отомок меджайского рода. Сейчас его держат в яме возле караульного помещения при храме Хнума, который находится в южной части острова.
Я чувствовал: самое важное Хенса приберегла под конец. Девушка пристально смотрела на меня. Огонь в ее глазах разгорался. Ей хотелось проверить, как я отнесусь к принесенной вести.
– Байек, если Нека прав, тот узник… твой отец.
38
Тута и не догадывался, что его преследуют. Он дошел почти до середины узкого переулка, ведущего к трущобам, как вдруг кто-то преградил ему путь.
Всего минуту назад он находился в приподнятом настроении, потому что впереди его ждало новое приключение с Айей, Байеком и нубийцами. Теперь они отправятся спасать отца Байека, томящегося в яме на острове Элефантина.
Как же того угораздило попасть в плен? Подробностей Тута не знал и, по правде говоря, не стремился узнать. Разумеется, он слышал о меджаях. Все это было довольно серьезно и звучало очень захватывающе, но Тута ровным счетом ничего не понимал и даже не пытался делать вид, что понимает. Если Байеку и Айе это важно, если известие их взволновало, значит и он там не лишний. С некоторых пор Тута ощущал себя частью какого-то общего дела, в которое он мог внести свой вклад. Мальчик чувствовал, что нужен еще кому-то, кроме собственной матери.
Однако эти чувства не шли ни в какое сравнение с опьяняющим возбуждением, которое он испытал в ночь сражения. Но правильно ли говорить о «возбуждении», когда у него на глазах погибали люди? Хотя какая разница, если своих жизней лишились те, кто не заслуживал иной участи. Только это и волновало Туту. Ведь он делал что-то хорошее, был частью чего-то большого, важного, и его роль в происходящем была довольно велика. Неужто когда-то он целыми днями слонялся по улицам Завти, попрошайничая и подворовывая, унижаясь ради куска хлеба и бронзовой монетки? Прежний Тута ушел навсегда. Он стал новым Тутой, которого ждало новое приключение.
И вдруг, едва увидев фигуру, выросшую перед ним, мальчишка понял: прошлое вернулось, сломав его радостное и беззаботное настоящее.
Отцовские глаза все так же слезились от выпивки, недовольства жизнью, ненависти к сыну и самому себе. Они буравили Туту, как два злобных прорицателя. Их взгляд не предвещал ничего, кроме новой боли и отчаяния.
– Вот я тебя и нашел, – пьяно ухмыльнулся Панеб.
В мозгу Туты лихорадочно понеслись мысли. Фивы – большой город. Как отец сумел его разыскать? Как теперь ему вести себя с отцом?
Тута прибегнул к своей испытанной тактике. Он улыбнулся:
– Я рад, что ты здесь. А ведь я скучал по тебе, папа. Честное слово.
– Скучал, говоришь? – хмуро переспросил Панеб и скривился. – Похвально. Тогда что ж ты меня бросил в Завти и сбежал?
– Согласись, папа, у меня просто не было иного выбора. Ты бы тогда меня прибил. Останься я там, сейчас не стоял бы перед тобой. Я спасал свою шкуру, потому и сбежал. Уж тебе ли это не понять? И потом, ты же догадался, что я отправлюсь в Фивы. Да и куда еще я мог отправиться? Мне только два города и знакомы: Завти и Фивы. Но оставаться в Завти я никак не мог. Я знал: когда ты успокоишься, ты обязательно приедешь сюда и разыщешь меня.
– А здесь, сдается мне, ты принялся за старое? – спросил отец, наклоняясь к нему.
Тута кивнул, заставив себя улыбнуться еще шире, словно они с отцом были добрыми друзьями.
Однако Панеб не поддался на уловку сына. Он схватил мальчишку чуть выше локтя и крепко сжал руку. Тута, успевший забыть тиски отцовских пальцев, поневоле освежил свои воспоминания. Отец толкнул его к стене.
– Где она? Где эта сука? – прохрипел Панеб в ухо Туты, дохнув перегаром, который мальчишка тоже успел забыть.
Хвала богам, страх не сковал его разум.
– Сам бы хотел знать, где она, – ответил Тута, изображая недовольство. – Я обыскался. Все, что мне рассказывали… Уехала она вместе со своей девчонкой. А куда – никто не знает.
– Ты, малец, только не вздумай мне врать. Чем вообще ты тут занимался? И где та парочка твоих друзей? Я бы не прочь с ними потолковать.
– Пусти руку! Больно.
Отец немного разжал пальцы:
– Давай говори.
– Если ты про тех двух, никакие они мне не друзья. После Завти я их и в глаза не видел. Чем занимался? Жил на улице, старался с голоду не подохнуть. То же, что и в Завти. Или ты думаешь, в Фивах народ сердобольнее?
– Что я думаю? А думаю, что морда у тебя слишком сытая. Да и на уличного замарашку ты не похож. Вот это я и думаю.
– Ну… я не совсем живу на улицах. У меня есть… жилье, – сказал Тута, которому пришла в голову спасительная мысль.
– Да неужели? И где же твои хоромы?
– За рекой, в некрополе. Нашел там старую гробницу.
Отец помолчал, а потом с размаху ударил Туту по лицу. Подобно железной хватке и запаху перегара, это было еще одним знакомым фрагментом прошлой жизни.
– Но она совсем пустая! – взвыл от боли мальчишка. – Может, ее разграбили. Или вообще никого там не хоронили. Я ничего не осквернил, честное слово. Там сухо и тепло по ночам, когда снаружи холод пробирает до костей. Говорю тебе, папа: это хорошее место для жилья. Хочешь, мы сейчас же туда и отправимся? Снова будем жить вместе, как раньше.
Наконец Панеб разжал пальцы и убрал руку. Но если Тута и думал улизнуть, его расчеты не оправдались. Отец загородил ему путь.
– Ты очень заботлив, сынок, – сказал Панеб.
Его голова пьяно свесилась набок. У Туты появилась надежда, что отец рухнет на землю и забудется хмельным сном, позволив ему сбежать. Но Панеб был еще не настолько пьян.
– Но у твоего старого отца есть где жить. И к тому же я не собираюсь надолго задерживаться в этой яме с дерьмом.
Тута скорчил гримасу, изображая, что огорчен отказом. В ответ Панеб сердито поморщился, показывая, что не верит и этой уловке сына.
– Не паясничай, – презрительно бросил он Туте. – Будь в тебе хоть капля сыновнего почтения, ты бы не бросил меня умирать в Завти.
– Тебя никто и не бросал, папа. Или забыл, как ты грозился меня убить? И убил бы, останься я тогда. Сам знаешь, в каком состоянии ты находился.
Отец кивнул:
– Ладно, будет языком чесать. Ты мне для дела нужен.
Панеб рассказал, где остановился и в какое время Тута должен туда подойти. Оказалось, отец с несколькими сообщниками задумал кражу, для осуществления которой им требовался «кто-то маленький и верткий вроде тебя».
– Гляди не опоздай, – угрожающе предупредил отец.
Панеб ушел, отправившись за новой порцией выпивки. Тута тер глаза и кусал губы, удерживаясь, чтобы не разреветься прямо на улице.
39
На следующий вечер, услышав знакомый окрик, Тута чуть не застонал от отчаяния. Он был на окраине трущоб и возвращался домой, как вдруг он услышал голос, до боли знакомый. Это был голос его отца.
Но Тута узнал не только голос, но и тон, с которым было произнесено его имя. Тоже очень знакомый и не предвещавший ничего хорошего. Отец был пьян и очень зол. Тута, надеявшийся его перехитрить, ошибся.
– Я же знаю, что ты где-то здесь, маленький вонючий врунишка, – орал отец.
Он явно находился неподалеку. Жители высовывались из окон, стараясь понять, из-за чего весь этот шум. Кто-то даже посоветовал Панебу закрыть рот и проваливать отсюда. (Как будто отец внемлет совету!) Тута вдруг почувствовал себя виноватым. Ведь это по его вине нарушен покой в трущобах. (Хотя чего-чего, а покоя трущобы не знали.) Вот сейчас люди в окнах увидят его и начнут показывать пальцем: «Посмотрите на этого негодного мальчишку!»
Но больше всего он тревожился за мать и Кию. Вчера, после неожиданной встречи в переулке, Тута примчался домой, бросив матери:
– Он здесь.
– О ком ты, малыш? Кто здесь? – без малейшей тревоги спросила Ими.
Рассказы сына не особо подействовали на нее. Она слишком давно не видела мужа. Конечно, она помнила и его пьянство, и всплески злости, и кулаки, которыми Панеб вбивал свои доводы. Но Ими было трудно поверить, что муж стал значительно хуже. Вернувшись в Фивы, Тута пытался ей это объяснить. Потом перестал, убедившись, что мать все равно не до конца его понимает.
– Мама, он опасен.
– Мне ли об этом не знать?
– Мама, пойми, за эти годы он стал гораздо хуже и опаснее. Он – само воплощение зла на земле… Опять скажешь, что я преувеличиваю? Но я чувствую: даже за эти месяцы он изменился. От него так и разит опасностью. Мне нельзя с ним встречаться. Я должен остаться здесь и защищать вас с Кией.
Ими замотала головой, уверяя, что еще не разучилась обуздывать жуткого Панеба. Если он вдруг появится, она быстро его усмирит.
Хотя Тута сомневался, что мать сумеет обуздать отца, ему отчаянно хотелось отправиться на Элефантину. «Все будет отлично», – убедил сам себя Тута. Теперь он сожалел о своей беспечности. Вот и расплата за его фантазии: Панеб явился в трущобы, пьяный и злой. Разъяренный тем, что Тута не пришел в указанное место. И так просто отец отсюда не уйдет.
«Спокойно, Тута, – мысленно приказал себе мальчишка. – Возьми себя в руки. Обдумай все как следует». После этого он пришел к неутешительному выводу: нужно выходить навстречу опасности. Другого способа нет. Сейчас важнее всего увести отца подальше от дома.
Хотя там сейчас гостят Айя и Байек. Все вместе они бы наверняка справились с Панебом.
Мысли Туты лихорадочно неслись. Он перебирал все доводы за и против. Байек и Айя не убийцы. Они лишь прогонят Панеба, но зато отец узнает, где живут мама и Кия. При его мстительном характере… Им придется покинуть дом, где они успели обосноваться.
Обдумав все, Тута принял единственно возможное решение и, превозмогая страх, пошел прямо на крики.
Вскоре он увидел отца. Панеб колотил по стене какого-то дома, требуя, чтобы сын вышел к нему. Тута отдал бы сейчас все на свете, только бы на улицу вышел рассерженный хозяин. Рассерженный, сильный и крепкий.
Увы, вопреки желаниям Туты, такой спаситель не появился. Возле дома стоял лишь его пьяный отец, привалившийся к стене. Панеб уже собирался возобновить крики, как вдруг увидел перед собой невесть откуда появившегося сына.