник. Кассандра спешно повернулась на звук. Оказалось, эта жертва негодяев споткнулась обо что-то в попытке сбежать.