– Госпожа мисфиос, я не забуду того, что ты сделала для моей армии, а еще раньше – для освобождения моего города, – уходя, крикнул ей Аристей.
Время приближалось к полудню. Над беотийской равниной все громче звучали победные песни. К звуку человеческих голосов примешивалось жужжание мух и крики ворон. Кассандра вдруг поняла: зловоние смерти и ужасающий запах горелого человеческого мяса останутся с ней навсегда. Но на сегодня с нее достаточно сражений. Кассандра прикрепила полукопье к поясу и устало спустилась с кургана. Спина у нее была черной от дыма, грязи и засохшей крови. И тут молодая женщина увидела Лидоса: жалкого, скрюченного. Все это время он дожидался ее, прячась на краю поля битвы. А ведь без дерзкого ночного сигнала не было бы сегодняшней победы. В руках Лидос держал чашу, наполненную водой, и склянку с маслом. В глазах – безропотная готовность умыть Кассандру и смазать раны на ее теле.
– Ты и так славно потрудился, – сказала молодая женщина, отказываясь от его предложения. – Боги мне свидетели, ночью ты совершил настоящий подвиг и достоин получить свободу.
Лидос задрожал всем телом.
– О таком я… не осмелился бы даже мечтать, – сказал он, закидывая за ухо прядь волос.
Кассандра коснулась его плеча:
– Лидос, я позабочусь, чтобы твоя роль в освобождении Беотии не забылась.
На равнине, там, где еще вчера тянулась цепь афинских войск, победители успели воздвигнуть многочисленные памятные знаки. До ушей Кассандры донеслось многоголосое спартанское «Ару!». Воины в красных плащах махали копьями, приветствуя своего военачальника. Вскоре Кассандра увидела Стентора. Запекшаяся кровь на его лбу казалась венком победы. Стентор тоже заметил Кассандру и поспешил к ней.
– Ты прекрасно командовал лохосом. Спарта победила. Эта победа принадлежит тебе, – еще издали сказала Кассандра.
Стентор все так же стремительно приближался к ней и, только подойдя, заговорил:
– Царь Архидам получил вожделенную победу, и теперь я покончу со своим настоящим врагом…
Копье Стентора взметнулось вверх, словно кобра, собравшаяся напасть.
– Ты никак спятил? – спросила Кассандра, успев отскочить.
– Никогда еще мой ум не был таким ясным, как сейчас, – загремел Стентор, отмахиваясь копьем от налетающего Икара. – За все, что ты украла у меня на Мегариде, ты умрешь.
– Тебе необязательно убивать меня здесь и сейчас, – прохрипела Кассандра, уворачиваясь от ударов Стентора.
– Ошибаешься. Все могло бы сложиться иначе, не ввяжись ты в нашу войну. Ты все испортила. Ты, мерзкая шлюха, убила моего отца!
– Я делала то, что должна была делать, – прорычала Кассандра, выхватывая полукопье.
– И я сейчас сделаю то, что должен, – дрожащим от гнева голосом заявил Стентор.
Его тело напряглось, как у льва, приготовившегося к прыжку… затем он почему-то опустил плечи и стал пятиться назад. Лицо у него вытянулось, а глаза, не мигая, смотрели поверх плеча Кассандры.
Молодая женщина обернулась. К ним сквозь рваные облака дыма, огибая раненых, шел человек в простой коричневой тунике. Он не был похож ни на спартанца, ни на афинянина. Обыкновенный житель Эллады.
– Она ни в чем не виновата, Стентор, – тихо сказал Николаос.
По телу Кассандры побежали мурашки. Она поняла, кто следовал за ней по всей Беотии. Волк следил за каждым ее шагом.
– Отец? Я… я считал тебя мертвым, – изменившимся голосом произнес Стентор.
– Я временно умер для войны, – ответил Николаос. – Когда Кассандра атаковала меня на Мегариде, я понял, что больше не смогу вести воинов в бой с таким… грузом позора за плечами. Знал я и о том, что ты готов занять мое место. Мне не хотелось уходить, не простившись, но я понимал: приди я к тебе в ту ночь, мне было бы не уйти.
– Но ведь она убила тебя на прибрежных скалах, – сказал Стентор, запинаясь на каждом слове.
– Она могла бы убить меня там. Или даже должна была это сделать… Но не сделала. Она лишь взяла мой шлем, чтобы предъявить его своему заказчику в качестве доказательства, и с плачем ушла. Ее слова были истинными, как свет Аполлона, и вонзались глубже любого меча. Я бродил по землям Эллады и пережил едва ли не тысячу смертей. Наконец я примирился со своим прошлым. И тогда я вернулся туда, где находился ты. Почти два года я наблюдал за тобой и твоими воинами. Отвлекал, насколько возможно, вражеских шпионов и оставлял тебе знаки, подсказывая наилучшие пути и способы действия.
Кассандра убрала полукопье за пояс. Перехватив растерянный взгляд Стентора, она не испытала ни малейшего торжества. Восстановленная справедливость ее почему-то не радовала.
– По правде говоря, ты не особо нуждался в моих подсказках. Ты превзойдешь меня в ратных делах и достигнешь того, о чем я и не мечтал, – сказал Николаос, приблизившись к Стентору.
Сын встретил отца сдержанным воинским приветствием.
«Полководца, воскресшего из мертвых, его сын встречает по-солдатски холодно, – подумала Кассандра. – Железная скорлупа спартанца и впрямь слишком толста и холодна».
Николаос в ответ распростер руки.
Лицо Стентора обмякло. Выронив копье, он бросился в отцовские объятия, которые продолжались целую вечность. Сердце Кассандры переполняла искренняя печаль. «Но глубоко внутри железной скорлупы вспыхивает пламя, – поняла она. – Того же я всегда хотела для себя. Любви. Любви между отцом и дочерью, матерью и братом. Сейчас, Стентор, этот дар принадлежит тебе. Наслаждайся каждым его мгновением».
Еще через какое-то время Стентор сдавленно всхлипнул, и по его щекам струйками потекли слезы. Открыв на секунду глаза и заметив смотрящих на него воинов, Стентор торопливо отер слезы, давая понять, что причиной всему едкий дым.
Кассандра криво усмехнулась, затем оставила отца с сыном и вместе с верным Икаром покинула поле битвы.
14
В первые недели осени Кассандра вернулась в Спарту. На протяжении всей дороги у нее в ушах звучали прощальные слова Николаоса: «Будь осторожна. Когда-то я предупреждал тебя насчет змей в траве. Но дела обстоят гораздо хуже. Над Священной землей нависло зло. Будучи в армии, поглощенный сражениями, я этого не замечал, а потом прозрел. Это зло – как ползучая черная тень».
Кассандра хорошо понимала смысл прощальных слов отца. Николаос почти ничего не знал о культе Космоса, однако ощущал в спартанском воздухе некий холод, вызванный не ранней зимой, а надвигающейся бедой. Кассандра плотнее закуталась в плащ и продолжала путь. Естественно, Николаос расспрашивал о Миррин и обрадовался, что она жива и теперь вернулась на родину. Потом он на несколько минут умолк и тихо сказал: «Быть может, настанет день, когда я снова сяду рядом с ней и мы преломим хлеб и выпьем вина». Печальный взгляд его глаз подсказывал Кассандре: этот день вряд ли когда-нибудь наступит…
Она ехала по западному берегу Эвротаса, мимо храма Ликурга и моста Вавикс. Стена деревьев расступилась, и Кассандра увидела их – свою новую семью, ожидающую ее возвращения. Рядом с Миррин стояли Варнава, Брасид и Геродот. Кассандра наняла гонца, заранее предупредив мать о своем приезде. Глаза Миррин были мокрыми от слез. Лица Геродота и Брасида сияли, как у гордых дядюшек. Варнава был похож на старую квохчущую наседку.
Спешившись и оказавшись в объятиях Миррин, Кассандра невольно вспомнила встречу Николаоса и Стентора. От матери вкусно пахло цветами. Кассандра всей грудью вдыхала этот запах, пока Варнава не заключил обеих женщин в медвежьи объятия.
Но они находились в Спарте, и потому объятия были недолгими. Женщины приняли горделивые позы, придав лицам бесстрастное выражение.
Вечером Варнава улегся спать в углу их питанского домика и быстро захрапел. Брасид сидел на пороге, точа копье. Геродот решил запечатлеть Икара.
Орел сидел в нише над дверью и чистил перышки. Миррин с Кассандрой с наслаждением поплавали в прохладной воде Эвротаса, после чего по их телам прошелся стригиль. Теперь они сидели возле очага, завернувшись в чистые шерстяные одеяла, и пили горячую спартанскую похлебку. Кассандра рассказала матери обо всех событиях в Беотии, не утаив и появление Николаоса.
– Я ведь тебе так и не сказала, что пощадила его. Боялась, ты не простишь мне такую слабость.
Миррин добавила похлебки в чаши и разломила второй ломоть хлеба.
– Помнишь, Касс, как в детстве ты рассказала мне о внутреннем пламени? Тогда я велела тебе не раскрывать этой тайны никому. Я была не права, – вздохнула она. – Мы – спартанки… но мы – нечто большее, – сказала она, сжимая руку дочери.
Кассандра улыбалась, дуя на горячую похлебку.
– Но я отправлялась в Беотию не на поиски Николаоса. О Красноглазом Льве я так ничего и не узнала. Никаких намеков. Ни одного слова. – Глядя на игру языков пламени в очаге, Кассандра продолжала, понизив голос до шепота: – Завтра я обязана явиться в царский зал и отчитаться о своих действиях в Беотии. Я хотела воспользоваться моментом и вывести Архидама на чистую воду… но он очень умело заметает следы.
– И я ничего не нашла, – призналась Миррин. – Аркадия – враждебное место. Хорошо, что Брасид отправился вместе со мной. Обстоятельства вынуждали нас неоднократно браться за оружие. Довелось и с тамошним архонтом сражаться.
Кассандра заметила на руках матери свежие шрамы.
– Мои опасения подтвердились. Архонт Лагос оказался одним из них.
Миррин оставила недопитую чашу, будто разом утратив аппетит.
– У него был целый отряд людей в масках. Брасид взял в поездку лучших воинов, которых отбирал сам. Они сражались как львы, перебив всю охрану Лагоса. Его самого я пригвоздила копьем к полу во дворце. Он считал себя неуязвимым. Может, думал, что проклятый культ вмешается и вызволит его. Затем я рассказала ему, кто я и кто моя дочь. Его уверенность рассыпалась в прах. Когда-то культистов насчитывалось сорок два человека. Осталось всего шестеро. В основном это твоя заслуга, – добавила Миррин, сжимая колено дочери.
– И один из шестерых восседает на троне Спарты, – сухо заметила Кассандра.