1
Ровно год назад мои предположения подтвердились. Джордж Вашингтон действительно был назначен главнокомандующим только что созданной Континентальной армии. Чарльз стал генерал-майором.
И хотя я был далеко не в восторге от услышанных новостей, Чарльза такое решение настолько взбесило, что он до сих пор не может успокоиться. Представляю, какой огонь негодования пылает у него внутри. Нет, Чарльз не отказался от предложенной должности, однако при каждой возможности он напоминает мне и окружающим, что Джорджу Вашингтону нельзя доверить даже командование караульным отрядом, что уж говорить про целую армию. Как бывает в подобных случаях, утверждения Чарльза не являются истиной в последней инстанции, хотя и откровенной ложью назвать их тоже нельзя. С одной стороны, командование, осуществляемое Вашингтоном, поражает своей наивностью. Но с другой – под командованием этого человека Континентальная армия одержала ряд значительных побед, самой важной из которых было освобождение Бостона в марте нынешнего года. У солдат он пользуется доверием и поддержкой. Надо отдать ему должное: у него есть положительные качества.
Однако Джордж Вашингтон не был тамплиером, а нам хотелось, чтобы революцию возглавил один из наших. Мы намеревались не только держать под своим контролем побеждающую сторону; мы считали, что под командованием Чарльза у армии больше шансов победить. И потому мы составили заговор с целью убить Вашингтона. Это было самым простым решением. Наш заговор великолепно удался бы, если бы не одно препятствие в лице молодого ассасина. Мой ли он сын или нет, но он продолжает оставаться занозой в нашем боку.
2
Первой нашей потерей стал Уильям. Его убили в прошлом году, вскоре после начала Войны за независимость. После «Бостонского чаепития» Уильям начал переговоры о выкупе земли у индейцев. Однако его усилия встретили изрядное сопротивление, и не в последнюю очередь со стороны Лиги ирокезов. Индейцы, представлявшие лигу, приехали к Уильяму в поместье. По утверждению очевидцев, начало переговоров было хорошим, но, как часто бывает в таких случаях, одна неосторожно брошенная фраза испортила все дело.
– Братья, пожалуйста, выслушайте меня, – взывал к ним Уильям. – Я уверен, что мы обязательно найдем решение.
Однако ирокезы не желали его слушать. Земля принадлежала им, и они не хотели ее отдавать. Их уши были глухи к логическим доводам Уильяма. Суть его увещеваний была такова: если земля окажется в руках тамплиеров, мы сможем уберечь ее от попыток захвата, какая бы сторона ни победила в грядущем конфликте.
Среди членов индейской лиги произошел раскол. Их начали одолевать сомнения. Одни считали, что им не одолеть белых, будь то британская армия или армия колонистов. Другие утверждали, что предложение Уильяма не лучше открытой войны с белыми. Индейцы забыли, как двадцать лет назад тамплиеры освободили их соплеменников из рабства Сайласа. Зато они очень хорошо помнили экспедицию, организованную Уильямом в лес, где он пытался найти хранилище. Еще сильнее их возмутили раскопки внутри кургана. Недовольство туманило им разум, мешая думать дальше сегодняшнего дня.
– Успокойтесь, пожалуйста, – урезонивал их Уильям. – Разве я не был всегда на вашей стороне? Не защищал ваши интересы? Не пытался уберечь вас?
– Если хочешь защитить нас, дай нам оружие. Имея мушкеты и лошадей, мы прекрасно себя защитим сами, – возражал ему один из представителей Лиги.
– Война – не ответ, – пробовал убедить их Уильям.
– Мы помним, как ты пересек наши границы. Даже сегодня твои люди что-то копают на нашей земле. Они не уважают тех, кто на ней живет. Твои слова сладкие как мед, но они лживы. Мы явились сюда не для переговоров. И продавать свою землю мы не собираемся. Мы приехали с требованием, чтобы ты и твои соплеменники убрались с нашей земли.
К сожалению, Уильям, исчерпав словесные доводы, использовал в качестве аргумента силу. Он застрелил несговорчивого индейца, угрожая новыми смертями, если Лига ирокезов не подпишет с ним договор.
Надо отдать должное мужеству индейцев. Они сказали «нет», не пожелав склониться перед демонстрацией силы, предпринятой Уильямом. Каким горьким оправданием это должно было служить пробитым пулями мушкетов скальпам индейцев!
А затем появился этот парень. Я попросил слугу Уильяма подробно описать мне незваного гостя. Все в точности совпадало с тем, что Бенджамин поведал о своей встрече с ним на Мартас-Винъярде, а также с рассказами Чарльза, Уильяма и Джона об их наблюдениях во время «Бостонского чаепития». Парень явился к Уильяму в костюме ассасина и с ожерельем на шее. Сомнений не оставалось.
– Что этот парень сказал Уильяму? – продолжал я расспрашивать слугу.
– Он сказал, что намерен положить конец ухищрениям мастера Джонсона и что мастер Джонсон больше не будет пытаться сделать эти земли собственностью тамплиеров.
– А Уильям ему что-то ответил?
– Само собой, ответил, сэр. Он ответил своему убийце, что земля нужна тамплиерам для благородного дела. Для защиты индейцев. И еще добавил, что королю Георгу и колонистам наплевать на ирокезов. А тамплиеры о них заботятся.
Я выпучил глаза:
– Не очень-то убедительный довод, если учесть, что перед этим Уильям собственноручно уложил нескольких ирокезов.
– Согласен с вами, сэр, – ответил слуга, кивнув.
3
Если я и воспринял гибель Уильяма с излишней долей философичности, на то были свои причины. Несмотря на все свое усердие и преданность нашему делу, Уильям никогда не умел ладить с людьми. Оказавшись в ситуации, потребовавшей не только силы, но и дипломатии, он пренебрег последней, уничтожив саму идею переговоров. Как ни больно мне это писать, но Уильям сам виноват в случившемся. Боюсь, я никогда не был снисходителен к некомпетентности. Возможно, это отношение я унаследовал от Реджинальда. Я с ранних лет не выносил людей, скверно делающих свое дело. И сейчас, когда мне перевалило за пятьдесят, мое отношение к подобным людям стало еще нетерпимее. В истории с индейцами Уильям повел себя как редкостный дурак, за что и заплатил собственной жизнью. Мы не отказались от идеи сберечь исконные земли индейцев для них самих, но эта задача с самого начала войны утратила для нас былую важность. Теперь нашей первоочередной миссией было установление контроля над армией. Поскольку мы не смогли выполнить ее достойными способами, оставалось прибегнуть к грязному и недостойному – к убийству Вашингтона.
Однако и по этому нашему замыслу был нанесен существенный удар, причем все тем же индейцем-ассасином. Второй его жертвой стал Джон Питкэрн. Индеец расправился с ним, поскольку занятием Джона было методичное искоренение бунтарского духа и самих бунтарей в рядах британской армии. Разумеется, нас разозлила потеря еще одного ценного соратника, но даже она не слишком бы повредила нашим замыслам, не окажись в кармане Джона письма, где были подробно расписаны все детали убийства Вашингтона. Там же указывалось и имя исполнителя – Томас Хики. Естественно, ассасин со всех ног помчался в Нью-Йорк, чтобы расправиться и с Томасом.
А наш мастер на все руки занимался там изготовлением фальшивых денег, помогая собирать средства, и одновременно готовился к убийству Вашингтона. И Чарльз уже был там с Континентальной армией, поэтому я отправился в Нью-Йорк самостоятельно и нашел себе пристанище. Сразу по приезде я получил дурное известие: ассасин сумел добраться до Томаса, но они оба тут же были схвачены и помещены в тюрьму Брайдуэлл.
– Томас, дальнейшие ошибки недопустимы. Это понятно? – спросил я на свидании с заключенным.
Камера была отвратительной: холодной и вонючей. Поскольку тюрьма не пустовала, шума и гама в ней хватало. Мы с Томом разговаривали через решетку. И вдруг в соседней камере я увидел его – индейца-ассасина.
Я все понял. У него были глаза его матери, ее иссиня-черные волосы и горделивая линия подбородка. Он был ее копией. Сомнения отпали: это был мой сын.
4
– Это он, – сказал Чарльз, когда мы вместе вышли из тюрьмы.
Он не заметил, как я вздрогнул. В Нью-Йорке было отчаянно холодно. Пар так и валил у нас из ноздрей. Думаю, в тот момент Чарльза больше заботило, как бы не окоченеть.
– Кто – он? – через некоторое время спросил я.
– Тот парень.
Я прекрасно понимал, кого он имеет в виду.
– О чем ты, Чарльз, черт побери? – раздраженно спросил я, согревая руки дыханием.
– А помните, я рассказывал вам о маленьком мальчишке, который встретился мне в шестидесятом, когда солдаты Вашингтона напали на индейскую деревню?
– Помню. Так это и есть наш ассасин? Это он швырял ящики с чаем в Бостонской гавани? Он убил Уильяма и Джона? А теперь сидит по соседству с Томасом?
– Да, Хэйтем, это именно он.
Я резко повернулся к нему:
– Чарльз, ты понимаешь, что все это значит? Мы собственными руками взрастили ассасина. В нем пылает ненависть ко всем тамплиерам. Он видел вас в тот день, когда солдаты жгли его деревню?
– Ну да. Я вам уже говорил…
– Подозреваю, он видел и кольцо ордена. И потом еще несколько долгих недель отпечаток кольца оставался на его коже. Я прав, Чарльз?
– Хэйтем, меня умиляет ваша забота об этом парне. Правда, вы всегда были большим радетелем индейцев…
Он не договорил. Я схватил его за плащ и припечатал к каменной стене тюрьмы. Чарльз съежился. Я навис над ним, буравя его глазами.
– Я забочусь об ордене, – прорычал я. – Исключительно о нем. Поправь меня, если я ошибаюсь, но не помню, чтобы орден призывал к бессмысленным убийствам индейцев и сожжению их деревень. Помнится, этому я тебя никогда не учил. И знаешь почему? Потому что такое поведение лишь пробуждает враждебность у тех, кого мы рассчитывали привлечь на свою сторону. А иначе… даже те, кто относился к нам нейтрально, переметнутся к нашим врагам. Уильям и Джон убиты, а наши планы находятся под серьезной угрозой лишь потому, что шестнадцать лет назад ты был неосмотрителен.
– При чем тут мое поведение? Это дело рук Вашингтона.
Я отпустил его, отошел на шаг и заложил руки за спину.
– Вашингтон заплатит за содеянное. Мы об этом позаботимся. Его жестокость очевидна. Он непригоден для командования армией.
– Целиком с вами согласен, Хэйтем. Я уже кое-что предпринял. Больше нападений не будет, а мы, образно говоря, одним выстрелом убьем двух зайцев.
– Продолжай, – хмуро потребовал я.
– Индейского парня повесят за участие в заговоре с целью убийства Джорджа Вашингтона и за убийство тюремного надзирателя. Вашингтон обязательно будет присутствовать на казни. Об этом я позабочусь. Мы воспользуемся этой возможностью и убьем его. Томас из кожи вон вылезет, чтобы исполнить поручение. Остается лишь заручиться согласием Великого магистра колониальной Америки. Вы одобряете наш план?
– Это слишком поспешно, – сказал я, улавливая сомнение в своем голосе.
Откуда оно? Почему я должен решать, кому жить и кому умереть?
– Да, это слишком поспешно, – развел руками Чарльз. – Но иногда лучшими планами оказываются те, что придуманы на ходу.
– Верно, – согласился я. – Ты прав.
– Итак?
Я задумался. Одно слово – и я отправлю на виселицу собственного сына. Каким чудовищем надо быть, чтобы решиться на подобное?
– Я согласен, – сказал я Чарльзу.
– Отлично, – ответил он, весь преобразившись. – Тогда не будем терять ни минуты. Сегодня вечером весь Нью-Йорк должен быть оповещен о том, что завтра одного из предателей революции постигнет заслуженная кара.
5
Мне уже слишком поздно проявлять отцовские чувства. Все то, что когда-то я мог бы употребить на воспитание и обучение своего сына, давным-давно заржавело или начисто выжжено из моей души. Годы предательств и убийств позаботились об этом.