1
Эту комнату на втором этаже «Зеленого дракона», в самом конце коридора, мы теперь называли своей. Помещение с низкими потолочными балками едва ли можно было считать уютным, но приходилось довольствоваться тем, что есть. Теперь, когда нас стало пятеро, мы уже с трудом помещались там. Первое время Чарльз морщил нос, поглядывая на пыльные балки, но потом привык. Томас, если только он не сидел с кружкой эля или не отправлялся на поиски очередной порции, предпочитал занимать горизонтальное положение. Уильям безотрывно сидел над картами, которыми был завален стол. Иногда он вставал и подходил к конторке, чтобы сделать пометки в своей тетради. По-моему, за это время у него прибавилось морщин на лице. Карты оставались главной его драгоценностью. Если Томас приближался к столу с кружкой в руках, угрожая плеснуть элем на сокровища Уильяма, он ворчал и отгонял Хики, как назойливую муху. Когда я находился в комнате, Чарльз – моя правая рука – непременно старался сесть рядом. Его преданность порой становилась мне в тягость, но чаще служила источником вдохновения. Как я уже говорил, в наш круг вошел доктор Черч. Пару дней он врачевал свои раны, оставаясь в кровати, которую весьма неохотно предоставил ему Корнелиус. В нашей помощи Бенджамин не нуждался. Он лучше знал, чем смазывать и как перевязывать раны. Когда же он наконец встал с постели, то заверил нас, что шрамов на лице у него не останется.
Пару дней назад у меня с Бенджамином состоялся разговор. Он как раз возился со своей самой серьезной раной – Тесак срезал у него на щеке лоскут кожи.
– А почему своей жизненной стезей ты избрал медицину? – спросил я у доктора, чувствуя, что все еще не разгадал этого человека.
Бенджамин мрачно улыбнулся:
– Наверное, я должен был бы ответить, что жаждал помогать ближним. Согласись, от врача всегда ждут такого ответа. Почему-то считается, будто каждый доктор – бескорыстный служитель человечества, заботящийся о благе людей.
– А ты сомневаешься, что предназначение врача – служить людям?
– Возможно, для кого-то это и так. Но для меня… выбор профессии определялся более прозаическими соображениями. Я люблю деньги.
– Существуют и другие пути нажить состояние, – заметил я.
– Конечно. Но разве у человека есть что-то более значимое, чем собственная жизнь? А значит, здоровье – самый выгодный товар, который всегда в цене. Каждый человек жаждет быть здоровым. Что мужчина, что женщина готовы отдать последние деньги, потому что боятся внезапного и неотвратимого конца.
Я поморщился:
– Ты говоришь жестокие вещи, Бенджамин.
– Зато правдивые.
Продолжая испытывать замешательство, я спросил:
– А разве ты не давал клятву помогать людям?
– Я придерживаюсь клятвы, в которой нет ни слова о плате. Я всего лишь требую компенсации – справедливой компенсации за мои услуги.
– Но если у людей, которые обратились к тебе за помощью, недостаточно денег?
– Тогда пусть поищут других врачей, которые согласятся лечить их бесплатно или за символическую плату. Разве булочник раздает нищим хлеб? Или, может, портной шьет платье за спасибо? Тогда почему я должен быть бессребреником?
– Но ты же сам недавно говорил, что самое драгоценное для человека – это его жизнь.
– Говорил. Однако это же налагает на человека обязанность заботиться о собственной жизни. В том числе и располагать средствами, чтобы заплатить врачу.
Я искоса посмотрел на Бенджамина. Он был еще совсем молодым человеком. Моложе меня. Неужели и я когда-то был похож на него?
2
Позже мои мысли вернулись к более насущным проблемам. Сайлас наверняка захочет отомстить за случившееся на складе. Мы все это знали, и ответный удар был лишь вопросом времени. «Зеленый дракон» находился на виду у всего города. Когда Сайлас соберется ударить, ему даже не надо будет нас искать. С другой стороны, он убедился, что мы не просто кучка драчунов. Это должно было охладить его пыл и заставить крепко подумать, прежде чем нападать на нас. Бежать или прятаться я не собирался.
Уильям посвятил Бенджамина в наши ближайшие планы – завоевать доверие могавков, расправившись с работорговцем.
– Я узнал от мистера Джонсона о том, что вы затеваете, – сказал мне доктор. – Возможно, вы удивитесь, но нужным вам работорговцем является человек, захвативший меня в плен. Его зовут Сайлас Тэтчер.
И как мне это раньше в голову не пришло? Я мысленно отругал себя за недогадливость. Схожее состояние испытал и Чарльз.
– Неужто этот щеголь – работорговец? – недоверчиво спросил он у доктора.
– Не обманывайтесь его напыщенными речами, – предостерег нас Бенджамин. – Более коварного и жестокого человека, чем Сайлас, я не встречал.
– Тебе что-нибудь известно о его действиях? – спросил я.
– У него под началом находится не менее сотни человек, больше половины которых – солдаты.
– Неужто он собрал себе целую армию для поимки рабов?
– Нет, конечно, – засмеялся Бенджамин. – Тэтчер служит в британской армии и командует фортом Саутгейт.
Эти слова меня ошеломили.
– Как же так? Если Англия хочет умерить французские аппетиты в Америке, она должна не порабощать индейцев, а войти с ними в союз.
– Сайлас служит не английской короне, а собственному кошельку, – отозвался со своей конторки Уильям. – Ущерб, наносимый им Англии, его не волнует. Пока существует спрос на рабов, он будет поставлять живой товар.
– Тем больше у нас оснований оборвать его промысел, – мрачно заметил я.
– Знали бы вы, сколько времени я потратил на разговоры с индейцами, – продолжал Уильям. – Я пытался их убедить, что мы – единственные, кому они могут и должны доверять. Французы же их просто используют в своих целях и бросят на произвол судьбы сразу же, как одержат победу.
– Может, кого-то вы и убедили. Но индейцы плохо понимают, что есть разные белые. Слова словами, а действия Сайласа оказали на них куда большее впечатление. И оно не в нашу пользу, – вздохнул я.
– Я как раз и пытался им это втолковать, – с грустью признался Уильям. – Но Сайлас носит красный мундир и командует фортом. Я же им наверняка кажусь либо вруном, либо дураком… Возможно, тем и другим.
– Не унывайте, брат, – ободрил я Уильяма. – Когда мы покажем индейцам голову Тэтчера, они нам поверят. Но вначале нам нужно найти способ проникнуть в форт. Я должен все обдумать. А пока мне надо увидеться с нашим последним новобранцем.
Услышав об этом, Чарльз оживился:
– Джон Питкэрн – наш человек. Я познакомлю вас.
3
Военный лагерь, куда мы отправились, находился за городом. Солдаты бдительно следили за всеми, кто появлялся и покидал расположение лагеря. Это были люди Брэддока. Я вглядывался, пытаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Возможно, с кем-то из них я участвовал в сражениях минувших лет.
Вскоре я понял, что вряд ли найду здесь старых друзей. Порядки, установленные Брэддоком, были слишком жестокими. У него служили наемники, бывшие преступники, беглецы, предпочитавшие не задерживаться подолгу на одном месте. К нам подошел один из солдат. Невзирая на красный мундир, вид у него был как у бродяги: небритый, с всклокоченными волосами.
– Говорите, зачем явились, – потребовал он, смерив нас угрюмым взглядом.
Я уже хотел ответить, когда Чарльз сделал шаг вперед:
– Новобранца привел, – и указал на меня.
– Новые дровишки для погребального костра? – усмехнулся часовой, отходя в сторону. – Ладно, ступайте.
Мы прошли через ворота, оказавшись в лагере.
– Как это тебе удалось? – спросил я Чарльза.
– Разве вы забыли, сэр? Я прикомандирован к генералу Брэддоку… естественно, когда я не занят с вами.
Нам пришлось посторониться и пропустить тачку, которую катил мужчина средних лет в широкополой шляпе. Он торопился, пока не закрылись ворота. Пройдя несколько шагов, мы снова остановились. Мимо нас шла говорливая компания прачек. Повсюду стояли армейские палатки. Над ними висела пелена дыма от многочисленных костров, разложенных вокруг палаток. За кострами следили гражданские – обслуга полка. Взрослые и дети занимались тем, что заваривали кофе и готовили еду для своих имперских хозяев. Между палатками на веревках сушилось белье. Гражданские нагружали тележки ящиками с провизией. За ними присматривали конные офицеры. Несколько солдат, кряхтя от натуги, вытаскивали пушку, застрявшую в грязи. И снова тележки, нагруженные ящиками. Середину лагеря занимал плац, где двадцать или тридцать солдат постигали премудрости строевого шага. Офицер, обучавший их, без конца кричал что-то невразумительное.
Этот лагерь был детищем Брэддока. Настоящий улей трудолюбивых двуногих пчел, горнило дисциплины. Любой посетитель этого места проникался уважением к британской армии и воздавал должное тому, кто всем этим командовал. Но если проявить побольше наблюдательности и знать Брэддока столько, сколько знал его я, обязательно почувствуешь глухое недовольство, которым было пронизано все пространство лагеря. И люди перестанут казаться трудолюбивыми пчелами. Они работают, но нехотя, словно из-под палки. Вряд ли солдаты гордятся своей службой в британской армии. Им эта служба, скорее, кажется жестоким ярмом, давящим шею.
Мои невеселые мысли вскоре нашли подтверждение… Чарльз вел меня к одной из палаток, и чем ближе мы подходили, тем тошнотворнее мне становилось. Раздраженный голос, доносившийся из палатки, я бы не спутал ни с каким другим. Это был голос Брэддока.
Когда же в последний раз я видел Эдварда? Несколько лет назад, когда ушел из Колдстримского полка. Ни с одним человеком я не расставался с таким наслаждением, как тогда с Брэддоком. Я покидал полк, поклявшись себе сделать все, что было в моих силах, чтобы Брэддок ответил за преступления, которых за годы службы я насмотрелся предостаточно. Все они были следствием главной черты его характера – беспредельной жестокости. Однако я тогда не принял в расчет узы, скрепляющие орден; Реджинальд всегда выгораживал Эдварда, находя оправдания любому его зверству. В конце концов мне пришлось смириться с тем, что Брэддок и дальше будет калечить тех, кто попал под его власть. Мне это совсем не нравилось, но я был вынужден принять существующее положение вещей. И тогда я нашел для себя простое решение: впредь больше никогда не пересекаться с Брэддоком.
Но судьба опять сводила меня с ним.
Когда мы вошли в палатку, Брэддок вовсю распекал человека примерно моего возраста. Тот был в гражданской одежде, но явно находился на военной службе. Человека этого звали Джоном Питкэрном. И сейчас он принимал на себя залпы гнева Брэддока. Ох, до чего же хорошо я знал этот гнев, не изменившийся с тех пор, хотя сам Брэддок из подполковника превратился в генерала.
– …вы вообще собирались докладывать о своем прибытии? Или надеялись, что мои люди не заметят вашего появления?
Питкэрн мне сразу понравился: и сам, и его манера держаться. Понравился его шотландский выговор и спокойствие, которое не мог поколебать гнев Брэддока.
– Сэр, если вы позволите мне объясниться…
Время не было благосклонно к Брэддоку. Красноты на лице добавилось, зато волосы стали реже. Сейчас его лицо вообще было багровым от злости.
– Да уж, потрудитесь объясниться. Сгораю от нетерпения.
– Сэр, я вовсе не дезертировал, – возразил Питкэрн. – Я нахожусь здесь по распоряжению командующего Амхерста.
Однако Брэддок был не в том настроении, чтобы имя Джеффри Амхерста произвело на него надлежащее действие. Скорее наоборот, он помрачнел еще сильнее.
– Извольте показать письмо с его печатью. Тогда, быть может, это убережет вас от виселицы.
– У меня нет такого письма, – ответил Питкэрн, глотая слюну. Это было единственным зримым проявлением его беспокойства; возможно, воображение уже рисовало ему петлю на собственной шее. – Особенности моей работы, сэр… они…
Брэддок откинулся на спинку стула, будто слова Питкэрна его утомили. Я бы не удивился, прикажи он немедленно вздернуть дезертира. Ситуация требовала моего вмешательства.
– Есть сведения, которые лучше не доверять бумаге, – сказал я, выходя вперед.
Брэддок резко повернулся и только сейчас увидел нас с Чарльзом. На каждого из нас он посмотрел с разной степенью раздражения. Чарльз сердил его меньше. Что же касалось меня, думаю, мы испытывали взаимную неприязнь.
– Хэйтем, – произнес он, даже не соизволив поздороваться.
Мое имя в его устах прозвучало как ругательство.
– Да, генерал Брэддок, – ответил я, даже не потрудившись скрыть свое отвращение по поводу его нового звания.
Он посмотрел на меня, затем на Питкэрна и, похоже, наконец-то сообразил, что к чему.
– Вряд ли мне стоит удивляться, – буркнул генерал. – Волки часто перемещаются стаями.
– Мистера Питкэрна не будет здесь несколько недель, – сказал я. – Когда его работа закончится, я верну его на место службы.
Брэддок покачал головой. Я с трудом спрятал улыбку. Эдвард негодовал, и не только потому, что история с Питкэрном подрывала его власть. Больше всего его бесило, что «подрывателем» оказался я.
– Тут явно без дьявола не обошлось, – сказал он. – Скверно уже одно то, что мое начальство потребовало, чтобы я отдал тебе Чарльза. Однако насчет этого предателя не было сказано ни слова. Так что его ты не получишь.
– Эдвард… – со вздохом начал я.
Но Брэддок уже подал знак своим людям.
– Я все сказал… Проводите этих джентльменов.
4
– Честно говоря, такого поворота событий я не ожидал, – со вздохом признался Чарльз.
Мы вновь оказались за стенами лагеря. Впереди лежал Бостон, а дальше – сверкающая гладь океана и мачты кораблей в гавани. Пройдя немного, мы остановились возле ручной водокачки. Неподалеку росла вишня. Встав в тени дерева, мы продолжили наблюдение за лагерем, не привлекая к себе лишнего внимания.
– Подумать только: когда-то я называл Эдварда братом, – мрачно произнес я.
Правда, это было давно и вспоминалось с трудом, но так было. Когда-то я действительно смотрел на Брэддока с почтением, считая его и Реджинальда своими друзьями и союзниками. Сейчас я откровенно презирал Брэддока. А Реджинальда…
Я по-прежнему не определился в своем отношении к бывшему наставнику.
– Что нам теперь делать? – спросил Чарльз. – Если мы попытаемся вернуться в лагерь, разговор с нами будет уже другой.
С места, где мы находились, была хорошо видна палатка Брэддока. Вскоре оттуда вышел генерал и повел разговор (естественно, на повышенных тонах) со своим офицером. Я не сомневался, что в помощниках у него находились наемники, которых отбирал лично он. Офицер поспешно удалился. Следом за Брэддоком шел Джон. По крайней мере, он пока был жив. Генеральский гнев либо утих, либо направился на кого-то другого. Вероятно, его новой мишенью стал я.
Дальнейшие события в лагере разворачивались так. Помощник Брэддока собрал солдат, упражнявшихся на плацу, и построил их в отряд, назначения которого мы не понимали. Брэддок занял место во главе отряда и повел его к воротам лагеря. Военные и гражданские торопились убраться у них с дороги. Вокруг ворот, где еще недавно было людно, стало совсем пусто. Часовые распахнули створки, и отряд вышел за пределы лагеря. Они прошли в сотне метров от нас. Мы следили за отрядом, прикрываясь низкими ветвями вишни. Солдаты спустились с холма и направились к окраинам города. У них над головой горделиво реял флаг Британской империи.
После ухода Брэддока вокруг стало намного спокойнее.
– За ними, – сказал я Чарльзу.
Мы старались держаться вдалеке от отряда. Но даже с такого расстояния нам был хорошо слышен голос Брэддока, который стал только громче, когда солдаты вошли в пределы города. Даже на марше генерал держал себя так, словно вершил людские судьбы. Вскоре мы догадались, с какой целью он отправился в город: вербовать новобранцев. Брэддок начал с кузнеца. К нему он подошел один, велев отряду стоять и ждать. Прежнего гнева как не бывало. С кузнецом разговаривал уже не бессердечный тиран, каковым являлся генерал, а заботливый дядюшка.
– Смотрю, дружище, что-то ты невесел, – участливо произнес Брэддок. – В чем дело?
Мы с Чарльзом по-прежнему держались на порядочном расстоянии от отряда. Я напряг слух, стараясь расслышать ответ кузнеца.
– Дела с недавних пор пошли хуже некуда, – сказал он. – И места на рынке лишился, и все, что делал на продажу, пришлось за долги отдать.
Брэддок взмахнул руками, всем видом показывая: пустяки, помочь твоей беде проще простого…
– А если я тебе скажу, что все твои беды можно легко решить? Как ты к этому отнесешься?
– С опаской, сэр. Мало ли кто чего предлагает?
– Ты прав, приятель. Осторожность никому еще не мешала. Но сначала послушай, что́ я скажу… Французы снюхались с этими дикарями-индейцами и опустошают наши земли. Король поручил таким, как я, собрать армию и проучить захватчиков. Поступай на службу в мой отряд, и ты будешь щедро вознагражден. Несколько недель пролетят незаметно. Обратно ты вернешься с карманами, полными денег. Ты себе и кузницу купишь, и лавку при ней откроешь – больше и лучше прежней!
Пока они говорили, офицеры приказали солдатам разойтись и затеять с горожанами разговор в той же манере. Тем временем кузнец продолжал слушать Брэддока, то и дело восклицая: «Взаправду?» Брэддок невозмутимо кивал. В какой-то момент он вынул из кармана мундира призывной формуляр.
– Вот, убедись сам, – горделиво произнес Брэддок, словно одаривал кузнеца золотом, а не подсовывал ему бумагу на вступление в самую жестокую и бесчеловечную армию, какую я только знал.
– Я пойду в ваш отряд, – заявил околпаченный бедняга. – Только укажите, где подписать.
Брэддок направился дальше. Добравшись до ближайшей площади, он обратился к горожанам с краткой речью. Его солдаты разошлись в разные стороны, ловя доверчивых простаков.
– Выслушайте меня, благочестивые жители Бостона, – начал Брэддок все тем же тоном заботливого дядюшки, собирающегося сообщить важные новости. – Армии его величества нужны сильные и верные люди. На севере собираются темные силы, покушающиеся на нашу землю и ее богатства. Сегодня я обращаюсь к вам с предложением: если вы дорожите своим домом, своей семьей и, наконец, собственной жизнью, присоединяйтесь к нам. Берите в руки оружие, дабы послужить Богу и отечеству. Дабы защитить то, что создано нами на этой земле.
Кто-то из горожан пожимал плечами и молча шел дальше. Иные переговаривались с друзьями. Находились и те, кто подходил к солдатам, готовый записаться в отряд и подзаработать денег. Мне сразу бросилась в глаза любопытная закономерность: чем беднее выглядели те, кто слушал Брэддока, тем серьезнее относились они к его речам.
Вскоре я подслушал его разговор с офицером.
– Куда бы нам направиться теперь? – спросил Брэддок.
– Может, в Мальборо? – Хотя этот человек находился достаточно далеко от меня, его голос показался мне знакомым.
– Нет, – возразил Брэддок. – Тамошние жители всем довольны. Живут своей безмятежной жизнью в своих чистеньких домиках.
– Тогда, может, заглянем на Лин- или Шип-стрит?
– Пожалуй, ты прав. Те, кто недавно приехал, перебиваются с хлеба на воду. Они скорее ухватятся за возможность набить кошельки и накормить свою вечно голодную ребятню.
Джон Питкэрн стоял совсем близко от меня. Мне хотелось подойти к нему, но это сразу бы вызвало подозрения. Я вдруг сообразил: мне нужна форма.
Бедняга, который покинул отряд с явным намерением облегчиться, сам подписал себе приговор. Это и был лейтенант Брэддока. Растолкав солдат, он поспешил найти уединенное местечко. По пути он едва не налетел на двух богато одетых женщин в модных шляпках. Когда те выразили свое недовольство, он что-то рявкнул в ответ. Его распирало от важности дела, которым он занимался: завоевывал сердца и умы во славу его величества.
Я последовал за лейтенантом до конца улицы, где мы остановились возле приземистого деревянного строения, похожего на склад. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, лейтенант расстегнул пуговицы своих бриджей и принялся мочиться.
Но за ним наблюдал я. Оглянувшись по сторонам – нет ли других солдат, – я подошел ближе и невольно поморщился. Острый запах мочи свидетельствовал о том, что солдаты превратили стены здания в отхожее место. Я нажал пружину скрытого клинка. Лейтенант, конечно же, слышал звук. Он слегка напрягся, но занятия своего не прекратил и не повернулся.
– Уж не знаю, кто ты, но лучше бы у тебя была веская причина для того, чтобы отвлекать меня в то время, как я мочусь, – сказал он.
Его облегчившееся мужское достоинство отправилось обратно в бриджи. Теперь я понял, кто был передо мной. Его голос не изменился. Это был палач, которого звали…
– Слейтер…
– Он самый. А ты кто такой будешь?
Слейтер сделал вид, что никак не может застегнуть пуговицы на ширинке, однако я видел: его правая рука потянулась к мечу.
– Возможно, ты меня вспомнишь. Мое имя Хэйтем Кенуэй.
И вновь он напрягся, но лишь на секунду.
– Хэйтем Кенуэй, – хрипло повторил он. – Теперь этим именем принято отгонять дьявола. А я-то надеялся никогда больше не видеть твоей проклятой рожи.
– Я тоже надеялся не видеть твоей. Но нашим надеждам не суждено было сбыться.
Мимо проехала телега. Лошадь медленно ступала по грязи. Так же медленно Слейтер повернулся ко мне и посмотрел на скрытый клинок.
– Никак в ассасины переметнулся? – с усмешкой спросил он.
– Нет, Слейтер. Я был и остаюсь тамплиером, как и твой командир.
Он снова усмехнулся:
– Генерала Брэддока ваши затеи больше не волнуют.
Слейтер лишь подтвердил мои подозрения. Так вот почему Брэддок противился моим усилиям набрать людей для миссии, порученной мне Реджинальдом. Брэддок обратился против нас.
– Возьми меч, – сказал я Слейтеру.
Его глаза сверкнули.
– Ты же меня прикончишь, если я возьмусь за меч.
– Я не могу убить безоружного. Я – не твой генерал.
– Это точно. Ты ему в подметки не годишься.
И Слейтер схватился за свой меч…
Через мгновение подручный Брэддока, который в гавани Берген-оп-Зома у меня на глазах помог генералу расправиться с целой семьей, лежал возле моих ног. Его тело еще дергалось в предсмертных судорогах. Я не испытывал никакого удовлетворения. Мной владела одна мысль: поскорее снять с него форму, пока она не запачкалась в крови.
Переодевшись, я вернулся к Чарльзу. Тот удивленно поднял бровь.
– Вы смахиваете на заправского солдата, – сказал он.
Я иронически усмехнулся:
– Теперь нужно посвятить Питкэрна в наши замыслы. Когда я подам сигнал, ты устроишь небольшую свару. Это отвлечет внимание Брэддока и его людей, и мы ускользнем.
– Эй, парни! Построились и идем дальше! – распорядился генерал.
Я незаметно юркнул в строй и зашагал опустив голову. Я знал: Брэддок сейчас думал только о том, как бы завербовать побольше новобранцев. На своих людей он внимания не обращал. Солдаты, в свою очередь, так боялись навлечь на себя генеральский гнев, что тоже думали только о вербовке. Им было некогда замечать незнакомца в своих рядах. Поравнявшись с Питкэрном, я негромко произнес:
– Еще раз здравствуйте, Джон.
Он слегка вздрогнул, взглянул на меня и не удержался от возгласа:
– Мастер Кенуэй?
Я утихомирил его, потом огляделся по сторонам. Солдатам было не до нас.
– Мне было непросто затесаться в эти ряды… но, как видите, я здесь. Я собираюсь вызволить вас.
– Вы всерьез думаете, что мы сумеем выбраться из отряда? – теперь уже шепотом спросил Питкэрн.
Я улыбнулся:
– Вы мне не верите?
– Я вас почти не знаю.
– Вы знаете достаточно.
– Послушайте, – зашептал Питкэрн, – я был бы искренне рад вам помочь. Но вы слышали Брэддока. Если он что-то заподозрит, расправа ждет нас обоих.
– Брэддоком займусь я, – заверил я его.
– Как? – недоверчиво спросил Питкэрн.
Я внимательно посмотрел на него, давая понять, что знаю, о чем говорю. Потом сунул пальцы в рот и громко свистнул.
Это был сигнал, которого дожидался Чарльз. Он выскочил из узкого прохода между домами и, естественно, сразу привлек к себе внимание. Рубашку он снял, замотав ею лицо до самых глаз. Вся остальная одежда была измята и перепачкана грязью. В волосах застряли комья глины. Никто не узнал бы в нем армейского офицера. Сейчас он был похож на умалишенного. Чарльз и вел себя соответствующим образом. Он оказался на пути у отряда. Солдаты остановились. Они были настолько ошеломлены, что даже не подумали схватиться за оружие.
– Эй, вы! – крикнул им Чарльз. – Все вы – воры и мерзавцы! Вы клянетесь, что империя вознаградит нас и воздаст нам славу! Но это лишь слова. А что нас ждет в конце? Может, вы не знаете? Так я вам скажу! Смерть! И за что мы гибнем? За скалы и лед? За деревья и реки? За нескольких мертвых французов? Не хотим мы такого конца! Не нужен он нам! А потому возьмите ваши лживые обещания, ваши туго набитые кошельки, ваши мундиры и мушкеты… возьмите все, что вам так дорого, и поглубже запихните себе в задницу!
Солдаты переглядывались, открыв рот. Они не верили, что кто-то способен произнести такое вслух. Я опасался, что они вообще не предпримут никаких действий. Даже Брэддок, остановившийся в нескольких шагах, стоял с разинутым ртом, не зная, что предпринять.
Неужели отряд сейчас опомнится и пойдет дальше? Возможно, Чарльзом владели те же опасения, поскольку следом он выкрикнул:
– Плевать мне на вас и на вашу лживую войну!
Не ограничившись словами, Чарльз нагнулся, поднял с земли большой кусок конского навоза и запустил в солдат. Большинству удалось вовремя отскочить. Но генералу Эдварду Брэддоку не повезло.
Он посмотрел на бурую лепешку на своем красном мундире. Теперь генерал точно знал, что предпринять. Брэддока охватил привычный гнев. Он заорал так, что на окрестных деревьях задрожали листья.
– За ним! Догнать!
Несколько солдат бросились к Чарльзу – парень пробежал мимо генерала и юркнул в переулок.
Это был наш шанс. Но Джон не торопился им воспользоваться.
– Черт побери, – пробормотал он.
– В чем дело? – спросил я. – Мешкать нельзя. Бежим!
– Боюсь, что далеко мы не убежим. Ваш человек тоже. Этот проход оканчивается тупиком.
Я едва сдержался, чтобы не застонать вслух. Спасательная операция шла полным ходом, только вот спасать теперь приходилось другого человека. Не раздумывая, я бросился в проход между домами.
Увы, я появился слишком поздно. Чарльза успели арестовать. Я мог лишь молча смотреть и бормотать мысленные проклятия, видя, как его потащили обратно, чтобы поставить пред грозные очи взбешенного генерала Брэддока. Тот уже схватился за меч. Я решил, что все это зашло слишком далеко.
– Отпустите его, Эдвард! – потребовал я.
Брэддок повернулся ко мне. Полагаю, его лицо, и без того весьма мрачное, стало еще мрачнее. Солдаты лишь переглядывались, потеряв дар речи. Чарльз, которого держали двое, с благодарностью посмотрел на меня. Рубашка по-прежнему скрывала его лицо.
– Это опять ты? – сердито плюнул Брэддок.
– А вы думали, я не вернусь? – спокойно спросил я.
– Я больше удивлен тем, как быстро ты себя раскрыл, – язвительно бросил мне генерал. – Похоже, теряешь хватку.
У меня не было желания обмениваться с Брэддоком любезностями.
– Отпустите нас, и Джона Питкэрна тоже, – сказал я.
– Я не позволю оспаривать мои приказы, – заявил Брэддок.
– Я тоже.
Глаза Брэддока пылали. Неужели мы действительно потеряли этого человека? На мгновение я представил, как сижу рядом с ним, показываю книгу Реджинальда и вижу перемену, начинающую происходить в его душе. Как это было со мной. Способен ли Брэддок испытать нечто сродни озарению, которое испытал я сам, плывя в Америку? Может, еще не все потеряно и Брэддока можно вернуть в наши ряды?
– Всех заковать в цепи! – распорядился генерал.
Нет, его не вернуть.
И вновь я остро пожалел, что рядом нет Реджинальда. Он бы погасил конфликт в самом начале, не допустив ненужных жертв.
Я решил не сдаваться без боя и начал сражение немедленно. Скрытый клинок вновь взялся за дело. Ближайший ко мне солдат упал, не успев понять, что умирает. Он так и остался лежать с изумленным лицом. Краешком глаза я увидел, как Брэддок отскочил в сторону и схватился за меч. Одновременно он пролаял приказ другому солдату, у которого наготове был заряженный мушкет. Но Джон оборвал затею стрелка раньше, чем палец солдата успел нажать на спуск. Его меч полоснул солдату по запястью. Кисть уцелела, но лезвие пробило руку до кости. Пальцы сами собой разжались, и мушкет упал на землю.
Еще один солдат напал на меня слева. Мы обменялись несколькими ударами, пока я не прижал его к стене и мое лезвие не пропороло ему мундир, вонзившись в сердце. Повернувшись, я встретил третьего нападавшего, отразил его удар и полоснул по груди, столкнув в грязь. Я перевел дух, отирая с лица чужую кровь. Тем временем Джон расправился с очередным подскочившим к нему солдатом. Чарльз, отобрав меч у одного из своих пленителей, убил сначала его, а потом и другого.
Сражение кончилось. Последним, кто остался в живых, был генерал Эдвард Брэддок.
Мне не составило бы труда оборвать и его жизнь. По его глазам я понял: он тоже это знал. Любые узы, когда-то связывающие нас, – будь то принадлежность к одному ордену или уважение к Реджинальду – перестали существовать.
Я молча постоял, затем опустил меч.
– Сегодня я останавливаюсь лишь потому, что когда-то вы были моим собратом по ордену и в нравственном отношении стояли выше, чем сейчас. Но если наши пути пересекутся снова, я припомню вам все.
Я повернулся к Джону:
– Джон, вы свободны.
Я, Чарльз и Джон повернулись и пошли, торопясь поскорее покинуть это место.
– Предатель! – крикнул нам вслед Брэддок. Его слова были адресованы Джону. – Что ж, иди с ними. Погружайся с головой в их идиотские занятия. А когда ты вдруг окажешься на дне темной ямы, где будешь подыхать с перебитыми руками и ногами, надеюсь, ты вспомнишь мои слова. И они станут последним твоим воспоминанием.
Окончив эту тираду, Брэддок двинулся в другую сторону, перешагивая через трупы своих солдат и расталкивая прохожих. На бостонских улицах всегда хватало солдатских отрядов, и Брэддок легко мог найти себе подмогу. Памятуя об этом, мы решили не испытывать судьбу. Я в последний раз взглянул на тела убитых, распластавшиеся в уличной грязи, и подумал об их сегодняшней миссии по вербовке новобранцев. Наверное, у них и раньше бывали не слишком удачные дни, но чтобы вот так…
Пока мы шли к «Зеленому дракону», горожане старались к нам не приближаться. Ничего удивительного: мы были с головы до пят забрызганы грязью и кровью. Чарльз пытался на ходу придать своей одежде более приличный вид. Джон, почувствовав мою особую враждебность к Брэддоку, захотел узнать ее причины. Я рассказал ему о зверском убийстве голландской семьи.
– С того момента я уже не мог относиться к Брэддоку как прежде, – продолжал я. – Мне потом довелось участвовать еще в нескольких сражениях под его командованием, и каждое оказывалось тягостнее предыдущего. Брэддок сделался ненасытным. Он убивал всех без разбору: врагов и союзников, солдат и мирных жителей, проштрафившихся и невиновных. Если кто-то становился помехой на его пути, он погибал. Брэддок утверждал, что насилие эффективнее любых других мер. Эти слова превратились у него в заклинание. Его необузданная и неоправданная жестокость разбила мне сердце.
– Мы должны его остановить, – сказал Джон, оглядываясь назад и, видимо, считая, что еще не поздно это сделать.
– Возможно, вы правы… Но во мне еще остается дурацкая надежда… Может, еще не все потеряно и Брэддока можно спасти… Понимаю, как глупо надеяться, что человек, погрязший в убийствах, вдруг изменится.
Но такой ли уж глупой была моя надежда? Я шел, продолжая размышлять об этом. Разве сам я не изменился?