ше сосредоточиться на сиюминутных задачах.
Я протянул к Айе руки, как будто пытаясь залатать трещину, возникшую между нами и становящуюся только шире.
– Айя, у меня есть ты. Ты мне поможешь усомниться в том, что требует сомнений. Поможешь узнать то, что необходимо узнать. Ты не позволишь мне бездумно со всем соглашаться. Отец это знает.
Она качала головой:
– Ты так и не прекратил думать и решать за меня?
Я почувствовал себя не на твердой земле, а в качающейся лодке. Вопрос был вполне справедливым, но гнев, охвативший меня, туманил мысли. Я и раньше пытался говорить с Айей об этом. Спрашивал ее. Она же лишь уверяла меня, что уважает мои попытки выстроить более тесные отношения с отцом.
– Ты только что говорил о готовности спросить позволения у моей тетки. А как насчет моих родителей в Александрии?
– Ты много лет не общалась с ними. Тебя увезли оттуда совсем маленькой, – сказал я в свое оправдание.
Однако внутри я сознавал: Айя права. У меня даже мелькала мысль отправиться в Александрию и убедить ее отца, что я достоин быть мужем его дочери. Этого требовала традиция. Потом я отбросил мысль о поездке. Мне пришлось бы убеждать отца Айи в очень многом. Я был сыном меджая и видел свое предназначение в том, чтобы стать защитником Сивы. Я жил в богатом доме. Наша семья принадлежала к числу наиболее уважаемых семей оазиса. Я мог многое предложить своей невесте. Эта сторона разговора меня не волновала. Однако сама мысль о путешествии в Александрию наполняла меня большим ужасом, чем мысль о сражении с любым противником. И сейчас, пока мы говорили, я начинал понимать причину своих страхов. Отец с ранних лет неустанно внушал мне важность всего, что касалось Сивы. Прежде всего ее безопасности. В моем мозгу крепко засело: защита родного оазиса и народа Египта – моя главная, первостепенная цель.
Айя это знала. Он прочла мои мысли и сама ответила на свой вопрос:
– Нет, ты надеялся, что говорить с моими родителями тебе не придется. Я угадала? Ведь они – жители Александрии. Разве они не олицетворяют все, что тревожит твоего отца? Представляешь, его наследник пускается в далекий путь? Из-за тайного наследия ты сразу превратишься в лакомый кусок для врагов всех мастей.
– Ты – такая же жительница Сивы, как и я, – сказал я, понимая всю слабость своего довода.
– Но я родилась в Александрии. Этот великий город когда-то был моим родным домом, и я надеюсь, что однажды станет им вновь. Неужели ты это забыл, Байек, сын Сабу? Забыл, как я мечтала однажды учиться в громадной Александрийской библиотеке? Или ты думал, что я отбросила прежние мечты? Сменила их на жизнь подле тебя, на сидение дома в одиночестве, подобно твоей матери?
Мне показалось, что песок под ногами становится зыбучим. Я не находил слов. Ситуация выходила из-под моего контроля. Словно испуганное животное, она неслась совсем не туда, куда бы мне хотелось.
Увы, Айя и здесь была права. Много раз я думал о матери, вынужденной жить одной. Много раз я собирался спросить отца, не забыл ли он о ней, и замолкал раньше, чем ее имя было готово сорваться с моих губ. Я опасался, что упоминание Ахмоз лишь расширит пропасть между мной и отцом.
– Ты хоть раз, размышляя об избранном тобой пути, думал о том, что и у меня может быть свой путь? – спросила Айя.
– Конечно, – ответил я, презирая отчаяние в собственном голосе.
Мне не нравилось это состояние. Я не мог смириться с таким положением дел. Я должен был убедить Айю.
– Конечно нет, – возразила она. – Ты просто нашел способ ублажить своего отца.
– «Ублажить моего отца»? Как? Он одобряет наш союз, если ты об этом.
Айя вытащила меч из песка и тут же вонзила снова. Но если тем самым она хотела сбросить часть гнева, ей это не удалось. Ярость пронизывала каждое ее слово.
– Твой отец всегда недолюбливал меня.
– Ты только что говорила…
– Байек, неужели ты не понимаешь очевидных вещей? О чем ты беспрестанно мне твердишь? О чем Сабу беспрестанно твердит тебе? О меджайской родословной. О необходимости ее продолжения. Потому он и согласился с твоим намерением жениться на мне. Его представления обо мне тут ни при чем. Почему он согласился, чтобы ты меня обучал? Ответ простой: я должна уметь защитить себя и твоих наследников. Больше его ничего не волнует. Он знает: я – наилучший шанс для продолжения вашего рода. Вы с ним – единственные настоящие меджаи. Не исключено, что последние меджаи, оставшиеся в Египте. Твой отец хочет вырастить еще одного. А я тут, под боком. Глупо было отказать тебе в позволении.
Мой гнев нарастал. Причина была не в словах Айи, а в ее правоте. Я надеялся, что это не должно ее обижать. Ведь мы же любили друг друга.
Но Айя воспринимала это по-своему. Ее такой расклад обижал, и еще как!
Я поднял руки. Попытался найти слова не для увещевания, а для отражения наших чувств. Однако вместо слов нашел вопрос:
– Почему же ты никогда не говорила мне о том, как это видится тебе?
Вопрос застиг ее врасплох. Айя хотела ответить быстро и сердито, но удержалась. Видимо, он что-то в ней задел.
– Я… я была глупой. – Айя опустила голову, глубоко вдохнула и через силу улыбнулась. – Хотела дать тебе возможность по-настоящему сблизиться с отцом, потому и отошла в сторону. Но в процессе я совсем перестала говорить с тобой об этом.
В первые месяцы наших странствий я спрашивал ее мнение о воззрениях отца, касающихся меджаев. Теперь понятно, почему она уклонялась от ответов.
– Ты не виноват, – продолжала Айя. – Ты пытался меня расспрашивать. Но я… я просто не хотела становиться между вами. Нужно было еще тогда тебе сказать.
Айя держалась с печальным достоинством.
– Вряд ли я так уже часто тебя расспрашивал, – пробормотал я, протягивая к ней руки.
Айя охотно скользнула в мои объятия. Мы умолкли, думая, как сблизились в чем-то одном, но отдалились в другом. У нас было множество тем для обстоятельного разговора.
– Давай вернемся к моему предложению потом, – сказал я. – А пока попытаемся залатать все дырки, которые появились между нами.
Я почувствовал ее улыбку и отчасти успокоился.
– Продолжим обучение. Нам некуда торопиться.
Айя покачала головой и осторожно высвободилась из моих объятий. Она отошла на несколько шагов. Ее лицо вновь стало напряженным.
– Не получится, Байек. Я должна тебе кое-что сказать.
– Что еще?
Слова Айи удивили, но не рассердили меня. Я испытывал некоторое смятение, что не мешало мне настроиться на откровенный разговор. Я был готов обсуждать все, о чем мы молчали эти годы.
– Продолжения учебы не будет. Я решила вернуться домой.
52
Я слышал последнюю фразу Айи, но мозг отказывался понимать услышанное. Понимание заставило бы меня принять сказанное, а я не хотел его принимать.
– Вернуться в лагерь? – спросил я.
– Нет, Байек, – слегка качнула головой Айя. – В Сиву.
– Скоро мы все туда вернемся…
Она вздохнула. В глазах мелькнуло прежнее раздражение.
– Когда закончится твое обучение. Ты это хотел сказать? Когда твой отец удостоверится, что ты полностью впитал учение меджаев. Когда ты начнешь произносить те же напыщенные фразы, что и он. Когда он перестанет бояться за тебя. Ты этого хочешь? Мы все вернемся в Сиву, но не раньше, чем так решит Сабу. Когда он скажет, что пора.
– Не забывай: за нами охотятся.
Я не понимал, почему Айе вдруг срочно понадобилось возвращаться в родную деревню. Но ведь причина была. И чем дольше я слушал Айю, тем отчетливее это понимал.
Она смотрела не на меня, а куда-то вдаль, все так же скрестив руки и выпятив подбородок.
– Об этом я не забываю. Да мне бы и не позволили забыть. Но сколько мы кочуем – никаких следов погони. Наш преследователь годами не напоминал о себе. Годами, Байек.
– Несколько лет – всего лишь миг.
– Только не для меня, – возразила Айя, постучав себя по груди. – Для меня это никогда не было «мигом». Это было потерянным временем, поскольку я не шла по своему истинному пути.
– И теперь ты решила наверстать упущенное?
Я был изрядно ошеломлен, однако мы сейчас не кричали друг на друга, а вели разговор. Чувствовалось, и Айя не напряжена. Что ж, уже хорошо, хотя тема нашего разговора была… тяжелой.
– Нет, Байек.
– Тогда… – Я замолчал, не зная, чтó говорить. – Тогда в чем причина? Почему ты хочешь вернуться домой?
Как долго в ее глазах стояли слезы, которые я заметил лишь сейчас? Впрочем, неважно. Слезы в глазах любимой повергли меня в отчаяние, поскольку плакала Айя редко, и сейчас я тупо смотрел на нее, ощущая полную свою беспомощность. Мне открывались мрачные грани мира, о которых прежде я и не задумывался.
– Моя тетя Херит заболела.
Вот оно что. Я узнал причину отъезда Айи, но до меня не сразу дошел смысл ее слов, а когда это случилось, сердце пронзило острой болью. Я лучше всех знал, насколько Айя привязана к тетке. Херит воспитывала ее с раннего детства, с тех самых пор, как девушку привезли в нашу деревню. Образованные родители, которых она боготворила, находились где-то далеко, а тетка была единственным взрослым человеком, взявшим на себя заботу о ребенке. Если мои отношения с отцом всегда оставались… скажем так, сложными, у Айи все обстояло наоборот. Херит души не чаяла в прекрасной живой куколке, привезенной из Александрии. Она гордилась племянницей. Достаточно было увидеть лицо Херит, когда она смотрела на Айю со смешанным чувством искренней любви и восхищения. Я это знал, поскольку и сам испытывал схожие чувства к моей подруге.
Чувства Херит были взаимными. Айя любила тетю и относилась к ней очень уважительно. Общаясь с жителями Сивы (сверстниками и взрослыми), Айя иногда позволяла себе высокомерие, но на тетю это не распространялось. Я не помнил, чтобы она сказала хоть слово против Херит. Ни малейшего раздражения, не говоря уже о презрении. А ведь та была простой женщиной, не блещущей образованностью и манерами. И весть о болезни Херит не могла не повергнуть Айю в отчаяние. Неудивительно, что ей хотелось вернуться домой.