София снова посмотрела на него. Сколько еще он будет колебаться? Дойдет ли он вообще до нужного момента? Решится ли? Захочет ли? Последнюю мысль София упорно гнала от себя. Может, ей нужно ему намекнуть? Поехав в Андрианополь одна, она впервые поняла, что́ с нею. Наверняка и Эцио тоже это понял. Они любили друг друга. Так оно и было. Но того, о чем она страстно мечтала, пока еще не произошло.
Они долго сидели молча. Молчание было не только затяжным, но и очень напряженным.
– Ты – более стойкая, чем Азиза. Она до сих пор еще не оправилась после ее пленения людьми Ахмета, – наконец сказал Эцио, наливая им обоим по бокалу соаве[86]. – Она просила узнать у тебя, можно ли ей и дальше работать в лавке.
– А почему это так интересует тебя?
– Для здешних ассасинов твоя лавка могла бы стать превосходным местом сбора сведений… Естественно, помимо ее основного назначения, – поспешил добавить Эцио. – И для Азизы эта работа была бы спокойнее ее прежней роли в братстве. Конечно, если ты…
– А что будет со мной?
Эцио тяжело проглотил слюну.
– Я… я подумал… может, ты…
Он опустился на одно колено.
Ее сердце бешено заколотилось.
80
Местом своего бракосочетания они выбрали Венецию. Дядя Софии служил генеральным викарием церкви Санта-Мария Глориоза дей Фрари в квартале Сан-Поло. Узнав, что отцом Эцио был известный финансист Джованни Аудиторе, дядя искренне благословил их брак и предложил свои услуги по устройству свадьбы. Знакомство Эцио с Пьетро Бембо никак не сказалось на его репутации. Правда, бывший любовник Лукреции Борджиа находился сейчас в Урбино, но и без него именитых гостей на торжестве хватало, включая дожа Леонардо Лоредана и восходящую звезду – молодого художника Тициана Вечеллио. Последний, пораженный красотой Софии и испытывая творческую зависть к ее портрету, написанному Дюрером, предложил молодоженам за символическую плату написать их парный портрет. Это стало его свадебным подношением.
Константинопольское братство ассасинов щедро заплатило Софии за ее лавку. В подземелье, обнаруженном Эцио, ассасины надежно спрятали и замуровали пять масиафских ключей. Азизе было грустно расставаться с Эцио и Софией, и в то же время ее переполняла радость от новой работы.
Молодожены решили погостить в Венеции. София хотела получше узнать город, в котором родилась, но почти не бывала, а также установить дружеские отношения со своими родственниками. Эцио между тем начинал испытывать все большее беспокойство. Клаудия часто писала ему из Рима. Он чувствовал нарастающее нетерпение сестры. Папа Юлий II – давний покровитель ассасинов – сильно болел. Сомневались, доживет ли он до своих шестидесяти девяти лет. Вопрос о преемнике пока не поднимался. Братству требовалось присутствие Эцио в Риме, дабы руководить действиями ассасинов в переходный период, который установится после смерти Юлия.
Эцио это тоже беспокоило, но пока он не делал никаких приготовлений к отъезду.
– У меня больше нет желания становиться частью всего этого, – сказал он, отвечая на вопрос Софии. – Мне требуется время, чтобы наконец-то привести в порядок свои мысли.
– И возможно, подумать о себе.
– Возможно, и это.
– Но у тебя пока есть обязанности.
– Знаю, – вздохнул Эцио.
Его будоражили и другие мысли. Главой ассасинов Северной Европы был Дезидерий Эразм – странствующий ученый и философ. Нынче этот человек жил в Кембридже, где преподавал в Квинс-колледже. Оттуда он писал Клаудии о молодом богослове по имени Мартин Лютер, который недавно был назначен профессором теологии в Виттенбергский университет. По мнению Эразма, к религиозным воззрениям Лютера стоило отнестись со вниманием, поскольку они шли вразрез с учением католической церкви и могли угрожать хрупкой стабильности в Европе.
Эцио поделился с Софией своими тревогами.
– Чем занимается Эразм? – спросила она.
– Наблюдает. Выжидает.
– Если северная часть Европы отпадет от католической церкви и возникнет раскол, ты начнешь пополнять братство новыми членами?
– Пока не знаю, – развел руками Эцио. – Посоветуюсь с Дезидерием.
Он досадливо тряхнул головой.
– Всегда и везде – расколы и разногласия.
– А разве не в этом проявляется движение жизни?
– Возможно, – улыбнулся Эцио. – И возможно, это уже не моя битва.
– Странно слышать от тебя такие слова… Ты мне когда-нибудь расскажешь о том, что́ на самом деле произошло с тобой в подземной библиотеке Альтаира?
– Когда-нибудь расскажу.
– А почему не сейчас?
Эцио задумался.
– Хорошо, расскажу сейчас. Я вдруг понял, что стремление человечества к миру и единству всегда будет путешествием, в котором оно никогда не достигнет конечной точки. Это подобно жизненному пути каждого человека. Смерть всегда неожиданно прерывает путешествие, и у людей остаются незаконченные дела.
В руках у Эцио была книга сонетов Петрарки.
– Вот, послушай. «И смерть не подождет, пока ты дочитаешь книгу».
– Тогда читай то, что можешь и пока можешь.
Слова жены придали Эцио решимости, и он стал готовиться к возвращению в Рим.
К тому времени София уже была беременна.
81
– Почему ты так долго мешкал с возвращением? – недовольным тоном спросила Клаудия, предварительно крепко обняв брата и расцеловав в обе щеки. – А ты располнел, fratello mio. Это все из-за венецианской пищи. Не годится их еда для тебя.
Они сидели в штаб-квартире ассасинов на острове Тиберина. Был конец февраля. Возвращение Эцио в Рим совпало с похоронами папы Юлия.
– Есть хорошая новость, – продолжала Клаудия. – Новым папой изберут Джованни ди Лоренцо де Медичи.
– Но он всего лишь дьякон.
– С каких пор сан дьякона мешал кому-то стать папой?
– Если его выберут, это действительно станет хорошей новостью.
– Джованни поддерживает почти вся коллегия кардиналов. Он даже выбрал себе имя – Лев.
– Интересно, меня он вспомнит?
– А я думаю, он навсегда запомнил тот день во флорентийском duomo[87], когда ты спас жизнь его отцу. Да и его собственную тоже.
– Да, – отозвался Эцио, вспоминая то событие. – Мятеж семейства Пацци. Боже, как давно это было!..
– Согласна, давно. Но малыш Джованни с тех пор вырос. Ему уже тридцать восемь. Правда, не верится? И характер у него крепкий.
– Пока он помнит своих друзей, это нам на руку. А если…
– Он сильный, – перебила брата Клаудия. – И это главное. Он хочет, чтобы мы были на его стороне.
– Если Джованни справедлив, мы его поддержим.
– Мы нуждаемся в его поддержке не меньше, чем он – в нашей.
– Это точно.
Эцио замолчал, оглядывая знакомое помещение, с которым было связано столько воспоминаний. Но сейчас они для него почти ничего не значили.
– Клаудия, хочу кое-что с тобой обсудить.
– Давай обсудим.
– Речь идет о… моем преемнике.
– То есть о новом Наставнике? Решил уйти на покой? – спросила Клаудия, хотя слова брата ее не удивили.
– Я рассказывал тебе про Масиаф. Я сделал все, что мог.
– Женитьба тебя размягчила.
– Тебя замужество не размягчило, а ты дважды побывала замужем.
– Кстати, мне очень понравилась твоя жена. Даром что венецианка.
– Grazie.
– И когда прибавление семейства?
– В мае.
– Ты прав, брат, – вздохнула Клаудия. – Эта работа изматывает. Божья Матерь мне свидетельница, я всего два года пробыла в твоей шкуре. А ведь ты столько лет тащил этот груз. Ты уже знаешь, на чьи плечи его переложишь?
– Да.
– Макиавелли?
Эцио покачал головой:
– Он ни за что не согласится. Никколо – философ, а не предводитель. Я себя не превозношу, но могу сказать: эта работа для человека с незаурядным умом. И я знаю такого человека в наших рядах. До сих пор он помогал нам лишь по части дипломатии. Я тщательно обдумал его кандидатуру. Полагаю, он вполне готов.
– И ты думаешь, Никколо, Бартоломео, Роза, Паола и Ла Вольпе поддержат его кандидатуру и выберут его?
– Думаю, что да.
– И кого же ты им собираешься предложить?
– Людовико Ариосто.
– Его?!
– Он дважды был послом Феррары в Ватикане.
– И Юлий чуть его не убил.
– Людовико здесь ни при чем. Юлий тогда враждовал с герцогом Альфонсо.
Клаудия ошеломленно смотрела на брата:
– Эцио, ты никак выжил из ума? Ты помнишь, на ком женат Альфонсо?
– Помню. На Лукреции.
– Не просто на Лукреции. На Лукреции Борджиа!
– Нынче она ведет тихую, уединенную жизнь.
– Расскажи это Альфонсо! К тому же Ариосто не может похвастаться крепким здоровьем. И клянусь святым Себастьяном, он еще и балуется поэзией. Я слышала, сейчас он сочиняет какую-то чепуху про старинного рыцаря Роланда.
– Данте тоже был поэтом. И знаешь, Клаудия, поэтический дар отнюдь не делает мужчину кастратом. Людовико всего тридцать восемь лет. У него есть нужные связи, и, что важнее всего, он предан нашему учению.
Клаудия нахмурилась.
– С таким же успехом ты мог бы предложить Кастильоне, – пробормотала она. – Тот лицедействует.
– Я принял решение, – твердо возразил ей Эцио. – Но последнее слово – за советом ассасинов.
Клаудия долго молчала, потом улыбнулась и сказала:
– Эцио, тебе действительно нужно отдохнуть. Всем нам, наверное. И какие у тебя замыслы?
– Пока толком не знаю. Хотелось бы показать Софии Флоренцию.
Клаудия снова нахмурилась:
– Там особо нечего показывать. Семейное гнездо Аудиторе давно разорено. Кстати, ты знаешь, что Анетта умерла?
– Анетта? Когда?
– Два года назад. По-моему, я тебе писала.
– Нет.
Оба замолчали, вспоминая свою старую домоправительницу. Анетта, по сути, спасла их, когда дом разорили ставленники тамплиеров, и потом более тридцати лет верно служила семейству Аудиторе.
– И все-таки я повезу Софию во Флоренцию.